Страница 5 из 18
Ива засмеялась так, что корни повылезали из земли.
– Предки услышали тебя, белая древока. Да будет по твоему желанию. А теперь беги, – и добавила счастливым голосом сама себе: – Впервые за много лет появилась надежда на дорогу будущего и для Мира.
Золотой поток Песни просачивался в лес. Ива подтолкнула Душаню, и та, все еще под действием отвара, выпитого на посвящении, омномнома и Песни, поскакала по лесу, раскинув руки и смеясь.
Ночной дождь смывал краски. Опустевшая Душаня шла домой. Вокруг нее порхали золотые искры Песни. Она собиралась незаметно прошмыгнуть в траву на холме, но ее встретили сельчане с факелами. Среди них жевала край передника заплаканная Соечка и грозно набычилась Брянка. Зия выступила впереди всех и решительно заявила:
– До Посвящения ты могла петь, и мы закрывали глаза на твои чудачества, но после Посвящения ты подчиняешься законам Мира.
Зия обернулась к древокам и грохнула обвинением:
– Душаня нарушила великий Запрет и выпустила Песню. И… выбрала темную судьбу ивы. Она принесет древокам лишь несчастье. Уходи! Уходи от нас завтра на рассвете.
Душаня оглядела всех, но древоки смотрели сурово и непреклонно. Даже Соечка не пошевелилась в ответ на приговор. Душаня отвернулась и скрылась в сор-траве на холме.
Она протопала по половицам мокрую дорожку и затопила печку старыми засохшими ветками. Замотавшись в огромное полотенце, смотрела на пламя. В голове еще гудело. Душаня дернула плечом: казалось к спине прицепился чей-то взгляд. Она резко обернулась. Из темного окна на нее таращились мокрые буканожки, они хлопали глазами и беззвучно тарабанили по стеклу. Увидев, что Душаня их заметила, буканожки усиленно замахали лапками, усиленно выпучили глаза и принялись показывать на дом и на ливень. Она подскочила и распахнула окно. Цепочка буканожек засеменила к печке. Они благодарно кланялись маленькой древоке, пока в конце концов не уселись перед открытой печной дверцей.
– Простите. В меня впихнули столько всего нового, что я забыла обо всем старом.
– Жжж, – возмутились буканожки.
– Ну да, вы не старые, – примирительно согласилась древока, – но я-то вся новая. Даже сверху.
Она протянула к буканожкам белые руки, изрезанные черными узорами.
– Жж-ж-ж, – восхитились буканожки.
– Красиво? – спросила недоверчиво Душаня и погладила бороздки узоров. – Красиво.
– Ж-ж-ж? – спросили буканожки.
– Да много чего нового и убийственно непонятного, – Душаня поворошила ветки в печи[2]. – Вы знали, что Мир – это Ханморская древучесть? Звучит жутковато. Песня у меня от каких-то древостов. Почему они ушли, и зачем оставили мне Песню? Кстати, они могут что-то исправить. Только что? Может, Ханморскую древучесть или то, как они подло подставили меня с Песней? А дерево, познавшее омномном, – дерево смерти и моя судьба по совместительству, – сказало, чтобы я нашла древостов, потому что во мне Песня.
Душаня вздохнула:
– Ай-майя, и как с этим разобраться? Да, ко всему прочему меня изгнали из Древок-селения. Что делать, ума не приложу.
Буканожки притихли. Потом они посовещались между собой и спросили древоку, не хочет ли она послушать очередную историю об их странствиях.
– Не сегодня. Никакие истории в меня больше не вместятся. Иначе я лопну, и изгонять будеть некого, – мотнула головой Душаня и закусила белую прядь.
В треске огня, гудении печи и стуке капель по стеклам и крыше Душане слышалась красивая Песня.
Глава 3. Легенда о древостах
Во сне Душаню подкинуло на полу у остывшей печки, вдалеке громко хрустнуло, порвалось, и с крыльца донеслось тревожное:
– Кеее! Кеее!
Душаня с трудом разлепила глаза, пробормотала: «Не может этого быть» – и поплелась к двери. Вместе с Золотинкой в распахнутую дверь ворвались утренние прохладные лучи и чересчур бурное настроение. На улице взволнованно жужжали буканожки. Древоку покачивало. Ангуча подскочила к Душане и клацнула ее за шерсть, потащив за собой к двери. Потом, нетерпеливо махнув коротким хвостом, выскочила во двор, крича:
– Ке!
– Да?!!
Душаня в волнении выбежала за дверь. Перед ее носом проплыло громадное белое облако. Древока изумленно посмотрела ему вслед. В зарослях травы трепыхалось еще одно облачко, зацепившись за строения буканожек. Душаня побежала его спасать.
– Какие мягкие! – Душаня сняла облако. Не выдержала, прижала к себе и зажмурилась от пухового удовольствия. Но тучка рвалась на волю, и древока с сожалением выпустила ее из лап.
И только теперь заметила, что внизу не было привычных крыш Древок-селения, верхушек деревьев, только голубая пустота. Душаня осторожно пошла вниз с холма.
– Кееее! – закричала ей ангуча.
– Какой еще край? – испуганно шепнула древока. Она вынырнула из зарослей сор-травы на объеденный ангучами склон. В лицо ударил ветер, разметал длинные белые пряди. Еще пара шагов, и показался бездонный обрыв, заполненный свистом ветра и стаями облаков.
Ангуча позади нервно блеяла, что-то жужжали буканожки. Душаня легла на живот и поползла к краю. Она цеплялась за пучки травы, сердце, казалось, стучит о землю, и невыносимо хотелось проснуться. Ее холм с домом, заросшей лужайкой и всеми обитателями, покачиваясь, набирал высоту. Внизу на высокой горе среди вековых деревьев досматривали последние сны жители Древок-селения. На месте холма зияла черная дыра. Летучий остров поворачивал вслед за облаками.
Душаня замерла в восторге. Вскочила, запрокинула голову и рассмеялась, а потом раскинула руки и запела во весь голос. Тонкая, пронзительная Песня вырвалась золотистым потоком и понеслась вперед, обгоняя ветер.
– Пою! Лечу! Я улетела от них! – рассмеялась Душаня.
А потом древока помчалась по острову, падала с разбегу в густые травы, подпрыгивала, носилась кругами, визжала и хохотала до слез. За ней по пятам скакала ангуча с дикими воплями:
– Кеее! Кууу! – путалась в шести лапах, падала.
Буканожки взобрались на цветы и наблюдали за непривычно буйной Душаней.
Вдруг перед крыльцом разворошился бугорок земли. Из него вылетела громадная, жутко потрепанная книга и исчезла в высокой траве. Следом за книгой показалось заспанное существо. Душаня резко затормозила, Золотинка распласталась от неожиданности на траве, а буканожки испуганно завизжали. Существо сильно смахивало на корнеплод с руками-отростками и доброй сотней глазок. Проморгавшись, оно вычихнуло комок земли и дикий возглас:
– Древосты-чхи вернулись-чхи?
– Не-ет, – протянула древока.
– Но Песня! – существо развело всеми своими отростками и выпучило сотню глазок. – Я услышал, как льется Песня, и подумал: раз Песня – значит, Древосты…
Золотинка грозно выступила вперед, загородив Душаню, и ткнула мокрым носом в корнеплод:
– Кеее? Ку?
– Эээ, позвольте. Не надо ничего мокрого в мой адрес, – создание брезгливо отодвинуло огромную морду ангучи.
Золотинка махнула хвостом и повернулась к незнакомцу задом. Незнакомец обиженно повернулся к заду боком.
– Нет, правда, кто вы такой? – повторила вопрос ангучи Душаня.
– Не знаете, кто я? – оживший корнеплод выглядел потрясенным. Затем гордо выпрямился, насколько ему позволял незадачливый рост, и, протянув один отросток, представился:
– Я кручень! Сто Мте Фок Дли Шух Подземнус – хранитель прошлого, к вашим услугам.
– О-о, – только и смогла вымолвить древока и на всякий случай осторожно пожала протянутый отросток.
Душаня не могла знать о крученях. Они порой столетиями не выбираются из прошлого, подбирая даже самые мельчашие клочки только что произошедшего, еще почти горяченького настоящего, через секунду становящегося прошлым, и заносят в огромные Книги прошлого. Кручени дотошные, нудные и совершенно не годятся для общения. К тому же преотвратно выглядят и пугают детей своим нечаянным появлением (оно у них всегда нечаянное): сотня глазок на теле картофельного клубня, ветвистые отростки то тут, то там. Впрочем, они безобидные, ну и, конечно, сверхумные. Найти крученя можно в земле: ходы в прошлое начинаются именно там, из подземных лабиринтов в лабиринты воспоминаний и легенд.
2
Не пугайтесь, древоки знают, что многие деревья – их предки, и не рубят и не жгут своих сородичей. Дома сделаны из глины. В качестве топлива они чаще используют уголь или хворост, который собирают в лесу.