Танненберг

На левом фланге ситуация была очень сумбурной. Между долин ручьёв, идущих в почти меридиональном направлении, небольших рощ и зарослей кустарника, завяз наш полк. По нему продолжали иногда постреливать уцелевшие пушки, спереди вела огонь пехота. Наши солдаты прятались в низинах и зарослях, укрывались за ними, рассредоточившись по довольно большой площади, и продолжая нести потери. Кто-то начал окапываться при помощи сапёрной лопатки, пытаясь хоть немного уберечь себя от свистящих вокруг пуль и осколков. Но и германцам было не до жиру. Несмотря на то, что огонь нашей артиллерии был здесь очень не точен, различные подарки, в основном в виде шрапнели, постоянно прочёсывали пространство за кустами. Корректировщики почти не видели позиций противника, просматривая их лишь фрагментами, а остальное домысливали. За какими кустами спрятана германская артиллерия, было вообще непонятно. А кустов этих здесь было очень много. Но когда в центре удобные позиции тоже были заняты нашими корректировщиками, а к холмам подтянулись тяжёлый дивизион и артиллерия второй дивизии, то всякое сопротивление на левом фланге было быстро подавлено. Правда, наступающая пехота довольно долго приходила в себя, прежде чем смогла собраться для атаки. Но когда всё же сделала это, то сценарий был примерно тот же, что и в центре. Вновь усилившийся, после затишья, обстрел окопов вынудил попрятаться в них пехоту, наш полк быстро вышел на рубеж последнего броска, а когда всё стихло, осуществил его. Противник оказал лишь слабое сопротивление, подавленный численным превосходством посыпавшихся в окопы солдат Симбирского полка.

А дальше началась плановая зачистка местности, на которой были разбросаны остатки германской дивизии, бросившейся было на помощь своим товарищам на передовой, но так и застрявшим на полпути к ним из-за эпизодического обстрела нашей артиллерии. А на ближних подступах ещё и пехоты.

Ситуация была для них хуже не придумаешь. Многие уже понимали, что бой проигран, но как выйти из него, не представляли. Потому что ни вперёд, ни назад они двигаться не могли. Какое-то количество солдат собралось в самой Млаве, прячась за домами. Это был небольшой резерв, и убежавшие со своих позиций пехотинцы и артиллеристы с правого фланга в самом начале утренней атаки. Было ещё два батальона, отправленных вчера вечером на прикрытие позиций против нашей кавалерии, явно обозначившейся на удалённых подступах в стороне. Но они тоже вели, хоть и вялый, но всё же бой, и просто так отступить не могли. Как позже выяснилось, командующий 36-й дивизией Констанц фон Хайнецциус, уже собирался отдать приказ горнистам трубить отход, потому что связи со многими частями, разбросанным по склонам холмов не было, и только так можно было дать понять людям, что надо просто спасаться. Но в этот момент ему как раз доложили, что к станции подходит долгожданная помощь в виде 35-й дивизии от Зольдау. Такое быстрое их появление было обусловлено тем, что Макензен сумел в сжатые сроки погрузить её на эшелоны, расположенные поблизости, напихав туда людей, как селёдку в бочку. Поезда, пыхтя дымами, подъезжали к платформам, и начинали выгружать пушки, лошадей и зарядные ящики. Ничего лишнего. Сзади остановились эшелоны с пехотой, которая сыпалась, как горох, прямо на землю, и строилась в колонны под руководством своих командиров, для марша на позиции. Хайнецциус, верхом на коне, бросился на станцию, чтобы быстрее ввести Макензена в курс дела, и указать ему угрожаемые направления. Выдвигаться на восток было бессмысленно, там всё простреливалось русской артиллерией давно оседлавшей господствующие высоты. По центру не было хороших позиций, и эта местность тоже простреливалась. Единственной возможностью что-то изменить, было разворачивать дивизию в западном направлении, и охватить потрёпанный фланг русских на изрезанной ручьями местности, и попытаться таким образом отвлечь их внимание от прижатых к земле людей на склонах холмов. Макензен с этим согласился, и отдал приказ выступать…

Всё это прекрасно наблюдалось нашими корректировщиками и пехотой с вершин холмов. В смысле, не объяснение между генералами, и даже не процесс выгрузки прибывшей дивизии. А обилие паровозных дымов, и мелькавшие совсем вдалеке вагоны между деревьями и домами. Последнее многие офицеры наблюдали в бинокль. Сама станция была полностью скрыта домами и деревьями, но что там, и в её окрестностях происходило, догадаться было нетрудно. Вся беда в том, что в этот момент ни одна пушка не могла бы достать туда, хотя на батареи и посыпались донесения, что наблюдается прибытие подкреплений. На правом фланге выдвигать артиллерию ещё ближе, даже ставить её перед лесом, было бессмысленно. Всё равно не доставали. А в центре предстояло затащить её сначала на крутые склоны холмов, перед которыми она сейчас и располагалась. Артиллеристы не стали ждать особого распоряжения, тут же собрали свои пушки, и повезли их наверх. А на левом фланге расстояние было самое короткое, но совсем на пределе, а главное, их корректировщики совершенно не видели куда стрелять. Но всё же большая часть артиллерии снялась с позиций и двинулась вперёд, намереваясь для начала форсировать хотя бы один ручей, что конечно, должно было занять довольно много времени.

На центральных холмах наши артиллеристы успели развернуть свои орудия в тот момент, когда германцы уже давно выступили на запад. Голова ближней колонны уже была вне досягаемости, зато в зону накрытия попадала середина, и хвост, который только показался из-за деревьев. И эта колонна целиком состояла из артиллерии. Пушки, зарядные ящики, сотни лошадей, люди…

Отчего германцы двинулись именно по этой дороге, можно было только догадываться. Нет, это была не самая ближняя дорога, и проходила она достаточно далеко. Возможно, они так и не поняли, что русская артиллерия уже стоит под самыми холмами, а видеть они её, конечно, не могли. Возможно, просто очень спешили, и пошли кратчайшим путём, пытаясь уйти со станции, надеясь, что успеют. Выгрузку они провели действительно очень быстро, и также быстро выступили. Ни одна армия мира не смогла бы сделать это в таком порядке и без малейших задержек. Но вот… не успели полностью уйти. Пехота шла в том же направлении, но по более дальней дороге. Потому что выгружалась она не на станции, а как раз дальше. И пошла в сторону своего развёртывания по ближайшей дороге, которая была сейчас действительно безопасной. К слову сказать, если бы артиллерия попыталась пойти по ней же, то не смогла бы быстро на неё выйти, все подходы были забиты людьми в густых колоннах…

Наши артиллеристы расставили свои орудия вдоль гребня холма, некоторые даже выкатывали их на ту сторону, по сути, на открытые позиции. И если бы у германцев была поблизости хоть одна батарея, готовая к стрельбе, то им бы не поздоровилось. Но азарт был настолько велик, что они презрели опасность, зато теперь сами прекрасно видели, куда надо стрелять. И понеслась! Сначала пристреливались фугасами, столбы разрывов от которых были очень хорошо видны. Но вскоре стало ясно, насколько это бесполезно. Стрельба велась таким количеством орудий, что разобрать, где и чей разрыв было невозможно. Вскоре артиллеристы плюнули на это занятие, и зарядили шрапнелью. На дороге, по которой двигалась колонна противника, начался ад. Несмотря на большое количество промахов, людей и лошадей косило пачками. Началась паника. Кто-то успел проскочить вперёд, выйдя из зоны обстрела, кто-то, в самом хвосте, повернул назад, скрываясь за деревьями и домами. Основная же масса, угодившая в зону обстрела, бросилась прямо через поле на север. Кто-то пытался утащить с собой и орудия, зарядные ящики. А кто-то просто бежал туда, спасая свою жизнь. Причём, из-за того, что обстрел был очень неточным, накрывалась довольно большая площадь, и спасающиеся ещё долго попадали под град осколков разрывающихся в небе снарядов.

Это был разгром! Мартос, получив донесения об этом, отдал приказ на общее наступление. Пехота поднялась в атаку, снося со склонов полностью деморализованные остатки 36-дивизии германцев. Те из них, кто был подальше от переднего края, быстро поняли ситуацию, и бросились бежать. Но артиллерия с правого фланга, притихшая было и не участвовавшая в обстреле колонны, перенесла огонь на задние ряды, чтобы не зацепить своих. Вперёд бросили кавалерию. Все четыре сотни 2-го Оренбургского казачьего полка. На флангах пошла вперёд кавалерия обеих дивизий. Обгоняя пехоту, они рубили бегущих, оставляя жизнь упавшим на землю и бросившим оружие. На левом фланге, прикрываясь зарослями вдоль ручьёв, и кустами, которые так мешали нашим корректировщикам, два полка 15-ой кавалерийской дивизии выскочили на ту самую часть артиллерии, что успела уйти вперёд из-под обстрела. Они уже и так поняли, чем всё кончается, и, обнаружив какую-то дорогу в северном направлении, спешили уйти под защиту пехоты. Но не успели. Вылетевшие из-за зарослей вдоль ручья драгуны Переяславского, и уланы Татарского полков, налетели на них вихрем, и порубили в капусту, не дав ни малейшего шанса подготовить орудия к обороне. Возможно, если бы к своей артиллерии на помощь спешила пехота, то полного истребления и не случилось бы, но к этому моменту из Млавы от Макензена уже пришло сообщение об общем отступлении. И пехота дисциплинировано повернула на север, уходя через поля к видневшемуся вдалеке лесу и границе за ним. Ни о какой погрузке на эшелоны не могло быть и речи. Поезда в спешном порядке уходили со станции пустыми. Даже сам Макензен не рискнул садиться в них. И уходил вместе со своим штабом верхом на лошади, двигаясь узкими переулками в северном направлении, и подальше от железной дороги, чтобы случайно не попасть под обстрел русской артиллерии, оказавшейся на удивление подвижной.