Ретенция

– Мистер, что у вас в сумке? – басит буйвол с татуировкой на шее в виде щита, отражающего лазерный луч или что-то в этом духе.

– У меня… эээ, да ничего особенного, – приходя в себя, отвечаю я и растягиваю лежащий рядом со мной рюкзак.

– Запрещённые предметы есть? – буйвол горланит стандартный вопрос, запихивая щуп поглубже, чтоб он сумел достать самое дно.

– Нет, ничего.

– Так, вроде чисто, – через пару секунд, вытаскивая щуп, произносит полицейский-досмотрщик, – приятного пути.

– Спасибо, – бурчу я, поглаживая ещё ноющее плечо. Хорошо, что на этот раз правое. Вспоминаю толчок Тода несколько дней назад. Злость сводит челюсти. Хочется прямо сейчас заехать и буйволу, и Тоду в челюсть. Кому первому? Через десять минут здравомыслие одерживает верх над эмоциями, мой мозг позволяет мне не думать о бессмысленной обиде. Хотя какая-то тревога и ощущение непонимания от всего происходящего остаются.

Высадившись с поезда, очень быстрым шагом семеню в сторону дома, нужно взять компендиум на сегодня и кое-что прихватить из своей домашней исследовательской лаборатории. До работы ещё больше получаса. Переодеваюсь, беру всё необходимое и вылетаю из квартиры. Лифт ракетой несёт меня вниз.

Выйдя из дома, наблюдаю, как дройды-уборщики старательно перетасовывают мусор, распихивая по разным секциям. Вспоминаю, что сегодня понедельник. В начале недели мусор всегда убирают. Запах стоит отвратный, но его обычно быстро развеивают. Мой взгляд падает на кучу пищевых отходов, сверху которой лежит надкусанная мною почти неделю назад помидорка. Это точно она. Она блестит глянцем. Всё такая же на вид яркая и свежая, алая, будто только с теплицы. Морщась, я протягиваю руку и беру помидорку. Она так же хороша и вполне аппетитна.

Я помню, как быстро портились яблоки, которыми меня угощала бабушка. От них пахло природной кислотой и железистой эссенцией. Если яблоко из сада откусишь, то в тот же день оно потемнеет, а через два-три совсем испортится. В маленькой теплице на заднем дворе дома, в котором она доживала свои последние годы, рос физалис, сладкий перец и всегда несколько кустов помидоров. Созревая, те помидоры едва становились розовыми, но их вкус был насыщенным, мягким и бархатистым. Такие помидоры быстро портились, если их не успевали съедать. С этим же помидором, излучающим неестественную свежесть, что-то не так. Я таращусь на помидор.

Окидываю взглядом кучу мусора и понимаю, что со всей нашей едой определённо что-то не так. Слова мамы про то, что она не знает, чем теперь кормить, звучат для меня совсем по-другому. Я ощущаю себя беспомощным. Хочется кричать. Некоторое время стою и ошарашенно смотрю на кучу пищевых отходов. Там НЕТ ничего, хоть сколько-нибудь похожего на гниль. Корки апельсинов почти не высохли, половина баклажана абсолютно цела и невредима. Сколько она там пролежала? Не меньше моего помидора. Откуда тогда запах? Чего-то тухлого. Наверное, мясо. Оно ещё способно портиться, а овощи и фрукты – практически нет. Пинаю со злостью контейнер с мусором. Хочется рычать и ругаться. Сдерживаюсь.

За спиной слышу чьи-то быстрые шаги, лёгкие и будто бы воздушные, едва касающиеся плиточных поверхностей. Я оборачиваюсь и вижу, как мимо стремительно проносится девушка с густыми, развевающимися волосами. Она словно подпрыгивает при ходьбе. Створки лифта быстро скрывают её пышную шевелюру. После неё остаётся лишь нежный аромат. Он сладкий и естественный. Что это? Орхидеи, фиалки? Я не силён в ароматах цветов. Но я уверен, что этот запах навсегда врежется в мою память. Кто эта незнакомка? Я ни разу её не видел в нашем подъезде. Может, плохо присматривался? «Вряд ли», – отмахиваюсь сам от себя. У меня хорошая память на лица и образы с детства. Провалы на это не повлияли. Какое-то время я думаю о девушке, пытаясь припомнить, не видел ли я её раньше, но постепенно поток мыслей вновь притекает к помидору и куче биоотходов. Я разворачиваюсь, бросаю помидор назад в мусор и говорю себе, что пора прибавить шагу, чтобы не опоздать.

В голове всплывает последний приступ Никсы. Таких сильных проявлений аллергической реакции у неё не было очень давно. Может, конечно, мама не всё мне рассказывает. Но думаю, что она бы не стала такое прятать. Если дело пойдёт так и дальше, то ещё неокрепшее сердце Никсы может однажды не выдержать и остановиться. Ладони рук увлажняются, физиологически подтверждая мою внутреннюю панику, назойливую и бесконтрольную.

Подходя к главному зданию «Плазмиды», я уже не смотрю на него с вдохновением, как раньше. Мои мечты и планы относительно светлого будущего тают. Я и раньше не был в восторге от политики корпорации и нашего «старого-нового» президента, но сейчас меня переполняет лишь разочарование, злость и презрение.

Весь день я хожу сам не свой. Тода почти не замечаю. Он старается делать вид, что и он меня не видит. Кристини сегодня не пришла. Видимо, дуется из-за бала. В очередной раз приходит мысль, что пора разрывать наши странные отношения. У меня нет сил играть в игры по её надуманным правилам. Я считаю, что отношения должны складываться сами собой, без лишних претензий и требований. Требование одно – взаимная любовь и уважение. Люди вместе, потому что нравятся друг другу, этого достаточно. Кристини явно считает иначе.

Вечером я иду на прогулку, она не освежает меня, а лишь тяготит неоднозначными мыслями, сдавливающими и морщинящими моё тело. Я смотрю на изуродованное елово-грушевое дерево, и в моей голове начинает рождаться план, невыполнимый, рисковый, самонадеянный, безумный, но от этого ещё более будоражащий моё сознание. Я решаюсь бросить вызов беспощадной политике Корпорации и подмятого под её глыбой влияния государственного аппарата. Людей заключили в пищевое рабство. Пора снять с них эти оковы.

Глава 5

Я хожу на работу как робот-андройд. Стараюсь ни с кем особо не общаться. Я теперь, вероятно, так же бледен и безэмоционален, как и большинство моих коллег. Агафии, возможно, даже легче от того, что я с ней почти не разговариваю. Пару раз начальник Пош кидал на меня хмурый, озадаченный взгляд, но потом отмахнулся и перестал обращать внимание, видимо, решив, что я перегружен подготовкой к диплому.

Большую часть времени приходится проводить в ангаре, где размещены четыре испытательных аппарата-беспилотника. Они почти такие же, как у службы безопасности Корпорации, но в них немного иначе устроена панель управления. Аппараты выглядят громоздко, но способны на многое. Два обхватывающих полукруглых крыла облегают почти прямоугольную кабину с небольшим грузовым отсеком сзади. Передняя часть кабины чуть скошена, поэтому окна наблюдения располагаются под углом, образуя полутрапецию в сечении. Все аппараты имеют вертикальный взлёт и посадку.

Моя задача – научить их двигаться максимально плавно и аккуратно, учитывая самые тонкие изменения в активности мозга, через волны которой транслируются умственные команды. Я почти доработал технологию, осталось совсем немного. Сегодня, спустя неделю после возвращения с окраин, я смотрю перед собой, и сердце замирает, когда аппарат неспешно и величественно взлетает над моей головой. Я едва перевожу взгляд вправо, как хвостовая часть крыльев моментально изменяет угол отведения, и беспилотник устремляется в сторону. Хорошо, что ангар очень просторный и есть поле для манёвров. Но скоро этого будет явно недостаточно. Завтра я запрошу у главного инженера разрешение на открытие верхних створок крыши. Мысленными командами сажаю беспилотник и улыбаюсь.

Теперь это часть моего плана. Я разработал технологию не для Корпорации, а для себя, для освобождения людей. Мою голову опьяняет самовосхваление, но я тут же берут себя в руки. Нужно ещё многое хорошенько продумать, самолюбование лишь ослепляет и одурманивает идущего к цели.

До защиты диплома ещё две недели. Я стараюсь не пропускать тренировки в зале и усиленно занимаюсь дома борьбой. Это также входит в мой план. С каждым днём он становится всё сложнее. Я осознаю, что выполнить задуманное будет чрезвычайно непросто, но, как мне кажется, это того стоит. Мой безумный план состоит в том, чтобы проникнуть в Научный институт высокочистых первозданных растений (НИВПР) и выкрасть оттуда семена натуральных растений. Нас водили туда на экскурсию, когда мы учились ещё на первом курсе. Идти туда, чтобы посмотреть на горстки семян под колпаками, казалась мне чем-то странным. Как сказали нам на экскурсии: «Эти семена являются архаизмом, пережитками прошлого. Они напоминание о том, с чего всё начиналось».