Аргиш

Высокий, худой, нет… скорее, не худой – поджарый, со злым узким городским лицом, лет сорока пяти мужчина попросил взвесить три кило картошки. Пока застывшими руками доставали безмен, вешали картошку, он приценился к солёным огурцам, напиханным в трёхлитровую банку, квашеной капусте, замерзающей в мокром целлофановом пакете, сразу отложил связку из четырёх засохших вяленых лещей, которых Яковлевна пыталась продать аж с самого лета. Купил всё, не торгуясь. Загрузил в рюкзак. Бабушки подобострастно суетились, помогая, многозначительно переглядывались.

Мужчина с трудом перекинул рюкзак лямкой через плечо и, не спеша, стараясь не поскользнуться на утрамбованном снегу тропинки, заменившей этой зимой асфальтовый тротуар, направился вдоль домов в сторону Волги. Бабушки смотрели вслед, ждали, когда отойдёт, не терпелось обсудить удачный торговый день и выдвинуть свои предположения: к чему бы это чужаку закупать столько еды? То, что к пьянке, – понятно, но вот с кем пьянка-то? Может, женщина какая появилась? А то всё один да один… Может, новая, приезжая?

Не было у него никакой женщины. Вернее, была когда-то, но не сейчас.

Мужчина удалялся, бабушки судачили, поглядывая вслед, но вышла покурить продавщица Людка, встала на крыльце, зябко запахиваясь в меховую безрукавку, и всё внимание переключилось на неё. Как она после того раза? Ишь ты, даже не посмотрит – гордая. И синяк, смотри-ка, уже почти прошёл. Быстро…

Мужчина пропал из вида, свернул в проулок.

Двухэтажный дом барачного типа на три подъезда, скрипучая раздолбанная дверь, привязанная к ржавой пружине поверху. Обил снег с ног о ступеньки.

По лестнице, вдоль ярко синих стен, на второй этаж. Кнопка звонка на косяке.

Сначала в приоткрывшуюся щель с одиноким «мявом» вынесло кошку, торкнулась в ноги и, обогнув, поскакала по лестнице. Только после этого дверь окончательно распахнулась, являя одутловатую фигуру хозяина, – коренастый, невысокий, жидкие волосы россыпью, широкое лицо, мелкие глаза с хитринкой, кофта на пуговицах, чёрные штаны, не пойми какого покроя. Пахнуло затхлым и тёплым.

– Заходи.

– Не, не буду. Всё, как договаривались?

– Ты же знаешь, я сказал – не подведу. Растоплю, воды наношу, а уж дальше подбрасывать сами будете. К которому часу-то?

– Давай к четырём.

– Ладно. Уже топится. Может, пройдёшь?

– Нет, пойду, – протянул бутылку водки, что предусмотрительно держал за пазухой, – ты только это…

– Не боись. Всё будет чики-пики. Сказано – сделано.

Кошка сидела внизу, перед дверью. Пока, наваливаясь, открывал, тёрлась об ноги. Унесло в приоткрытую щель, куда-то вдоль дома.

Берёза у подъезда тянула обсыпанные инеем ветви ввысь, в синее небо. Казалось, вымерзла вся.

Посмотрел на часы – вот-вот должны подъехать – зашагал к дому.

И действительно, не опоздали. Колькин чёрный «Паджеро» нагло маячил у подъезда инородным красивым телом, не вписываясь в засыпанным белым пейзаж. Мотора не слышно, лишь воздух прозрачно переливается у выхлопной.

Приехали.

Баня стояла на берегу Хотчи среди разномастных лодочных гаражей. Узкая тропинка неряшливо вспарывала белизну.

Банька маленькая – втроём еле уместились. В парной жарко, а в крохотном предбаннике – холодно, на лавку голой жопой не сядешь – примёрзнешь. Зато хочешь – в снег, а хочешь – подвывая беги до проруби. Вот она, в двадцати метрах раззявилась чёрной ямой, дышит стужей.

В прорубь, конечно же, никто не полез, а вот в снегу повалялись с гиканьем и матерками.

Баня много времени не заняла – в предбаннике холод собачий, ни посидеть, ни расслабиться, пива не попить.

К дому шли по узенькой тропке уже в темноте. Радость встречи, невнятица банных утех остались позади. Сейчас в темноте, проходя мимо домов со светящимися жёлтыми окнами, примолкли, шли друг за другом. На приезжих навалилось незнакомое, бездомное. Хотелось света и тепла.

– Блин! Ну, ты и забрался в тьмутаракань! – Николай оступился с тропинки и черпанул ботинком снег. – Как тут только люди живут!

– Нормально живут, – Андрей не обернулся, не замедлил шага. – Ещё не ясно, где лучше жить – здесь, в этой глубинке, или в вашей Москве.

– Ладно, не начинай, – Николай легко пошёл на попятную.

– Ты только не забывай, – следом встрял и их перебранку Виталий, – это не только наша Москва, но и твоя тоже. Прожил-то здесь всего два месяца и как уже заговорил…

– Ну положим, не два, а все три, – спокойно парировал Андрей.

– Всё-всё, сняли этот вопрос, – Николай на ходу повернулся к Виталию и показал кулак. – Ты мне вот что, Андрюха, скажи, как мы у тебя разместимся? Ведь выпивать сейчас станем. А у тебя однушка. На полу?

– Не бери в голову, всё продумано. Я же готовился… Диван и раскладушка, а я на спальнике, на полу.

– Так, может, ещё и девочки будут?

– Ага, давай я тебе местных доярок подгоню, хочешь?

– Да… чувствую, предстоит нам ночка… – задумчиво протянул Виталий. – Колька, он же спьяну храпеть будет как паровоз.

Когда-то очень давно, ещё в самом начале жизни, они были одноклассниками, со всеми вытекающими… и сейчас, когда возраст неумолимо подкатывал к полтиннику, отношения остались в чём-то прежними – говорить друг другу можно было что угодно и о чём угодно. Они не были замазаны общей работой, добыванием денег, женщинами. С одной стороны – чужие люди, обременённые семьями, проживающие каждый свою жизнь, с другой – те же пацаны, заряженные на совместное времяпровождение и сомнительное веселье, старающиеся, как и раньше, соблюдать честность и верность по отношению друг к другу, помогать если не делом, то хотя бы словом. Никто из них никогда не задумывался об этом – просто жили и продолжали дружить, несмотря ни на что.

А жизнь у каждого складывалась по-своему.

Разная жизнь…

Андрюха, к примеру, стал врачом-анестезиологом, защитил кандидатскую, женился, родил сына. На работе – всё путём – уважение и уже деньги начали валиться, да вот попала вожжа под хвост – с женой развёлся, работу бросил, квартиру сдал и сюда, в эти зажопки, в эти снега. Похудел, лицо заострилось, извёлся от злобы. На кого, на что?

С Колькой всё просто. Он бизнесмен. Производство своё – небольшое, правда, но пока существует. Работа для него – всё, ну и бабки, конечно. Семьи не видит, не отдыхает, пашет и пашет. И ведь интересно ему… Прёт, как танк, да и сам такой же – невысокий, кряжистый, короткостриженый.

А с Виталиком – непонятно. Вечная улыбка на лице, наметившийся живот, и какой-то он не от мира сего, но добрый. Не получается у него что-то в этой жизни. Институт, правда, закончил. Двух девок родил. Сидит в государственной конторе, зарплата – мизер, на проезд с трудом хватает, жена – пилит. И откуда в нём эта жизнерадостность? Всё для него – фигня! Всё, что ни делается, – к лучшему.

Трое выбирались гуськом по тропинке на освещённую редкими фонарями дорогу, блестящую снежным прессованным накатом.

С шумом, со сбиванием снега с ног на тёмной лестничной площадке ввалились в снимаемую Андреем однушку на третьем – последнем – этаже длинного, с облупившимся фасадом дома.

Виталий задумчиво поцокал языком, увидев яркую лампочку в прихожей, голо свисающую на запылённом перевитом проводе.

В комнате: старый продавленный диван, заправленный коричневым пледом с распластанным китайским тигром; стол с компьютером возле окна – свисают грязно-жёлтые занавески; стул, громадный шкаф в углу – притаился, готовый навалиться и подмять под себя; сложенная раскладушка со скрученным матрасом и обои по стенам с выцветшим неразборчивым рисунком.

Николай с Виталием переглянулись.

– Давайте, располагайтесь. Сейчас пожрать сгоношим и поговорим, – Андрей прошёл на кухню и кричал уже оттуда: – А может, по сто грамм после бани-то? Пока картошка варится.

– Не… – отозвался Виталий, – я уж лучше пивка. Как-то привычней. А то с крепкого начинать…