Страница 72 из 83
<a name="TOC_id20261678"></a>Глава двенадцатая
<p>
<a name="TOC_id20261686" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20261688"></a>1
В конце января устроили общее собрание. Человек тридцать-сорок инвалидов расселись в небольшом зале Общества. Семеро колясочников заехали и поставились в проход между двумя рядами. В затылок друг другу. Тем самым создав из колясок некую организованную затычку в проходе. Случись какой-нибудь афганский взрыв и пожар – началась бы свалка. Совсем не организованная.
За красным столом на сцене сидел приглашенный военком Ганин, пожилая Дрожжина Алевтина Павловна, председатель жилищной комиссии райисполкома, и ещё какой-то хмырь в сером пиджаке и вольно расстёгнутой белой рубашке. Вроде бы от профсоюзов. Сидящий тоже вольно – с рукой на спинке стула и с ногой на ногу.
Отчётный доклад делал Проков. В нём он перечислял всё, что получили инвалиды от государства за прошлый год. Три усовершенствованные, на рычажном ходу, коляски по льготной цене, пятнадцать новых протезов рук и ног бесплатно, одну машину с ручным управлением без очереди Кобрин купил, а трёхкомнатную квартиру (расширение) получил Никитников. Четверо инвалидов ездили, лечились в санатории «Лебедь». Бесплатно. Всех получивших помощь и льготы называл поимённо. После фамилий делал паузы. Словно ожидал – названные встанут со своих мест. Если смогут, конечно. Предъявят себя президиуму. Мол, без дураков. В конце поблагодарил за поддержку Ганина, Дрожжину Алевтину Павловну и товарища от профсоюзов со странной для всех фамилией – Несмывайлов. (Вольный Несмывайлов, не меняя положения ног, склонил голову и приложил к груди руку.)
Доклад получился неплохой. Инвалиды даже похлопали. Не торопясь Проков складывал листы в папку. Словно ещё аплодисментов ждал. Даже шмыгал своим шлемовым носом. Пошёл, наконец, с папкой. Сел рядом с Ганиным. Тот пожал ему руку.
Ёрзая протезами, тяжело взобрался на сцену Громышев. Однако рукой опёрся на край трибуны, будто на плечо корешка, друга, который всегда выведет куда надо. Сладко складывая губы, говорил о финансах Общества. Все цифры, куда и сколько, докладывал инвалидам наизусть. Но всё время взмахивал бумагами. Будто честный голубь крылами. Мол, не хухры-мурхы, а вот, всё здесь. Вот в этих бумагах. Формата А4. Видите? Инвалиды видели. Кивали. Молодец, Громышев, хорошо считаешь.
Плуготаренко опоздал на собрание. В гардеробе, забитом толстой одеждой инвалидов, бросил куртку и шапку на стул и поехал к широко распахнутым дверям зала, откуда тянуло жаркой духотой от скопившихся внутри людей. Увидев забитый колясками проход между рядами, лезть в него не стал – принялся ездить у двери. Да всё, о чём говорил Проков со сцены, было слышно и здесь.
Когда тот сказал про телефон и про новую коляску, доставшуюся ему, Плуготаренке, первому – дурашливо вскинул кулак над головой. По молодёжной моде: – Й-йес!
– Ты чего, Юра? – сразу узнав по голосу, спросил его слепой Никитников. Он сидел в затемнённом углу вестибюля. Вместе со своей женой-поводырём. После света улицы Плуготоренко его и не заметил. Сразу подъехал, пожал ждущую руку:
– Радуюсь, Слава, что целых два раза обо мне сказали со сцены!
Посмеялись. Потом, мало слушая зал, разговаривали. Плуготаренко рассказывал о своём счастье. Почему-то думалось, что Славе и его жене об этом – можно.
– Дай бог, Юра, дай бог. Мы рады за тебя, – говорил слепой Никитников.
Его очкастая полуслепая жена улыбалась. Её правый, увеличенный глаз офтальмолога смотрел на Плуга: ещё одни инвалид пристроен, теперь не одинок и, по всему видно, попал в хорошие руки.
После собрания инвалиды нехотя выходили и выезжали на белую морозную улицу. По трое больше старались. С намереньями на троих. Нужно теперь тащиться в пивную на площади или в на Свободную в «Голубой Дунай». Выпивок (пьянок) инвалидов в здании Общества Проков почему-то не допускал. Как говорится: с водкой пришёл – только на выход! Даже его заместитель, частенько похмельный Громышев, просто выходил из здания и возвращался. До тех пор, пока не падал в здании. И его приходилось оставлять в здании на ночь. Охранником.
Кто не нашёл третьего, курил и косился на Плуготаренку и Славу Никитникова, прощающихся возле крыльца. Плуг, понятно, не товарищ (свинье), это однозначно, а Слава сегодня под охраной своей шмакодявки. Да-а, задача.
Зато «чёртов трезвенник Проков» в это время водил по зданию гостей из президиума, зная, что всё в здании чисто. В смысле этого самого. Щелчка под бутылку. Показывал им, чёрт бы его побрал, где и что в здании находится. Долго держал всех троих возле длинного ряда фотографий на стене вестибюля. С погибшими в Афганистане парнями из Города. Словно чтобы гости хорошенько запомнили их. Ганин и Несмывайлов хмурились. Мужественно. А пожилая Дрожжина по-бабьи сокрушалась: такие молодые, совсем мальчишки, Покачивала низким лобиком своим. Как крестила парней иконкой.
Проков помог гостям в гардеробе одеться, до дверей проводил, пожал всем руки и пошёл, наконец, в свой кабинет, Где давно уже сидели Члены Клуба Афганских Воспоминаний. Человек десять Постоянных Членов. Этим водки не надо, этим бы только подымить, вспомнить былое. Своё, афганское. Они, похоже, даже не заметили вошедшего хозяина кабинета. Которому пришлось скромно присесть к своему столу, будто бедному родственнику.
Одеяла из дыма плавали по всей комнате, свободно:
…в Афгане ночи тёмные. Сами знаете. Глаз выколи. Душман-снайпер клал на камни китайский дешёвый фонарик, ложился в сторонке и ждал. Какой-нибудь наш салага, оставленный в дозоре, не выдерживал, стрелял по фонарику. Тут душман и поражал дурака. Бывали такие случаи. Или пускали ночью по склонам ишаков. С привязанными фонариками. Дескать, много нас, русские, бойтесь нас! Ну, однажды нам надоело. Шмальнули из танка. Погасили. Больше фонарики по ночам не передвигались. А днём чаще врага и не видели. Постреляют духи откуда-нибудь: из виноградника там или из зелёнки и отойдут. Если видишь их, то далеко, на полтора-два километра – пулей не возьмёшь. В горах днём хорошо видно. Из-за разрежённого воздуха… Да-а. Иногда шли на них. Они видели, что нас больше – разбегались из засад, как зайцы, бросая оружие. В рукопашную сходились редко. Больше так. В кошки-мышки. Да-а…