Ретенция

К востоку от города протекает запруженная река. Говорят, что раньше город был и на восточной стороне. Но там всё размыло, и пришлось перенести основные постройки на запад. На реке остались строения заброшенного целлюлозного комбината со множеством громадных помещений. В одном из них, кажется, в бывшем складе, мы устроили баскетбольную площадку. Нас ругали, но мы продолжали убегать к реке, пробираясь вдоль порушенных перил полуразвалившегося моста. Затем прыгали по деревянным брусьям, кинутым в сырую болотистую почву, до самой высокой каменной стены комбината. По выходным мы часами лазали по ржавым трубам, а вечером устраивали матчи двенадцать на двенадцать.

К концу предпоследнего года все сделались серьёзными и почти перестали встречаться вне школы. Мне пришлось заполнить время подготовкой к экзаменам. Другие одноклассники и ребята из двух параллельных классов готовили себя к взрослой жизни и тяжёлой работе. Многие уехали зарабатывать в прибрежные регионы – на запад или на север. Там много работы. Это главное для них. Жаль, что у нас нет того фантастического «Интернета». Быть может, мы могли бы видеться виртуально, хоть нас и разбросало по разным уголкам Аридафии.

Мысли ведут меня вперёд по центральному торговому бульвару. Мелькают вывески и витрины. Они все почти одинаковые, в соответствии со строгими рекомендациями администрации города. В центре нельзя строить и возводить что-то без разрешения городских властей и Корпорации (что по сути одно и то же). На окраинах наоборот – кто во что горазд. Вывеска каждой лавки и магазинчика стараются перещеголять друг друга своей вычурностью.

Я брожу несколько часов, вспоминая детство, и ещё раз утыкаюсь в мысль, что всё-таки без друзей в большом городе ужасно грустно. Только сейчас, оставшись хоть и на время без дела, я это остро почувствовал. «Вырастить натуральные овощи – вот моё дело», – выуживаю из потока мыслей самую важную идею и направляюсь в сторону цветочного павильона. Едва я приближаюсь к дверям, меня атакуют насыщенные сладковатые цветочные ароматы, смешанные с влагой торфянистой земли. Витрины утопают в зелени с яркими сверкающими пятнами цветов.

Прохожу внутрь, здороваюсь с продавщицей, миловидной женщиной лет сорока, которая возится с декоративной упаковкой. Около получаса гуляю вдоль длинных стёкол, разглядывая искорёженные модификациями растения. У некоторых цветков из бутона вместо тычинок торчат ризоидные корни, свисающие вниз до самой земли. Представляю, как бы смотрелся со стороны я сам, если бы у меня из ушей торчали ноги или руки. Морщу нос.

Выбираю фикус с широкими плотными листьями. Мне он кажется самым естественным на вид. Хотя я знаю, что ночью он может выкинуть какой-нибудь финт, начав светиться или пахнуть лимоном. К нему прилагается большой горшок, полный земли, и пакет удобрений. Учёт удобрений ведётся строго. Нельзя покупать больше определённого количества на одно растение. Именно поэтому мне и нужен цветок. Возможно, ему придётся обойтись и вовсе без подкормки. Изучив вопрос в библиотеке, я выяснил, что цветочные удобрения содержат наименьшее количество вредных накапливающихся химикатов. Поэтому именно их я и буду использовать для подкормки помидоров.

Горшок оказывается слишком тяжёл, чтобы пронести его несколько кварталов в руках. Я вызываю грузовое такси. Через полчаса я вытаскиваю горшок из машины. Осторожно заношу цветок в лифт и мчусь вверх. Руки затекают от груза, пальцы белеют. Медленно выхожу из лифта, и, крепко вцепившись обеими руками в горшок, шагаю направо к своей двери. Слышу, как лифт с лёгким свистящим гулом падает вниз.

Ставлю цветок у двери и с облегчением выпускаю воздух из лёгких. Пальцы скребут по дну карманов в поисках электронного плоского ключа. Лифт за спиной вновь гудит. Кто-то поднимается. Гудение приближается. Я нахожу ключ и прислоняю к считывателю. Дверь с мягким щелчком открывается. Я беру в руки цветок, подпирая коленом дно горшка. Слышу, как расходятся створки лифта. На площадку просачивается тот самый аромат, нежный, цветочный, но одновременно яркий и сногсшибательный. Я знаю, это точно она, незнакомка с развевающимися волосами. Дверь начинает автоматически закрываться, врезаясь ручкой в горшок. Меня чуть ведёт в сторону и, словно косолапый медведь с бочонком мёда в когтях, я заваливаюсь с цветком в руках на бок. Влажные пальцы не удерживают стенки горшка, и он с глухим стуком ударяется об каменный пол. Почти половина земли высыпается наружу. Я не оборачиваюсь, а лишь присаживаюсь на корточки.

Моё лицо залито краской. Мне должно быть плевать, что обо мне подумают, но смущение завладевает разумом. Она заставляет меня испытывать нелепый стыд. За спиной тишина. Она смотрит. Я точно это знаю. Пальцы вминаются в комья разбросанной почвы, и под ногтями сразу же появляются черные дуги. Я спешно сгребаю грунт в горшок. Развернувшись боком, я вижу, что она приближается ко мне. Аромат становится гуще и слаще. Голова начинает кружиться. То ли от аромата, то ли от волнения. Она теперь совсем близко. Её коленки сгибаются, и она опускается рядом. Её длинные красивые пальцы входят в грунт, подбирают щепотку земли и несут в сторону горшка. Посмотрев на нее, я замечаю лишь синие глаза. Её взгляд сосредоточен. Она уверена в своих движениях.

– Спасибо. Не стоило вам… эээ, – я смотрю, что ей на вид не больше чем мне, – тебе пачкать руки.

– А я и не пачкаю, – спокойно отвечает она.

– Теперь под ногтями останутся частицы земли и всякая грязь, – улыбаясь, произношу я и смущённо отвожу взгляд. Сердце колотиться, уверен, моё лицо похоже на блин красного предзакатного солнца.

– Разве это грязь? – спрашивает она с лёгкой насмешкой.

– Да, конечно. Она же пачкается.

– Не той грязи надо бояться, – она произносит это и ещё усерднее собирает почву. Мне кажется, будто я уже где-то слышал похожие слова, но не могу припомнить, где именно.

– А какой же? – провоцирую её на ответ.

На мгновение она замирает. Её голова поворачивается в мою сторону. Я повторяю её движение. Наши взгляды встречаются.

– Грязи из сердца и души, – произносит она. У неё настолько спокойный и уверенный взгляд, что я не в состоянии долго его выдержать. Я отвожу глаза. Вернее, они сами хотят сбежать.

– Понятно, – еле слышно произношу я. Мы продолжаем сгребать землю.

– Не стоит добавлять много удобрений. Эти фикусы их не любят, их почти не трогали инженеры, – произносит она, когда мы почти заканчиваем собирать грунт.

– Понял, спасибо, учту, – смущённо произношу я. Мой обонятельный анализатор уже начал привыкать к аромату её духов. Они почти не ощущаются, лишь изредка, когда она двигает руками. От ее тела веет теплом, которое смешивается со сладостью цветочного запаха и заполняет носовые ходы, буквально вынося меня из реальности. Может, у меня есть зачатки синестезии?

– Ну вот и всё, остальное завтра уберут дроны, – она встаёт и стряхивает остатки комочков и песчинок с пальцев прямо в горшок.

– Спасибо тебе огромное за помощь.

– Да не за что, – она пожимает плечами. Я встаю. Горшок остаётся на полу.

– Ты ведь недавно здесь, верно? – не удерживаюсь я от любопытства.

– Ну, уже почти месяц, если даже не больше. Я наездами тут. Иногда ночую у брата в другой части города. А ты здесь давно?

– Да, уже почти четыре года. Квартиру предоставляет «Плазмида».

– Ты так давно работаешь на них? – ее голос звучит по-прежнему уверенно, но теперь в нем слышно удивление.

– Ну, не совсем… сперва я учился, а потом, после первого курса колледжа, уже стал на них работать. Я, кстати, Трэй.

– Я Раварта. Можно просто Рав. Я уж думала, ты никогда не представишься, – она смеётся, и я вижу, как её пухлые губы обнажают маленькую кривизну одного из центральных нижних белых зубов. Это не уродует её, а, напротив, красит, добавляя естественности. Даже при не очень хорошем освещении я успеваю заметить, что, в отличие от Кристини и её подруг, на лице Раварты почти нет яркой косметики. Её красота – природная и чистая, первозданная.