Страница 10 из 30
— Что, всё тихо? — спросил у него Хоакин. Лео кивнул и спокойно продолжил пить чай. — Вот видишь, Бродяга, ты зря заморачиваешься. Осмотрительность, конечно, дело полезное, но до паранойи себя доводить не надо. — Хонбин уставился в огонь, как будто то был белый экран, на который направили проектор, так что закрутился какой-то фильм поверх.
— Мне больно из-за Малики, — тихо сказал он.
— Я понимаю, — соболезнующим голосом вымолвил Эн. Лео тронул плечо Хонбина, сжав его в качестве поддержки. Друг постарался избавиться от захватившей его горести, хотя знал, что воспоминания о мертвой девушке покинут его не скоро. Да и покинут ли? — Давайте лучше о хорошем! Помните, как мы первый раз на Чусок собирали урожай в роще? Едва управившись затемно, мы заночевали там же, развели костер и болтали, пока не упали в сон от усталости. Отец Хенсок тогда ещё ходил с нами. Это ближе к моему выпуску он немного сдал, так что перестал таскаться по горе вверх-вниз.
— Я скучаю по бодрому и молодому Хенсоку, — слабо улыбнулся Хонбин. — Детство с ним было по-настоящему счастливым.
— Ну, совсем молодым мы его не застали. Но ты прав, я долго не видел в нём старика. И сейчас порой кажется, что он всё тот же… Интересно, его удар ещё силён?
— Хочешь проверить на себе?
— Нет, мне хватило синяков, — засмеялся Эн. — Его палка столько раз приземлялась на мою спину, что теперь у меня самая ровная осанка в мире. А этот поганец, — указал Хоакин на Лео. — Ещё и подражал ему, бегая с посохом, в два раза больше него самого, и теперь прикидывается мирным, а тогда-то был тем ещё задирой! — Лео извиняющимся лицом подал знак, что в детстве все совершали глупости и ошибки. Однако помутненный после травмы рассудок и утерянная большей частью память до конца не восстановились, и он не всегда мог присоединиться к общим воспоминаниям. Он посмотрел в сторону, где в тени звякнули опустошенные металлические миски. Заринэ устыдилась, что привлекла к себе внимание и отвела взгляд от Лео, снова пойманная на том, что при малейшем поводе смотрит на него. Эн тоже обернулся на неё, но быстро развернулся обратно. — Не у всех, всё же, счастливое детство. Как подумаю об этом ребенке… уже четыре года замужем! У них совсем тут всё песком забило? В первую очередь мозги. Иначе как можно не понимать, что в двенадцать лет отдавать девочку на поруку кому-то вроде того хряка, которого мы отмутузили как-то… скверно.
— Для этого мы и ездим по свету, — напомнил Хонбин. — Если люди не понимают — надо объяснить, если не умеют — научить. Если не хотят понимать и учиться — убить, и не тратить времени, и не оставлять дураков жить на свете.
— Однако интересно… эта девчушка не похожа на обрадованную до сих пор. Она не понимает, от чего мы её увезли?
— Кто её знает? Мне думается, она ждет от нас подвоха.
— Тогда у тебя с ней один диагноз, — сыронизировал Хоакин. — Только у неё беспочвенный, похоже.
— А как бы ты себя чувствовал на её месте?
— Если бы меня украли три женщины лет на десять-пятнадцать постарше? — прищурился Эн, давя улыбку.
— Да ну тебя…
— Что? Я просто перевел ситуацию на себя, адаптировав.
— Давай спать, — покосился на затухающий огонь Бродяга.
— Только разговор начал становиться интересным… появился повод для фантазии…
— Великий Будда, какой смысл в таких фантазиях посредине пустыни?
— Посредине пустыни смысл только и есть что в фантазиях, — возвел лицо к небу Эн, полюбовавшись красотой ярких и бессмертных звезд. — Разве весь мир и наша жизнь не фантазия в целом? Только когда они нас достаточно увлекают, то нас не тянет воображать лишнее, и всё же, как часто мы подвержены иллюзиям…
— Замолчи, буддист-философ, от твоих монологов потом не уснуть. Они грузят.
— Почему? Если однажды понять тщетность бытия, то внутри рождается легкость. — Хонбин залез в спальный мешок и застегнулся, явив друзьям спину. Эн посмотрел на Лео в поиске поддержки. Тот пожал плечами, вроде бы соглашаясь с тщетностью, а вроде бы и сомневаясь в ней. — Что плохого в воображении? Большинства вещей, ныне производимых, никогда прежде не существовало, но кто-то их выдумал, и теперь они есть. Не так ли происходит всегда? Сначала думаешь — потом оно появляется. Хотя бывает и наоборот, сначала что-то появляется, а потом ты постоянно об этом думаешь… — поняв, что с Лео диалог не образуется, Эн устало допил чай и тоже пошел укладываться. Заринэ наблюдала, как молодые люди расползаются по своим мешкам. Лео остался сидеть последним, даже когда затлели угли и полный мрак опустился на землю. Девушка посмотрела на то, на чем сидела. Это был точно такой же спальный мешок. Приподнявшись, она осторожно подошла к Лео, подтянув к нему лежбище. Оглядев его, мужчина покачал головой и ткнул пальцем в Заринэ.
— Нет-нет, это твоё, — тихо сказала она. Резко поднявшись, он подавил её моментально одним только ростом. Персиянка едва не споткнулась о длинный подол, зацепившись за него ступней при попытке попятиться. Лео сжал её руку крепче на спальном мешке и указал на песок, показывая «ложись». — Но… — Развернувшись, он ушёл к лошади, принявшись отвязывать от упряжки покрывала, бывшие ещё до обеда шалашом. Побросав их под ноги, Лео улегся на них, накрывшись плащом. Заринэ постояла в смятении, озираясь то на одного молодого человека, то на другого, то на остатки кострища. Делать было нечего. Подкравшись поближе к Лео, но сохранив расстояние метра в два, она забралась в мешок и, повторив движение Хонбина, застегнулась поплотнее.
Лео слышал и чувствовал, что она снова выбрала направление в его сторону. Почему? Спиной он ощущал её последний перед сном взгляд, а потом учуял и то, что Заринэ до сих пор не спит, хотя и отвернулась от него. Лежа среди сухих и вездесущих песков, в десятках километров от каких бы то ни было поселений, воин на миг перестал воспринимать себя таковым. Кто он и зачем сейчас, когда не с кем сражаться? Он не любил такие моменты, в них само собой получалось думать о чем-то тягостном и далеком. Как переживать эти ночи, что терзают чем-то непонятным? Не то звезды колют своими взглядами, не то пустынные духи — джины, туманят рассудок. Девушка лежит неподалеку от него, а вокруг так холодно. Как на Каясан сейчас. Каясан, осень, спаньё на голой земле… Лео заворочался, словно под ним ползла почва, словно всё плыло куда-то. Что-то важное и неуловимое вертелось возле головы, нет, где-то глубже, ближе… Нет, никак не поймать. Это всё рассказы Бродяги и Эна о детстве, о том, как они ходили собирать урожай или вспахивать поле, как ухаживали за садом, укрывали рассаду, одымляли кусты в преждевременные заморозки или слишком морозные дни. Он что-то помнит, а что-то нет, но почему лежащая рядом Заринэ, в теплом спальном мешке, который наверняка достаточно согреет её, будто шепчет о том, что её надо притянуть к себе, обнять, потому что она его друг… друзья… с каких это пор они друзья? Им нужно всего лишь доставить девчонку куда-то, где о ней позаботятся. Женщинам не место в их судьбе. И этот запах… он был неуловимым, но несколько усилился… нехороший запах, который Лео чуял иногда в борделях, куда заглядывал вместе с Хонбином. Так, просто посидеть и подождать его. Запахов там было море, и большинство недобрые, но именно этот возникал изредка, когда какая-нибудь путана замечала Лео и он вдруг приходился ей по вкусу. Она начинала источать запах жаждущей самки. Это было помимо воли людей, это не управлялось разумом, но если желание появлялось, даже неосознанное, оно тут же ухватывалось обонянием Лео. И вот, слабый, невесомый, приятный и свежий, но тот самый запах призыва потёк по воздуху вокруг. Натянув плащ на голову, Лео уткнулся в скрученный валиком восточный халат вместо подушки. Только бы не проснулся тигр, только бы не вернулся, как в первое время, когда он пришёл в себя после травмы… животная сущность забирала его иногда на несколько дней, но постепенно отходила, оставляя за собой право на несколько часов раз в месяц-два. Когда-нибудь оно должно было пройти, как болезнь, либо стать хроническим, но быстро проходящим явлением. Но только бы не потерять контроль, когда некому будет удержать его… и поэтому тоже женщинам было совсем не место возле них — золотых воинов.