Попутчики

«Вырваться. Исчезнуть. Прямо сейчас — пока мир жалит яростно и больно. Пока не страшно».

Мэй плохо помнила, как оказалась в оранжерее. Желая сбежать от Джо, растерянная, заплаканная, она бездумно кружила по залу, и когда праздничная суета сделалась невыносимой, выход оказался слишком далеко, а лестница на балкон — заманчиво близко. Если бы не запертые двери, Мэй скрылась бы в одной из привычных аудиторий, но пришлось остановиться здесь.

Сойдя с центральной тропы, она углубилась в дальнюю часть зимнего сада, осторожно пробралась через переплетения лиан, раздвинула широкие листья преградившей путь монстеры и вышла на уединённую площадку, окружённую живыми стенами папоротников. Маленький искусственный пруд с разноцветными рыбками, обсаженный невысокими кустами азалий; два деревянных стула с резными спинками; волшебный вид на город. Мэй не представляла, кто и для чего обустроил этот оазис, обнаружить который можно было либо случайно, либо, напротив — точно зная, где искать. Но сейчас он был идеальным местом, чтобы скрыться и прийти в себя, не обрушивая ни на кого последствий собственной неосторожности.

Головокружение, вызванное резким перепадом эмоций, почти прошло, но пустота никуда не делась. Мэй помассировала виски, медленно вдохнула свежий вечерний воздух — смакуя, стараясь не упустить ни одной ноты тонкого цветочного аромата.

«Это всего лишь отдача, — напомнила она себе. Подумав, сняла туфли и поставила их на пол рядом с балюстрадой — едва ли её любимые бежевые лодочки с честью переживут падение с четвёртого этажа, если вдруг соскользнут с ног. — Скоро станет легче. Когда-нибудь точно станет легче».

Мэй устроились на широком ограждении балкона, лицом к вечернему городу. Оценила фотогеничность собственных ног на фоне далёкой серой брусчатки. Пожалела, что оставила дома фотоаппарат.

Высота покалывала нервы, мышцы медленно сковывало напряжением. Тело вдруг сделалось жёстким, неподатливым, словно камень, и Мэй представила себя мраморной птицей — неподвижной и бесчувственной. Декоративным украшением, которому никогда не сдвинуться с места. По своей воле — точно нет. В этом сквозила какая-то злая ирония, потому что настоящего страха Мэй не испытывала. Тело реагировало на возможную опасность, но в груди было по-прежнему холодно и пусто. А какой хорошей казалась идея…

Предупреждая Мэй о подобных выходках дара, бабушка рассказывала, что справиться с ними помогают сильные ощущения: смех, нежность, боль… Лучше, конечно, лечиться чем-нибудь приятным, но источники радости, к сожалению, не всегда оказываются под рукой.

«Постепенно ты найдёшь свой способ. Друзья, хорошая музыка, новое платье… Каждому случаю — своё лекарство. Иногда и шарика мороженого достаточно».

Мороженое бабушка обожала и называла его лекарством от всех болезней, кроме, разве что, ангины. Мэй в целом разделяла это мнение, но сейчас одним мороженым явно было не спастись.

«А как встретишь своего мальчика — всё станет ещё проще…»

Мальчиков универсальным лекарством считала не только бабушка, но и мама. Мэй этот подход отвергала. И надеялась, что её семья никогда не узнает, почему. В конце концов, проверка спорной гипотезы была не лучшей из её идей. Хотя тогда она думала иначе. Шестнадцать лет — не тот возраст, когда легко признаёшь ошибки. В шестнадцать лет ты точно знаешь, чего хочешь от жизни вообще и от каждого её момента в частности. Сомнения и поиски начинаются позднее.

Шестнадцатилетняя Мэй в своих желаниях разбиралась лучше кого бы то ни было. И, пойманная в сети одиночества, зависти и любопытства, подошла к делу со всей возможной ответственностью. Объект для эксперимента она выбирала долго и тщательно — будто вычисляла с точностью до градуса тот уровень тепла, который могла себе позволить. Парень из выпускного класса был привлекателен, не обременён излишней чуткостью, а главное — достаточно популярен, чтобы всегда получать то, чего хочет, и не останавливаться на достигнутом. Мэй позволила ему захотеть. И позволила получить — легко и без видимых сомнений, в квартире его уехавших за город родителей, на идеально мягкой кровати, в окружении спортивных наград, под одобрительными взглядами футболистов с фанатских плакатов.

Продолжения у истории не было. О случившемся никто не узнал, и это устроило обоих. На выпускной участник эксперимента пригласил уже другую девушку, и Мэй сочла этот итог удовлетворительным. Не оплакивать же всерьёз девичью честь, отданную добровольно в обмен на желанный опыт. А то, что сакрального в этом опыте оказалось не больше, чем в зачёте по физкультуре — так разве это не было очевидным? И то, что этот опыт хотелось не просто смыть — содрать вместе с кожей, впитавшей чужие прикосновения, чужой пот, чужое дыхание, — разве это не было предсказуемым результатом и справедливым наказанием?

Воспоминание обдало липким холодом. Вот всё, что тебе дозволено. Хочешь — возвращайся к Джо. Извинись, порыдай на плече, укради клочок нежности и успокой совесть, отдав взамен то, чего он хочет. Только не забудь приготовить пару колкостей напоследок. Ритуал должен быть соблюдён. Связи должны быть оборваны.

Зимогорье пылало в лучах заката, и Мэй пыталась согреться этим огнём, жадно вглядываясь в него сквозь пелену глупых слёз. Мягкая рябь черепицы, тёплые волны цвета — кофе, коралл, апельсин, янтарь… Контрастные тени на стенах — красно-коричневый кирпич вспыхивает кровавыми полосами, старое дерево кажется почти чёрным, последние блики солнца превращают окна в огненные фонари…

Она вдруг с холодной ясностью не просто осознала, но почувствовала всем своим существом, что всегда будет одна. И хорошо, если это «всегда» продлится недолго. Да, хорошо бы оно продлилось недолго. В конце концов, какой смысл…

— Шоколадное или клубничное?

Мэй показалось, что она ослышалась. Что ветер запутался в листьях, обманул, зашептал по-человечески. Здесь никого не должно быть. Уж точно не во время праздника, на котором только-только началось самое веселье. Никто не захочет это пропустить…

За спиной многозначительно кашлянули.

Мэй осторожно обернулась и чуть не застонала от досады. Нет, этого просто не может быть. Чтобы из всей университетской толпы, из всех, кто мог случайно забрести в дальний угол зимнего сада…

— Ты.

Она постаралась собраться, вернуть разлетевшееся вдребезги самообладание.

«Почему именно ты?!»

— Привет, Мышь. — Попутчик шагнул вперёд, и его улыбка осыпала Мэй разноцветным конфетти. — Так всё-таки: шоколадное или клубничное?

Два рожка с мороженым в его руках казались самым сильным искушением, с каким ей приходилось бороться.

Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста.

— Кажется, у нас был уговор. — Она всё-таки смогла произнести это достаточно твёрдо, но Попутчик и бровью не повёл.

— Я помню, — кивнул он. — Но случайные встречи — они такие… случайные. Вот так идёшь мимо, никого не трогаешь…

— Идёшь мимо с двумя рожками мороженого, — фыркнула Мэй. — Ну конечно.

Попутчик весело усмехнулся, и она вдруг отчётливо представила, как соскальзывает с балюстрады, и как меняется его лицо, и как мороженое летит на пол… Интересно, он успеет среагировать? Наверняка. При видимой беспечности — слишком внимательный взгляд: сосредоточенный, цепкий. Такой, что ни одно её движение не укроется.

Мэй развернулась к нежданному собеседнику, медленно перенеся ноги через балюстраду — не хватало ещё и впрямь сорваться…

— Если ты категорически против общения со мной, я, конечно, уйду, — заявил Попутчик, наблюдая, как она надевает туфли. — Но на твоём месте я бы сначала выбрал мороженое.

Мэй раздражённо оправила юбку, резко вздохнула и решительно забрала предложенное угощение. Попутчик удовлетворённо кивнул и тут же с наслаждением лизнул доставшийся ему клубничный шарик. На мгновение довольно зажмурился.

— Я могу позвать кого-нибудь. С кем тебе было бы легче?

— С кем мне было бы легче что? — огрызнулась Мэй. — Я пришла сюда, чтобы отдохнуть от шума. Как думаешь, мне хочется вести светские беседы?