Невероятная

Поблагодарив, Клим попросил все-таки на всякий случай выпустить его через служебный вход. Откровенно рассмеявшись, тренер со словами: «Что, так достала?» – выполнил просьбу клиента, увидев, как тот выразительно провел по горлу ребром ладони.

Быстро шагая по вечернему городу, Клим любовался яркими огнями рекламы. Хотя был-то всего одиннадцатый час, детское время, но на улицах уже почти никого не осталось. Это ему нравилось, и он чуть слышно засвистел свою любимую мелодию. Чтоб подольше подышать свежим воздухом, выбрал обходной путь мимо небольшого леска.

В это время здесь толклись собачники со своим разнокалиберными псами, но Клим никогда не боялся собак, наоборот, они ему нравились. Он бы с удовольствием завел собаку, большую и умную, но это было нереально. В детстве, когда мама еще не моталась по заграницам, было нельзя – у нее аллергия на шерсть животных, а теперь, когда она бывает дома пару недель в год, кто бы стал ухаживать за собакой при его-то постоянном отсутствии?

Вспомнив про мать, Клим хмыкнул. Последние десять лет она работала за границей. Отцу это не нравилось, но он молчал. Когда жена – всемирно известный театральный художник, то приходится терпеть, если не хочешь разводиться. Тем более, что ее известность наполовину твоя или вина, или заслуга, смотря как считать.

Просто во времена Климова детства мама была мало кому известным художником, и отец постоянно посмеивался над ней, относясь к ее работе как к никому не нужному, грязному и вонючему хобби. И по его примеру точно так же вели себя и все остальные родственники, снисходительно фыркая и даже не считая нужным слушать, когда Оксана пыталась им доказать, что она вовсе не белоручка.

Когда ее пригласили оформлять «Снегурочку» Римского-Корсакова в Венскую государственную оперу, пусть и в соавторстве с известным театральным сценографом, для отца это был, пожалуй, больший шок, чем для мамы, привыкшей считать себя жалкой посредственностью, чему немало поспособствовал самоуверенный муж.

Используя выданный ей судьбой шанс, мама решила доказать всем, и в первую очередь муженьку, что она настоящий талант, а не маляр-грязнуля, как зачастую он ее называл.

И она своего добилась. Теперь никто бы не сказал, что Оксана Борисовна Рогожина – жалкая бездарность. Более того – своему нынешнему благосостоянию семья была обязана не отцу, работающему главным электриком небольшого заводика, а известности матери.

Но ее работа требовала постоянных разъездов по белу свету, вот и сейчас она оформляла «Евгения Онегина» в театре оперы и балета Сиднея, и увидеть ее они с отцом рассчитывали лишь после нового года, да и то если повезет. А если учесть, что график у нее был расписан на несколько лет вперед, то недовольство Антона Ивановича, вынужденного встречаться с собственной женой в отелях чужих стран, росло год от года.

Оксана Борисовна несколько раз предлагала мужу оставить работу и ездить вместе с ней, но от этого категорически отказывался он. Ведь в качестве кого он будет с ней ездить? Жалкого нахлебника? На ее уверения, что в творческом мире совместные разъезды супругов вовсе не редкость, отвечал одним:

– Я – это я, а не кто-то там. Я просто не смогу себя уважать, если буду жить за твой счет.

Впрочем, он довольно часто навещал жену либо во время отпуска, который у него, как у руководителя, был довольно большим, либо во время длинных праздников. Возвращался он обычно несколько утомленным и сообщал сыновьям, что напрасно считал работу матери легкой, уж лучше мешки с картошкой таскать, чем так напряженно, практически без отдыха, работать.

После первого же вояжа к жене, в ту пору оформляющей спектакль в театре одного из американских городов, то ли в Сиэтле, то ли в Бостоне, этого Клим уже не помнил, отец серьезно занялся своим внешним видом, начал ходить в спортзал, заниматься по утрам зарядкой, скинул пару десятков кило, накачал пресс вместо мягонького круглого пузика и стал выглядеть гораздо мужественнее и привлекательнее.

На вопрос старшего сына, с чего это он вдруг озаботился тем, что его никогда прежде не волновало, честно ответил:

– Не хочу выглядеть толстопузой размазней рядом с теми, кто крутится рядом с Ксюшей. Они все подтянутые, ухоженные, в общем, настоящие мачо, вот и я должен выглядеть не хуже.

– Боишься, что мамочку уведут? – продолжил свои ироничные расспросы бестактный Арсений.

– Боюсь, конечно, – с неожиданной откровенностью признался Антон Иванович, – иначе с чего бы я стал столько времени тратить на себя? Но меня утешает, что Ксюша на других мужиков и не смотрит, она вся в работе, в этих своих костюмах и декорациях. Так что пока живу спокойно.

Бесцеремонный Арсений хотел спросить что-то еще, но Клим твердо перевел разговор на другое, не давая беспардонному братцу раскрыть рот. Когда отец ушел, сердито попенял:

– Знаешь, Сеня, – так он называл брата только тогда, когда был им недоволен, – тот подобное имечко не терпел, – отец и без того нервничает, только виду не показывает, а ты еще ему соль на раны сыплешь.

– А это ему в отместку за маму, – с неожиданной жесткостью осадил его брательник, – ты не помнишь, как она старалась заработать хоть что-то, а заказов не было? Отец ведь ее постоянно носом тыкал, что она нахлебница и что он ее содержит. Если ты этого не помнишь, мал был, то я прекрасно помню, как горько плакала мама после его попреков.

Клим смутился.

– Помню, как он над ней подшучивал. Но чтоб она плакала, такого не помню.

Арсений нехорошо прищурился и укорил:

– Вот-вот, поэтому ты с таким пиететом к папашке и относишься. А у меня к нему свои счеты. И за себя, и за маму.

На этом разговор был закончен. Клим с той поры стал осторожнее в своих высказываниях, а вот Арсений при любом удобном случае старался поклевать отца и делал это с откровенным удовольствием.

…Из темного леса прямо перед Климом с шумом вылетела какая-то большая птица. От неожиданности он вздрогнул и отвлекся от размышлений. Высокие сосны вперемешку с редкими липами и осинами под резкими порывами сентябрьского ветра шумели то угрожающе, то нежно. Тишина то и дело прерывалась визгливым собачьим лаем – явно какая-то болонка возомнила себя большой злой собакой.

Клим широко шагал по узкой, наполовину выщербленной асфальтовой дорожке, с удовольствием дыша чуть пряным от опадающей листвы воздухом, когда перед ним из леса вышли двое – парень и девчонка. В темноте трудно было разглядеть, кто это, но он сразу узнал соседку по хромающей походке и огромной собаке. С ней шел парень, довольно высокий, ведя на поводке овчарку.

Раздался мягкий мелодичный смех, и Клим с внезапным раздражением подумал, что смех у нее красивый, в отличие от внешности. А голос какой, интересно?

Парень с девчонкой о чем-то непринужденно болтали, то и дело весело смеясь, а у Клима отчего-то резко испортилось настроение. Осознав это, он нахмурился. С каких это пор его вдруг стали волновать чужие разговоры?

На повороте парень распрощался и ушел, растворившись в темноте, а девчонка спокойно пошла дальше по асфальтовой дорожке, что-то негромко напевая.

«И ведь не боится ничего! – с невольным уважением всплыло в голове Клима. – Хотя чего ей бояться с таким телохранителем!» – он окинул взглядом огромного пса, с достоинством шагающего подле хозяйки. Ни намордника, ни поводка на нем не было.

Внезапно пес оглянулся и в упор предостерегающе посмотрел на шедшего почти вплотную за ними парня. Следом оглянулась и девчонка. Узнала она соседа сразу и помрачнела. Кивнув, отошла в сторону, пропуская его вперед, уверенная, что сейчас он обгонит ее и уйдет.

Но Клим обманул ее ожидания, встав рядом и небрежно потрепав огромную собаку по кудлатой голове. Пес снисходительно вытерпел столь наглое покушение на свою независимость, лишь недовольно сощурил глаза.

– Э-э-э, поосторожнее! Рэд не любит панибратства! – сердито предупредила его девчонка.

– Извини, дружище! – с ироничным поклоном извинился перед псом Клим. – Просто ты мне очень понравился, люблю больших важных собак, и терпеть не могу маленьких, нахальных и визгливых.