Удары жизни

Её густо подведённые глаза встречаются с моими в зеркале, расположенном перед ней, а я пытаюсь сделать вид, что её совершенная, увеличенная хирургическим путем грудь тоже не уставилась на меня в зеркале. Также пытаюсь притвориться, что не вижу белые полосы порошка на туалетном столике перед ней.

Мне здесь не место.

Заблудшая мысль посещает мою голову в последнее время всё чаще и чаще. Как этим утром, или в другое время, когда я просыпаюсь в какой-нибудь незнакомой постели, или натыкаюсь взглядом на женскую грудь, или какой-нибудь посетитель пытается пощупать меня и обещает в ответ «реально огромные чаевые». Опуская свои глаза, я направляюсь в сторону шкафчиков.

— Ты новая официантка, верно? Саманта?

Я бросаю на неё взгляд, остановившись у своего шкафчика, и вижу её бедро и длинные осветлённые волосы поверх плеч. Она загорелая, с подтянутой кожей и телом с изящными изгибами. И ещё этот маленький треугольник материи, прикрывающий её «ого-го» и ничего больше, что уже становится сложно не сравнить это воплощение эротической мечты каждого парня со стоящей рядом… ну, со мной.

— Саванна, — поправляю её, возвращая своё внимание к замочку в руке.

— Верно, прости.

Краем глаза вижу, как девушка нагибается и вдыхает дорожку кокса со столешницы. Как только я открываю свой шкафчик, блондинка протягивает мне свёрнутую долларовую купюру.

— Хочешь немного?

Мои глаза мельком встречаются с её, когда сажусь, и я не могу избавиться от ощущения, будто участвую в низкопробном детском телешоу. Вся моя жизнь — это «Служба по борьбе с наркотиками». Я смотрела «Южный парк» достаточное количество раз, чтобы осознать, что наркотики — это плохо, п’нятненько[1]?

— Нет, спасибо.

Она пожимает плечами, когда я начинаю снимать обувь и пытаюсь не застонать, чувствуя, как исчезает напряжение из зажатых нервных окончаний моих бедных маленьких ножек. Её стрипы цокают по плитке, когда она проходит мимо меня, но я не смотрю на неё.

— Ты могла бы выходить на сцену, знаешь ли. Такие хорошенькие, как ты, могут убить, и им ничего не будет. Ты выглядишь, как невинная соседская девчонка. Парни ведутся на это дерьмо. — Она подаётся вперёд и оттягивает в сторону вырез верхней части моей униформы. — Твои сиськи настоящие?

Я шлепаю её по руке и бросаю на неё суровый взгляд, показывая, что не боюсь. Девушки, подобные этой, могут чувствовать страх, как ищейки, которые питаются им.

— Посмотри-ка, я польщена, но не увлекаюсь кисками.

Я одарила ее ядовитой улыбкой, в то время как ее блестящие розовые губы расползаются в ухмылке.

— Ничего личного. — Она поднимает руки в знак капитуляции. — Просто подумала, что могла бы помочь тебе.

— Почему? — холодно интересуюсь я. — Зачем тебе помогать мне?

Девушки здесь игнорируют меня. Это первый раз, когда кто-то из них сказал мне более двух слов.

— Потому что я была на твоем месте. Потерянная и сломленная, — Её слова невнятные, но в них проскальзывает бостонский акцент.

Мне пришлось упорно потрудиться, чтобы избавиться от него.

Я хочу заметить, что она всего лишь стриптизерша, делающая дорожки кокса в подсобке ветхого клуба. Это не выглядит так, будто она выбралась из дерьма, но я держу свой рот на замке. Кто я такая, чтобы судить? Я – не святая, и хотя мне не приходится снимать одежду ради денег, я все еще работаю в стрип-клубе и получаю деньги за счет моей внешности. Это просто другая сторона одной монеты.

Она вздыхает, ее голубые глаза становятся стеклянными, так как кокс проникает в мозг.

— Поговори с Бобби.

Я в изумлении приподнимаю брови.

— С вышибалой?

— Да. Он может подкинуть тебе левый заработок, но он берет часть от того, сколько ты сможешь заработать. Пятьдесят за мастурбацию, тысяча за минет, две тысячи за киску…

Она понижает голос, а меня словно осеняет, и я таращусь на нее в неверии.

— Ты проститутка?

В ее глазах мелькает вспышка, и поведение резко меняется и ужесточается. Думает, что я осуждаю ее.

Я? Имею ли я на самом деле после всего хоть какие-то моральные границы?

Она скрещивает руки, прикрывая свою обнаженную грудь.

— Я заработала более двух тысяч на этой неделе. Сколько получила ты?

Я застываю в молчании.

Святое дерьмо, это огромные деньги.

— Я не осуждаю, — выплескиваю я, складывая руки в оборонительную позицию, как у нее.

Она мгновенно расслабляется, делая губы бантиком и поглядывая на меня свысока.

— Большинство девушек здесь занимаются этим. Это легкий способ сделать хренову тучу денег. Если хочешь участвовать, поговори с Бобби.

На этом она разворачивается и уходит, стук ее каблуков затихает, когда она покидает раздевалку.

Мои глаза скользят вниз по моим ногам, к ужасным красным пятнам, которые, как я знаю, к завтрашнему дню превратятся в большие волдыри. Я из кожи вон лезла ночью и сделала всего лишь семьдесят пять баксов.

Следуя примеру стриптизерши, я смогу заработать больше своим ртом в течение пяти минут.

Я бы солгала, если бы сказала, что не заинтересована. Пять минут работы на коленях звучит чертовски легче, чем восемь часов на ногах в этих пыточных туфлях. Я же отдаюсь бесплатно. Так почему бы не заработать на том, что я собираюсь делать в любом случае?

Я обдумываю все в голове, с каждым разом вкус этого становится менее тошнотворным. Я могу закончить обучение с такими деньгами…

Впервые за два года колледж кажется достижимой, а не несбыточной, мечтой. Так быстро, как надежда вспыхивает в моей груди, так же скоро я пытаюсь подавить и погасить ее глубоко внутри себя. Надежда — это опасная вещь. Только позволь всему выйти из-под контроля, как сразу получаешь идеи и мечты — вещи, которые неминуемо разрушат тебя, если они не сбудутся.

После того, как я переодеваюсь в свою повседневную одежду, я запираю свой шкафчик и покидаю раздевалку, направляясь к запасному выходу, расположенному у дальней стены от сцены.

Руководство не хочет, чтобы мы покидали клуб через главный выход, когда уходим после наших смен. Вид нашей будничной одежды «разрушает фантазию» посетителей.

В узком помещении за сценой всегда темно. Пол и стены окрашены в черный, длинная «стена» справа от меня — ничто иное как плотный, черный бархатный занавес. С другой стороны мягкой материи музыка такая громкая, что я не слышу стон, пока не становится слишком поздно.

Я замираю, как только выход попадает в поле моего зрения в небольшом проблеске света, что пробивается от сцены. Прижатый к стене, рядом с дверью выхода, приятной наружности мужчина, под тридцать, потрясен, увидев, черт побери, меня. Потому что перед ним на коленях стоит стриптизерша, чья голова качается взад и вперед, в то время как она ему отсасывает.

Шок пригвоздил мои ноги к полу, мой рот раскрылся в изумлении. Его голубые глаза сверкают в проблеске света, когда он останавливает на мне взгляд, его губы слегка приоткрываются. Я хочу повернуть назад и вернуться путем, которым пришла. Его черты лица искажаются в удовольствии, пальцы путаются в ее волосах и тянут их едва ли не до боли, как мне кажется.

Его глаза ни разу не оставили мои.

О, Боже, он получил разрядку, смотря на меня.

Мой желудок скрутило. Я чувствую, что меня сейчас вырвет.

Как я оказалась здесь? Где я неверно свернула в жизни, что попала сюда именно в этот момент? Еще важнее, где я окажусь в конечном итоге, если ничего не собираюсь менять?

Это серьезно давит.

Мне здесь не место. Я... я выше всего этого. Я никогда не думала, что маленькая девочка, которая справилась со всем дерьмом, которое было в ее жизни, будет слишком хороша для чего-нибудь, но в данном случае, это правда.

Я слишком хороша, чтобы в итоге зарабатывать на своих коленях или спине, будь я проклята, если окажусь обкуренной стриптизершей, отдаваясь какому-нибудь молодому придурку за сотню баксов. Мое достоинство дороже этого. Я стою больше.