Попутчики

Попутчик ушёл из её жизни, как уходили все, кто мог стать опасно близким. Но сама Мэй никак не могла перевернуть эту страницу. Не могла избавиться от любопытства. Этот эксцентричный физик был ей интересен. Его не удавалось понять издалека. Он казался странным, непривычным, сбивающим с толку. Слишком контрастным. И Мэй невыносимо хотелось приблизиться, рассмотреть его, как уникальный артефакт. Рассмотреть — чтобы увидеть идеально спрятанную границу между беспечной маской и его настоящим лицом. Или убедиться, что никакой маски не существует. Впрочем, этот вариант казался Мэй маловероятным. Особенно после разбирательства по делу уравнителей.

«Какие отношения связывают вас с Мэй Фокс?»

«С кем?» — Подвижные брови хмурятся в искреннем непонимании.

«Не тяните время, Кристофер. Как давно вы знакомы со старшей племянницей Беатрикс Франк?»

Попутчик пробегает искристым взглядом по залу суда и наконец замечает Мэй.

«А-а… А мы не знакомы. — Его широкая ухмылка в этих обстоятельствах кажется обманом зрения. — Серьёзно! Я её имя впервые от вас услышал!»

«Хотите сказать, что не спрашиваете имён девушек, которым раздаёте индивидуально нацеленные амулеты?»

«Ужасно безответственно! Очень на меня похоже…»

На самом деле, обижаясь на Попутчика за слежку, Мэй в глубине души понимала, что не имеет на это права. В конце концов, она сама начала наблюдать за ним куда раньше: пользуясь публичностью разбирательства, не пропускала ни одной трансляции, ни одной записи, попавшей в сеть. Ей нравилось изучать его поведение, распознавать нюансы мимики, угадывать реакции, понемногу приближаясь к истинной личности позёра и клоуна.

«Кто предложил искать Вектор?»

«Я. Там собралась на редкость здравомыслящая компания — никто другой до этого не додумался».

«И эти здравомыслящие люди вас не отговорили?»

«А я похож на человека, которого можно отговорить от эксперимента?»

Попутчик вёл себя так, будто не осознавал серьёзности происходящего. Будто не чувствовал нависшей над головой угрозы. Сколько шагов отделяло его от блокировки поля? Скольких неосторожных фраз не хватило, чтобы перевесить его обаяние?

«На что вы рассчитывали, предлагая распечатать Белоомут?»

«Честно говоря, я думал, что это будет весело».

Ненормальный. Яркий. Завораживающе безумный.

«Вас предупреждали, что Вектор опасен?»

«Любая сила опасна».

«Отвечайте на вопрос. С вами были учёные, читавшие о Векторе не в сказках. Знакомые с документами. Они знали о последствиях?»

«Догадывались».

«Но позволили вам рискнуть? Из тех, кто пришёл к Порогу, вы были младшим и не самым сильным…»

«Они не успели меня остановить. А я не спрашивал разрешения».

«Вы настолько хотели получить Вектор?»

«Да. Вы правильно сказали: поле у меня так себе. А для опытов, которые я планировал, нужно охренеть как много энергии! Сейчас я вам расскажу!..»

И он действительно рассказывал — так увлечённо, с такой искренней страстью, что его долго не решались перебить. Попутчик преображался и словно вовсе забывал, что находится в зале суда, а не за университетской кафедрой. В глазах загорался живой огонь, улыбка делалась особенно яркой, из интонаций исчезала трескучая насмешка.

В такие моменты Мэй не могла отвести взгляд от экрана. Она не считала Попутчика привлекательным — под холодным изучающим взглядом его лицо и фигура вовсе не казались особенными. Но тепло, с каким он говорил о своих исследованиях, не давало взгляду долго оставаться холодным. И Мэй вдруг обнаруживала, что ей нестерпимо хочется рисовать этого вдохновенного рассказчика. Его острым подвижным чертам невероятно шёл уголь, и она делала бессчётное количество набросков — зная, что никогда и никому их не покажет.

«Прекратите ломать комедию, Кристофер!»

Маска была пригнана очень плотно — почти вросла в кожу. И Мэй поверила бы этой иллюзии, если бы не случайность.

«Угомонись уже, мелкий. — После единственного заседания, на котором они с Попутчиком встретились лицом к лицу, Мэй заплутала в незнакомых переходах здания суда, и бархатный голос, неожиданно донёсшийся из-за поворота, застал её врасплох. — Не испытывай судьбу».

«Отвали, Рэд. — Ответ прозвучал как-то странно, неуклюже — будто человек хотел огрызнуться, но ему не хватило сил. — И я тебе не мелкий».

Боясь помешать разговору, Мэй выждала пару минут и лишь после этого решилась продолжить путь.

Двое стояли у окна и молчали, но молчание это казалось таким густым, что им можно было захлебнуться. Случайная свидетельница плыла сквозь эту напряжённую тишину медленно, с опаской.

«Осторожнее, хорошо? Никто не хочет, чтобы ты пострадал».

Оборотень мягко потрепал собеседника по плечу и, очевидно не найдя других слов, двинулся прочь. Тихо идя следом в надежде обнаружить наконец выход из сложно устроенного здания, Мэй невольно посматривала в сторону — на неподвижную, неестественно прямую фигуру у окна.

«Ага, я помню».

Если бы Рэд Рэдли не сбился с шага, будто подавив желание обернуться, Мэй приняла бы фразу, брошенную небрежно, с приглушённым вздохом, за обман слуха…

— Мэй?

Реальность обрушилась калейдоскопом эмоций, звуков и запахов. Ослепила, оглушила, вздёрнула на вершину восторга и тут же погасла, оборвалась перетянутой струной.

— Мэй, ты в порядке?

Обеспокоенное лицо Джо, оказавшегося вдруг совсем рядом, дрожало за радужными переливами наполнивших глаза слёз. А мир был серым и пустым. Вокруг по-прежнему смеялись, танцевали и радовались жизни, но эта радость была настолько чужой, что застревала в горле осколком гранита.

«Это не моё. Я не имею на это права. Я никогда не почувствую этого по-настоящему».

— Пойдём. Давай выйдем на воздух.

Прикосновение было заботливым и оттого почти болезненным. Мэй вырвалась из готовых замкнуться объятий и резко встала. За несколько секунд, понадобившихся сокурснику, чтобы справиться с удивлением, она совладала с лицом и дыханием, привела в порядок осанку и попыталась принять как можно более надменный вид.

— Отличный повод распустить руки, Джо.

Неважно, что обвинение несправедливо. Нет, не так: хорошо, что оно несправедливо. Это гораздо обиднее. Ведь он старается быть галантным, а она…

— Я просто хочу помочь.

И снова руки — уже менее уверенные, но всё ещё готовые поддержать.

А в груди — гулко и темно, как под сброшенным на землю колоколом.

— И заодно — полапать неосторожную девушку. — Вот так. Главное — побольше яда в голосе. — За лёгкой добычей — в другую кассу.

Она отвернулась и зашагала прочь, зная, что он не пойдёт следом. Зная, что грубый удар попал в цель. Зная, но не чувствуя.

Бал шумел вокруг — одновременно навязчивый и равнодушный. Музыка била по ушам. Где-то танцевали, разговаривали, смеялись — будто за толстым стеклом. И Мэй хотелось разбить его, чтобы вновь стать частью живого мира по ту сторону невидимой преграды. Но пустота в груди напоминала: это — чужое. Ты не сможешь быть с ними. Чувствовать с ними. Ты — наблюдатель. Лишний элемент в этой сложной системе привязанностей, тепла, дружеских жестов и глупых нежностей. И когда ты уйдёшь, никто этого не заметит.

«Так почему не сейчас?»

Она шла не разбирая направления. На неё не обращали внимания — задевали плечами, иногда дежурно извинялись и тут же отворачивались, возвращаясь к разговорам. Голоса сливались в раздражающий шум, нестройно ударяющий по нервам. Зал превратился в огромную клетку, в гудящий улей, из которого не было выхода.