Солдат… не спрашивай!

 – "Я аристантец не собака, я такой жи чаловек… Бросил ложку сам заплакал, начал хлеб с водой кусать…"  – этот стон у нас песней зовется, позднее Александр узнал, что по наставлениям рекрутам положено орать при передвижениях что-то бодрое и воинственное, но здесь пока будущие воины предпочитали унылые и протяжные арестантские мотивы. Невольно и он поддался всеобщему упадочному настроению, затягивает знаете ли такое, как наркотик. И к вечеру когда пропитанная дорожной пылью до ушей колонна выбиваясь из сил доползла до острога острога звучало уже нечто иное…

"Таганка-а-а, я твой бессменный арестант… Погибли юность и талант в твоих стенах."  – народ у нас восприимчив к таким вещам, один раз услышали и понеслось, песня понравилась, смысл тут дело десятое, лишь бы звучало душевно, под стать настроению. Слова конечно со временем претерпят искажения, так "юность" может превратиться в "унос", "талант" в "талан", но сам мотив останется в народной памяти на долгие века. Партионный офицер приехавший в пересыльную тюрьму заранее, в самом деле чего ему тащится с арестантами, несказанно удивился тогда, уж не "скубентов" осужденных к отдаче в солдаты, набрали ли целый этап? Да нет, он смотрел их еще там в городе, рожи вроде у всех мужицкие, сплошь одно мещанское и крестьянское быдло, "благородных" нет – этих он с первого взгляда привык отличать. А жаль, прямо руки чешутся, врезать бы хоть одному такому умнику в нежное и холеное рыло, так что бы сломанные зубы хрустнули.

Вот таким образом завершился у Сашки второй день в прошлом, за ним последовал третий и далее он окончательно сбился со счета. К этапу постепенно присоединяли другие партии рекрутов, и вскоре по дороге уже ползли неровной колонной почти три сотни "арестантов", некоторые из бедолаг не выдержали тягот пути, их сперва везли в обозе, а позднее когда места на телегах уже не было, стали оставлять в острогах по дороге. Все происходило по одному заведенному сценарию: утром встали, похлебали баланды с черным хлебом, охрана всех пересчитала и приковала на прутья, железный наручник стал таким же привычным и естественным для нашего современника, как когда-то браслет часов. А далее опять бесконечная пыльная дорога, даже дешевой противной водки уже не купить – деньги закончились на третий день, и он опять вновь и вновь оказывался вдали от вожделенного замка… В чем же дело: или фатальное невезение, или конвойные были не столь тупыми, как ему показалось с первого взгляда. Все эти дни изнурительного долго пути слились в его памяти в один единственный и почти бесконечный. В итоге под занавес он совершенно, как бы одурел и отупел – защитная реакция организма, но в этом то было и спасение… Если убежать или спрятаться нельзя, то надо слиться с общей серой массой, иначе здесь не выжить: торчащий гвоздь бьют по шляпке. Как бы не была жестока система, но в первую очередь она лупит по "необычным", поэтому единственная защита – маскировка, до поры до времени. А там посмотрим, проклятый бункер врезался в память, точно клеймо каленным железом, уже не стереть никак, однажды он туда вернется и тогда… кто знает. Главное теперь сохранить свое собственное "я", не превратиться в "оловянного солдатика", эдакого бездушного робота из мяса и костей.

Солнце медленно, точно нехотя пытается спрятаться за тающий в дымке горизонт, последний длинный день уходящего лета на исходе, вечер вступает в свои права. Кипит, аппетитно булькает в большом ведерном котле на небольшом костерке наваристая пшенная каша, щедро заправленная салом, дежурное солдатское лакомство и уже раздражает вкусным ароматом обоняние голодных людей. Вдали слышны тихое ржание, распряженных на ночь, лошадей обоза, да негромкая беззлобная перебранка выбирающих места для ночлега арестантов, все настолько устали от долгого перехода, что даже сил нет по-настоящему высказать, что на сердце за день накипело. У самого дальнего костра, за компанию вместе с конвойными солдатами коротает время странный человек, чье присутствие здесь совсем неуместно. Это не арестант, и не начальник-офицер, а так… не поймешь кто, загадка – случайный гость. Он уже почти полчаса пытается втолковать вполголоса что-то очень важное сидящему отдельно от других нижних чинов в сторонке пожилому партионному унтер-офицеру, а тот только недоверчиво крутит седой головой и время от времени односложно возражает, и лишь в конце у них с трудом, но завязывается настоящий разговор.

 – Нет ваша милость, пожалте сперва деньги на кон, наше дело служивое, сами знаете как взыщут ведь за беглого то! Спина у меня чай не казенна, стока палок не перетерпит!

 – Бог с тобой унтер, поймаете по дороге бродяжку или нищего заместо моего человека приспособите, научите откликаться на нужное имя, что в первый раз, что ли? Бывало ведь и раньше, ни криви брат душой, я наслышан о ваших хитрых проделках!

 – Простите ваше степенство, сулят нашему брату завсегда много, а ну у вас и таких денжищ и нету?  – после долгих раздумий все же соглашается унтер-офицер.

 – За чем дело встало, пошли дружок к моему экипажу, там сразу и отсчитаю тебе положенный задаток, ровно треть от общей суммы, как уговаривались. Остальное получите после успешного дела, если конечно не подведете меня.

Унтер как бы нехотя поднялся с насиженного места вслед за щедрым на предложения гостем и двинулся по тропинке, но не один, солдат с мрачным и неживым, словно из камня вырезанным лицом последовал за ним, словно тень.

 – А этот черт еще нам зачем, мы так не договаривались господин унтер-офицер!  – его недавний собеседник, обернулся и резко отреагировал на неожиданное появление нового действующего лица. В самом деле такие делишки принято обделывать с глазу на глаз, посторонние свидетели им не к чему.

 – Энтот со мной будет, мне едино с имя делится надоть, иначе никак неможно. Пущай посмотрит, что я от их не скрадываю ничаво.  – и со всех сил пытается сделать "честное лицо" господин конвойный "ундер", как обычно его величают в народе, получается плохо и фальшиво. С такой протокольной мордой лучше бы и не пытался, кого он хочет обмануть? Но к сожалению, условия здесь диктует он – унтер, и приходиться смириться с появлением незваного "контролера".

Быстро шелестят под грубыми корявыми пальцами нижнегог чина нежные черно-белые бумажки ассигнаций, как не похожи они на красивые современные купюры, тысяча, другая и еще…. - денежки как известно точный счет любят. Однако, расчет здесь у каждого свой, особый. Стандартная цена за рекрута – 800 полновесных серебряных рублей. Но нередко, человек из податных сословий желающий откупиться от "почетной обязанности" 25 летней службы, платит и целых 2000-2500-ть за услуги так называемого "добровольца", обычно сюда включают и услуги посредника. Унтер сильно рискует своей собственной шкурой в случае провала махинации, и посему хочет за труды получить никак не менее рыночной цены "товара", еще минимум 2000 надо дать солдату, в чьем непосредственном ведении находятся арестанты-рекруты на этапе, и еще две "штуки" разделить между остальным конвоирам, чтобы не видели чего не надо, плата "за молчание".

 – Ваш светлость, добавьте ищо стока же на задаток!  – от волнения, или от охватившей его жадности, служивый перешел на самую грубую лесть, возведя партнера в княжеское достоинство,  – Партионному нашенскому поручику надоть дать завсегда, а не то их благородие непременно взыщет с нас за подмену рекрута! Ен подлец у нас энто глазастый, на мякине ево не проведешь!

Как же без этого, на долю, якобы своего обер-офицера расчетливый унтер просит сразу четыре тысячи, верно собираясь прикарманить половину. Да уж и цены у них, дерут три шкуры с живого и с мертвого, целую деревню вместе с крепостными крестьянами и сельскохозяйственными угодьями уступили недавно дешевле "Карлычу"… Вот ведь какие жадные тупые сволочи! Ругаясь сквозь зубы, человек в добротном дорожном сюртуке английского сукна, споткнувшись о порожек, торопливо лезет в свою легкую бричку-одноколку, на таких обычно разъезжает уездное начальство и небогатые помещики. Он поспешно вытягивает из толстенного дорожного чемодана еще одну пачку ассигнаций в добавление к уже перешедшим в жадные загребущие руки унтера. Его внимание полностью отвлечено текущими расчетами и он совсем не замечает как округлились вдруг щелочки глаз на заплывшем от многодневного систематического пьянства лице унтера, а его подручный с повадками профессионального душегуба неслышно, точно крадущийся хищник, занимает позицию за спиной жертвы… ой зря, скоро наступит развязка и беспечность будет жестоко наказана!