Бес с тобой

– А вы, стало быть, будете?

– За два месяца с ней могут сделать такое… А перед окончанием школы – это стресс. Он наложит отпечаток как на учёбу, так и на психическое состояние девочки. А ей ещё нужно поступать в универ. Искусствоведение – факультет популярный. Я пробивал… Проходной балл высокий. Оступится – придётся год потерять.

– Это будет нам уроком…

– Мне жаль, что так случилось, – смотрю в упор. – Я не воюю с женщинами и детьми, как вы выразились. Наше недопонимание я пытался уладить миром.

– Но по вашим правилам, – взмахивает папкой, – и с тем итогом, который устроит только вас! Вы не приемлете другого мнения!

– Таковы условия рынка, – сухо и открыто. – Бизнес – ничего более…

– Бизнес, – старик, закрыв глаза, кивает, – поэтому не думаю, что Арине стоит быть у вас на виду.

– А если… Я дам слово, – с маниакальным упорством херачусь об стену отчуждения, и какого х*, сам не понимаю. Плюнуть на них, и пусть подыхают. – Я клянусь, что не притронусь к ней. Клянусь, что она будет жить в достатке. Под моей защитой от грязи… от которой вы так бережно охраняете её долгое время.

Исмаил Иосифович прищуривается. А я продолжаю:

– Ей нельзя попадать в другой мир. Она хрупка. Ранима и… – Впервые мне сложно говорить. Слово обрывается, будто кислород закончился – глотнуть нужно, а не получается. – Она слишком идеальна в своей невинной чистоте, чтобы окунуться в болото реальности.

Губы Исмаила Иосифовича дрожат. Он часто моргает, на старческие глаза набегает поволока слёз. Мне тоже диковато по ощущениям. Словно обнажился, а никто не понял моего порыва к очищению.

– Видимо, зря, – коротко кивает Коган. – Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Но боюсь, ей придётся…

– Я… – сглатываю, потому что запас красноречия иссяк. – Хочу, чтобы у неё был шанс парить дольше, и если случится падение, оказаться рядом и подстраховать, – выдыхаю, и сам в шоке от сказанного.

Коган таращится на меня, будто я сама смерть и сейчас рассказал о своей гуманности по отношению к грудным детям, которых забираю к себе.

Не знаю, что читает на моём лице старик, но его взгляд смягчается:

– Она вас убедила, – загадочно. Даже не представляю, о чём он, поэтому хмуро жду более чёткого ответа. – Только не могу понять, чем?

– Я знаю, что значит оставаться одному. И о жестокости мира узнал рано. Как и грязь… В неё мне пришлось нырнуть. Я тот, кто я есть – не по рождению. Но смирился и умею выживать, а Арина слишком чиста для всего этого. Если останется одна – быстро попадёт в недобрые руки…

– А ваши… Так добры…

– Своими управляю, – секундное молчание. – Решать вам, но с вашей болезнью, – не хочется бить по очевидному, но если это последний аргумент, придётся, – надолго вас не хватит. Определенность – большое подспорье, Исмаил Иосифович. Я не прошу ваших семейных ценностей, об этом есть пункты в договоре. Я не собираюсь распоряжаться вашими семейными фондами без вашего ведома и вашей внучки. Мне плевать, есть ли у вас деньги. Я лишь обязуюсь присматривать за мелкой, и проследить, чтобы у неё… всё получилось. И конечно, чтобы она получила всё причитающееся.

– То есть вы ни на что не претендуете? – с недоверием.

– Нет! И ни при каких обстоятельствах. А что важнее бумаг, официальности – моё слово. Если беру обязательства, то умру, но выполню.

В дверь скребутся. Ненавязчиво стучат.

– Можно? – аккурат со скрипом открываемой двери в проёме показывается голова Арины. Осторожный, грустный взгляд.

Исмаил Иосифович разительно меняется. Тихая улыбка на губах. Глаза лучатся, черты лица смягчаются:

– Конечно, родная.

– Вы уже всё? – с холодком уточняет мелкая, прикрывая за собой дверь. В руках бумажный стакан с кофе и пакет из кондитерской. Протягивает мне:

– Приятного аппетита.

Настораживает покладистость и спокойствие в тоне. Словно змея притаилась в ожидании, сработает яд или нет. Но битву взглядами прекращает сама. То ли ход тонкий – притупить бдительность, то ли не выдерживает повисшего молчания и пытается ситуацию сделать менее опасной. Уставляется на деда.

Точно что-то задумала. Вот уж… зараза. Ангел с задатками стервы. Прям улыбает.

Но я же не хочу войны ещё до начала сражения. Да и вид старика напрягает. Печален, задумчив – нехорошее предчувствие режет душу.

Неужели Коган так упрям, что откажется. Неужели я не смог его убедить, несмотря на открытый шаг. Не лгал, не приукрашивал…

– Надеюсь, вы уже решили вопрос, – Арина чуть трясёт головой. – Потому что на проходной я чуть не наткнулась на работников опеки. Они там оформляют пропуска, а я обходными путями сюда бежала.

Словно в подтверждение слов, в коридоре раздаются голоса, шелест бахил, и вскоре в дверь стучат:

– Здравствуйте, – заглядывает Светлана Авдеева, следом входит её напарник:

– Добрый день, – затворив за собой дверь.

Тормозят на миг, с удивлением на меня таращась. Видимо не поверили в мою историю, а если и поверили, решили проверить достоверность из первых рук.

Чуть отмирают – переводят взгляд на Исмаила Иосифовича, украдкой на Арину.

Никто из нас даже голоса не подаёт, чтобы ответить на формальную любезность. Тем более, мы сегодня уже виделись…

– Смотрю, – ядовито улыбается тётка, – вы уже здесь. – Реплика тоже мне.

– Вы тоже, как посмотрю, – не собираюсь играть в учтивость.

Светлана принимает вызов, перестаёт улыбаться:

– Исмаил Иосифович, простите, что опять беспокою, но у нас к Вам несколько вопросов, – немой взгляд на меня. Многоговорящий.

Не идиот, читаю по глазам, но в свою очередь, отправляю посыл антиквару. При этом замечаю, как напуганная Арина жмётся ко мне. Интуитивно кладу руку на плечо мелкой и подгребаю ближе. Она послушно подступает… и в поиске защиты утыкается лицом в мою не то грудь, не то подмышку. Чуть теряюсь, но сердце блаженно колотится в сладком ритме. Хрен ведает, что с моим болезненным самолюбием закоренелого циника, но собственником нравится быть. Прямо до истомы приятно.

Благодетель из меня не ахти, но… хранителем ангела быть хочу.

Бес для ангела… смешно, право, только… другим не советую зубоскалить. Тем более мелкая сама показывает, что мне доверяет. Сама ищет защиты…

Поэтому старик жест считывает однозначно. Он недоволен, но реакцию внучки ни он, ни я предвидеть не могли.

Как ни желает от меня избавиться, а смиряется с выбором внучки.

– Это мой дальний родственник, и пока я в больнице, он присмотрит за Ариночкой. Поэтому Дмитрий может присутствовать при любом нашем разговоре. Тем более, если он касается непосредственно Арины.

Мелкая шумно выдыхает в мою грудь. Аж до мурашек хорошо, да и у меня словно камень с души падает. Или с головой теряю связь… И это вернее. Ведь идиот я уже потому, что ввязываюсь не в своё дело.

Светлана заметно тушуется. Теперь на меня бросает злой, но смиренный взгляд.

– Хорошо, Исмаил Иосифович, – к деду, – но вы же взрослый человек, должны понимать, что без заверенных у нотариуса или у нас документов…

– Мы готовим пакет для признания Арины дееспособной, – кивает бодро старик, мелкая под мышкой начинает шевелиться. На неё не смотрю. Диковато ощущаю себя, будто на Олимпе небожителей, где быть не имею права, и не дай бог увижу восхищение в зелёных глазах – точно пропаду и откажусь от скромной роли хранителя святой. Ещё и в грехах покаюсь…

– Хотите сказать, что Арина работает?

– На время болезни – моим заместителем будет назначен Дмитрий. Документы будут готовы на днях, и в моё отсутствие работодателем Арины будет считаться он.

– Это долгий процесс, – напирает Светлана, стискивая обеими руками сумку перед собой. – Вы же сами понимаете, – категорично, – собрать документы, подготовить, предоставить нам. Пока мы проверим – это дело не одного дня, и даже не недели… Девочке нужен строгий и официальный присмотр!

– Да, конечно, – невозмутим Исмаил Иосифович, – я всё понимаю, но и вы не имеете права забрать Алину без резолюции начальства. Пока и вы, и мы в подвешенном состоянии. Я из-за сбора документов – хотя часть уже у меня, – демонстративно приподнимает папку Коган. – А вы, потому что на изъятие ребёнка требуются соответствующие документы. Они у вас есть?