Ханморская Древучесть

Фонла схватила обмякшую Бабу и прислонила к дереву, а затем, зыркнув на «малявок», взмыла ввысь. Беспамятный лес закончил выкидывать вещи и принялся скидывать с себя охапками листву.

Душаня, понурившись, брела под листопадом к кромке деревьев. Она глянула на плюхеля, на йодрика. Но в большущих глазах Силя можно было захлебнуться от разочарования. А йодрик без всякого стеснения ее передразнил:

– «Исправьте меня»! Эх, ты! Песню собиралась отдать – и это тогда, когда у меня появился такой шикарный план на нас троих. Трусиха. Нашли в кого Песню засунуть эти древосты. Наверное, рядом никого другого не оказалось.

– Эх, я, – спряталась под шерсть Душаня и прошла мимо друзей.

– Зря ты так, – сказал Силь йодрику, не отрывая взгляд от скукожившейся древоки, белым пятном мелькающей среди вечерних деревьев.

– У-у, этот ее сундучизм.

Троп пнул камень.

– Чего? – поднял брови в недоумении Силь.

– Не поймешь, что у нее в сундуке. Явно что-то тяжелое: слишком уж она неповоротливая в общении. Закрылась крышкой с огромным замком, пойди пойми, что там за сокровища такие лежат. Прямо пиратом себя чувствую рядом с ней.

– Песня у нее там, – сказал Силь. – Такое сокровище каждому не откроешь, вот и ходит на замке вечно. Наверное, заржавел уже.

– А может, внутри просто мерзкий характер – по-моему, тоже сомнительное сокровище. И вообще, если бы я не слышал, как она поет, ни за что не поверил бы, что в ней Песня.

– Почему?

– Да потому что для Песни нужна сила, ну чтобы тащить ее и петь, конечно. А она, – йодрик махнул в сторону ушедшей древоки, – мучается только.

Силь пихнул Тропа в кучу листьев, скопившихся на обрыве. Троп нырнул под листву и замер. Силь озадаченно уставился на то место, где только что исчез йодрик.

– Юху-у! – завопил Троп, выныривая и сбрасывая кучу листьев на плюхеля.

Душаня спряталась за дерево и смотрела на возню друзей. «Бывших друзей, – со вздохом поправила она себя и подумала со злостью: – Опять из-за Песни. Ненавижу ее!» Вспыхнув, она тут же остыла, уронила голову на грудь. «Все-таки Троп прав. Песня такая красивая и важная, а я… я пугливая и слабая».

Она обхватила себя за плечи и решительно повернулась прочь от несбывшихся друзей. Ужасно неприятно каждый раз чувствовать, что ты не то, что надо. Но потоптавшись на опушке, Душаня не рискнула заходить дальше в лес: кто знает, сколько беспамятного волшебства Бабу в нем осталось. Поэтому древока бродила вдоль кромки леса, шурша сухими листьями среди порядком облысевших деревьев.

Она наткнулась на большущую кучу листьев и посмотрела вверх. Дерево над кучей было совсем голым. Душаня начала таскать охапки ломких листьев в кучу и сгребать нижние прелые. Она старалась не думать про неизвестного древоста, который зачем-то отдал ей Песню, лишив себя жизни. Потом вдруг вспомнила, что на Посвящении загадала желание петь и летать вместо избавления от Песни. «Вот дура. И все из-за этого отвара и просветленного оммм-ном-нома», – рассердилась на себя древока. Она сердито закинула последнюю охапку листьев на кучу и запрыгнула сверху.

– Засунули в меня Песню, не спросив, и теперь что-то еще хотят от меня, – шипела Душаня себе под нос. – Древосту-то что: наступил на того, кому не понравилось, как он поет, и все, а я только и делаю, что бегаю от всех. «Следуй за Песней», – передразнила она исполина. – За ней последуешь! Только успевай бежать и прятаться. Надо было что-нибудь другое загадать. Только что? Спрятаться от всех так, чтобы никто-никто бы меня не нашел и…

Душаня зажмурилась. Ей вспомнилось, как свободно лилась из нее Песня на поле грапп, на летучем острове, на посвящении. Она со вздохом прошептала:

– …И все-таки петь. Петь красиво. Интересно, как там ангуча? Надеюсь, кручень не будет без конца выскакивать из норы и пугать ее.

Тут Душаня посмотрела в небо, будто надеясь увидеть там летучий остров, и вдруг прищурила глаза и всмотрелась. Она безрезультатно пыталась приподняться на листьевой куче, только проваливалась глубже.

– Что ты там увидела, древока – великий спаситель исполинов?

Троп свалился рядом с ней на листья и уставился в небо.

– Три блестящие штучки, – тихо ответила древока.

– Точно блестит. Я раньше их там не видел, – сказал Силь, плюхаясь с другой стороны от Душани. – Может, искры от Песни на небе залипли?

Какое-то время они лежали молча. Разглядывали сквозь извилистые ветви три звездочки на темнеющем небе.

– Бабушка рассказывала, – начал Силь очень тихо[5], – что когда-то на небе были звезды – вот такие, похожие на искры от костра. И в самую длинную ночь, которая длилась как целых три дня и три ночи разом, мирцы уходили в горы, на холмы, в общем, на что-нибудь высокое. Там они строили шалаши, брали с собой палатки. Все жители Мира в эту ночь молча сидели, смотрели на звезды и мечтали. Не у всех, но у многих с земли вырастали лестницы прямо в небо. Всех желающих встречал на небе – на самом краю Мира, там, где наш мир встречается с другими, – Брет. А потом они возвращались обратно, а на небе зажигались новые звезды.

– А что с ними делал этот Брет? – спросил Троп.

– Не знаю, и бабушка не знает, – пожал плечами Силь.

Они помолчали. Силь повернул голову в сторону Душани. И она повернулась на шорох. Встретились глазами. Душаня вдруг сбилась с дыхания и дернулась, оказавшись лицом к лицу с плюхелем. Силь отвернулся к звездам, улыбаясь неизвестно чему. А Душаня подумала больше чувством, чем головой: «Обжигает, хотя это куда больше свойственно буйному йодрику, а не успокоительному, как вода, плюхелю. Все у меня наоборотишнее», – вздохнула она про себя и, чтобы поскорее угомониться об йодрика, спросила у него:

– У тебя был шикарный план, помнишь?

– Э-э, нет, тебе скажи. Ты же при первой возможности сбагришь куда-нибудь Песню, и что от тебя останется? Белобрысая финтифлюшка с отвратительным характером, а я тебе сейчас секретный план выложу. Ага, разбежался.

– Будто я могу ее отдать? – невесело ответила Душаня. – Без Песни мне не жить.

– Слова вроде нормальные, а вот фырканье твое их просто уничтожило, – возмутился Троп.

– Мало в тебя камней прилетело за Песню, – почти шепотом сказала Душаня.

Она почувствовала, как плюхель положил руку на ее ладонь и тихонько пожал. Осторожное прикосновение сразу же растаяло. Но в глазах вдруг защипало.

– Мне отец только тумаков давал, когда я забудусь и насвищу чего-нибудь. Хотя скорее в целях профилактики, – почесал красный вихор йодрик.

– А меня бабушка от всех плюхелей прятала, когда из меня узоры начинали сплетаться, – поделился Силь. – Камни, конечно, пострашнее будет.

Душаня промолчала: тумаки и защищающая от всех бабушка рядом с изгнанием целым Древок-селением в счет не шли.

– Ладно, принято, – махнул йодрик. – Вот мой суперский план. В общем, топаем искать летучий остров, забираемся на него и поем Песню. И попробует пусть Правитель и весь Мир до нас допрыгнуть. Вы чего выпучились? Думаете, я обманываю? Я сам его видел! Из-за летучего острова я и ушел из Йедрикгама.

Силь сел на куче, Душаня даже убрала за уши длинные пряди. Они оба смотрели на него так, будто у йодрика выросла вторая голова.

– Вообще-то я тоже из-за летучего острова ушел из Бурля, – заметил Силь.

– Вообще-то, – медленно сказала Душаня, – летучий остров – мой дом. Там остались ангуча, семейство буканожек, старый кручень и книга прошлого, которая называется «Легенда о Древостах».

Теперь вторая голова словно выросла у нее: разинув рты, смотрели на древоку и плюхель, и йодрик. Нервничая, она зажевала прядь шерсти.

– Вот так сундук. Вот тебе и сокровище, – пробормотал Троп.

– Расскажи, – потребовал Силь.

Запинаясь с непривычки говорить о себе, Душаня рассказала про посвящение, про Дубича и его странные слова о Ханморе, про изгнание и про утро, когда холм оторвался от земли и взлетел в небо.

5

Силь говорит тихо и не сразу, потому что рассказывать о прошлом неофициально считается под запретом. Официально никто не придет и не арестует, но слишком болтливые мирцы могут и пропадать бесследно.