Тонкая линия

– Странно, – размышлял Лева, исподволь разглядывая новоиспеченного полковника, – Только семь недель, как он принял часть, а как уж во всем его окружающем – в его одежде, осанке, взгляде – видна власть, основанная не столько на летах, на старшинстве службы, на военном достоинстве и заслугах, сколько на богатстве полкового командира.

– Давно ли, – думал он, – этот самый Б-в кучивал с нами, носил по неделям ситцевую немаркую рубашечку и едал, никого не приглашая к себе, вечные битки и вареники! А теперь! Голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, десяти рублевая сигара в зубах, на столе шестнадцати рублевый лафит, – все это закупленное по невероятным ценам через полкового квартирмейстера в Симферополе. В глазах застыло выражение холодной гордости аристократа, которое говорит вам: "Хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы оказаться на моем месте". Как быстро хороший человек превратился в самодовольную скотину? Один росчерк пера в приказе его императорского величества и готово.

Пожав руки приятелям, Лев присоединился к шумной группе, составившейся из нескольких офицеров, игравших за соседним столом в карты. Между ними были тоже его знакомые. Красивый худощавый брюнет, с длинным, сухим носом и большими усами, продолжавшимися от щек, метал банк белыми сухими пальцами, на одном из которых был большой золотой перстень с гербом. Он метал прямо и неаккуратно, видимо чем-то взволнованный и только желая казаться небрежным. Подле него, по правую руку, лежал, облокотившись, седой майор, уже значительно выпивший, и с аффектацией хладнокровия понтировал по полтиннику и тотчас же расплачивался. По левую руку на корточках сидел красный, с потным лицом, офицерик, принужденно улыбался и шутил, когда били его карты. Он шевелил беспрестанно одной рукой в пустом кармане шаровар и играл большой маркой, но, очевидно, уже не на чистые, что именно и коробило красивого брюнета. По комнате, держа в руках большую кипу мятых ассигнаций, ходил плешивый, с огромным злым ртом, худой и бледный безусый офицер и все ставил ва-банк наличные деньги и выигрывал.

– Понтируйте, Михаил Семеныч! – кричит ему банкомет. – Денег пропасть, я чай, привезли?

– Откуда у меня деньгам быть? Напротив, последние в городе спустил.

– Как же! вздули, уж верно, кого-нибудь в Симферополе.

– Попытаться нешто, чем черт не шутит! и комар, бывает, что, знаете, какие штуки делает. Выпить только надо для храбрости.

И в непродолжительном времени, выпив еще 3 рюмки водки и несколько стаканов портера, Лев был уже совершенно в духе всего общества, то есть в винном тумане и забвении действительности, проигрывал последние 34 рубля. За маленьким вспотевшим офицером на грязном дереве стола мелом было записано 150 рублей долга.

– Нет, не везет, – сказал он, небрежно приготавливая новую карту.

– Потрудитесь прислать, – сказал ему банкомет, на минуту останавливаясь метать и взглядывая на него.

– Позвольте завтра прислать, – отвечал потный офицер, вставая и усиленно перебирая рукой в пустом кармане.

– Гм! – промычал банкомет и, злостно бросая направо, налево, дометал талию.

– Однако этак не пойдет, – сказал он, положив карты, – я бастую!

– Этак нельзя, Захар Иваныч, – раздались голоса, – мы играли на чистые, а не на мелок.

– Что ж, разве вы во мне сомневаетесь? Странно, право!

– С кого прикажете получить? – пробормотал майор, сильно опьяневший к этому времени и выигравший что-то рублей 8-10. -Я прислал уже больше 20 рублей, а выиграл и ничего не получаю?

– Откуда же и я заплачу, – сказал банкомет, – когда на столе денег нет?

– Я знать не хочу! – закричал майор, поднимаясь. – Я играю с вами, с честными людьми, а не с ними.

– Я говорю, что заплачу завтра, как же вы смеете мне говорить дерзости? – Потный офицер вдруг разгорячился.

– Я говорю, что хочу! Так честные люди не делают, вот что! – разошелся в конец майор.

– Полноте, Федор Федорыч! – заговорили все разом, удерживая майора. – Оставьте!

Но майор, казалось, только и ждал того, чтобы его просили успокоиться, для того чтобы рассвирепеть окончательно и бесповоротно. Он вдруг вскочил и, шатаясь, направился к потному офицеру.

– Я дерзости говорю? Кто постарше вас, 20 лет своему царю служит, и дерзости? Ах ты, мальчишка! – вдруг запищал он, все более и более воодушевляясь звуками своего голоса. – Подлец! Морду набью!

Не желая далее влезать в пьяные картежные разборки, будущий гений литературы поспешил покинуть буйную компанию и переместился поближе к выходу, хоть портер не сивуха, но стойкий аромат перегара царивший в заведении определенно действовал Леве на нервы. И тут совершенно случайно он заметил нового, необычного посетителя трактира. В дальнем углу под иконами устроился в одиночестве гвардейский офицер в красивом мундире одного из старейших российских полков. В холеных породистых пальцах гостя кофейная чашка кажется совершенно неуместной в этом царстве крепких напитков. Но поразило Леву не это, видал он и раньше разных столичных хлыщей, что их тут мало перебывало? Глаза, а если точно взгляд у него неприятный – холодный, оценивающий, словно не людей а в зоопарке клетку с обезьянами рассматривает. Нет не то слово, даже подобрать трудно, скорее уж император своих подданых контролирует властных взором, как незабвенный Николай Палыч на хорошем портрете. Опять не точно, больше похоже на… и тут Лев вспомнил, как его батюшка страстный охотник сортировал щенков из нового помета: этих на племя, тот пестрый сгодится на дворе в качестве сторожа, остальных – топить, чтоб не портили породу. Вот пожалуй точное сравнение. Нет пора на свежий воздух выйти, засиделся он сегодня в этом кабаке, если в голову такой бред лезет.

Вечерний холод отрезвил и отчасти успокоил Леву, и он решил немного прогуляться по затихшему Бахчисараю. Денег на игру все равно уже нет, завтра если повезет пришлют из дома. Что там за шум под навесом возле лошадей, похоже дерутся? До "непротивления злу насилием" Лев Николаевич дойдет только спустя десятилетия, а пока у молодого графа, что называется "кулаки чешутся" и он охотно пускает их в ход при удобном случае.

– Б… Ворюга, стоять! Руки по швам! – бац, бац, доносятся с конюшни ругань и звуки пощечин. Это кто же так развоевался, главное голос знакомый, уж не капитан Ермолаев ли часом?

Точно угадал, это он верно денщика своего учит, и Лева поспешил прервать эту неприятную сцену. Одно дело просто драка, где все по-честному, другое дело так вот, когда удары наносит только одна сторона. Не то что бы молодому офицеру не приходилось бить нижних чинов, в минуту раздражения чего только не сделаешь, но вот после обычно было стыдно, совсем как с проститутками поутру…

– Глеб Владимирович оставьте этого беднягу в покое! Вы же ему морду до крови разбили!

– А Лев, это ты… извини разозлился я, нельзя с этим народом иначе, только отвернулся и на тебе, овес из кормушки выгребают! – не мог никак успокоится потрепанный жизнью немолодой кавалерийский офицер, – Да этот конь у меня, как лучший друг, не поверишь – жизнь мне там под Силистрией спас!

– Полноте Вам Глебушка, что сейчас убивать денщика будете? Может пистолет вам дать, чтоб по-быстрее, эдак вам его молотить до рассвета придется.

– В строй мерзавца отправлю, прямо на бастионы в Севастополь к Нахимову, посмотри какую ряшку наел на казенных хлебах!

Кавалерист отвлекся буквально на минуту, чтоб ответить собеседнику-графу, и сплоховал, виновник происшествия не стал дожидаться продолжения расправы и рванулся бежать точно заяц, если конечно бывают такие толстые откормленные зайцы.

– Стой гад! Все равно я с тобой разделаюсь! Лев, чего встал держи его! – неслось вслед… не повезло, упустили – нырнул пройдоха куда-то в темноту узких улочек восточного городка, где одна повозка с трудом проезжает царапая глинобитные стены, черта с два там его сейчас поймаешь. Льва происшествие только позабавило, он было весело рассмеялся со свойственной молодости искренностью, но тот гвардеец по прежнему не выходил у него из головы…