Страница 47 из 83
На улице сразу увидели брата Громышева, Фёдора.
Прокову диковато было смотреть на ещё одно красивое бульдожье страшилище, спокойно идущее к ним по тротуару. Как две капли похожее на первое. Только не хромающее, абсолютно излечившееся.
Выслушав просьбу, уже несколько постаревший бульдог начал недовольно отсчитывать деньги молодому бульдогу, салаге.
– На. Но смотри не нажрись опять. Тащить не буду.
– Да что ты, Федя! – засовывал деньгами в карман салага. – В меру мы. В меру. Сам же знаешь.
– Ага – знаю.
А дальше – сценарий пошёл уже избитый, банальный. Пивная. Предварительно. По кружке с прицепом. Для бодрости. Серьёзные две бутылки водки в гастрономе. Поехавшая бойко таратайка. Заехать сперва к Никитникову. Обрадовать, поздравить. Затем опять таратайка. Наконец, квартира Юры Плуга. Точнее – его кухня. Всё, прибыли. Бутылки на стол!
<p>
<a name="TOC_id20232856" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20232858"></a>2
Плуготаренко подставлял рюмку, когда торопливо чокались с ним, смотрел на незваных гостей и никак не мог взять в толк, почему они с бутылками идут сюда, к нему, непьющему. Ладно, у Славы Никитникова пить они не могли: маленькие дети там, жена, теснота. Но почему сюда прут? Здесь что, «Голубой Дунай», притон?
Вон, один уже солидно пыжиться начал, надуваться. Протез свой капризно поднял над столом, требуя внимания. Сейчас начнёт учить. А потом, как всегда, разоблачать, тыча протезом во все стороны. Правда, второй, более крепкий на водку, понял намерения друга, сразу начал сдёргивать его со стула. Недвусмысленно намекая на выход. Рассовал по бездонным штанинам бутылки и потащил друга к двери. Хозяину пришлось провожать, подстраховывать, если вдруг повалятся, упадут. Раскрывать и удерживать дверь, пока друзья не вывалятся из квартиры. И окончательно не скатятся к раскрытой двери подъезда.
Вернувшись на кухню, услышал, как затарахтел, наконец, за тёмным окном мотор. Закатились песней, поехали. Наверняка к Громышеву. Как и на водку, более стойкому на жену, чем Проков на свою Валентину.
Да-а, дали мужики слабину, опять напились.
Теперь дома оба разом слетят с пьедесталов. Дня два будут от жен только отбиваться.
Потом, протрезвев, верховенство над жёнами снова вернут. Но только до следующей пьянки. Стоит афганцу выпить, расслабиться – всё: власть в семье меняется. Афганец, как говорится – в выхлопной трубе. Удивительная роковая закономерность!
Почему-то думалось, что Ивашова бы так не поступала. Случись ей быть за афганцем. Жалела бы мужа, понимала его боль, не гнобила бы даже пьяного. Себя почему-то мужем-афганцем Ивашовой уже и не представлял.
Однако на другой день утром, перед приходом Натальи с деньгами, опять чувствовал истеричный подъём, взвинченность. Только спокойно, спокойно встретить. Не метаться и не заливаться смехом. Держать себя в руках. В комнате лихорадочно прибирал на столе. Это сюда, это туда, это убрать вообще, чайник уже кипит, плетёнку с печеньем на середину стола. Так.
Прошло уже три месяца с того памятного разговора по телефону, когда всё вроде бы стало понятно и ей, и ему. Однако нелепые отношения по-прежнему продолжались, по-прежнему напоминали игру в поддавки. Или в кошки-мышки. Причём кошки и мышки всё время менялись ролями. То кошки бежали за мышками, то мышки за кошками.
Наталья, ударенная письмом Готлифа, с неделю ходила как помешенная. Ночами не спала. Никак не могла решить, писать ответное письмо или не надо. И в то же время мысленно писала его. Писала далёкому любимому Мише.
Работу на почте теперь воспринимала как некое недвижимое облако, туман, в котором плавают посетители, не очень узнаваемые товарки, Вахрушева. «Что с вами, Ивашова!» Наталья близко видела всё те же пронзающие глаза цвета пережжённого йода. «Вы больны, Ивашова?» Наталья передёргивалась. Будто бы от озноба. Достав платок, шумно сморкалась. Её, как заболевшую гриппом, отправляли домой.
Оборвал весь бред неожиданный приезд Тани Зуевой. Из Африки
В то утро Наталья, выйдя во двор, чуть не упала – из багажника такси Таня и Алексей Сергеевич вытаскивали чемоданы и сумки. Шофёр суетился, помогал.
Таню Наталья обнимала как спасительницу. Упавшую вдруг с неба. Которая защитит теперь от всего, освободит от тяжкого, невыносимого, что навалилось в последний год.
Прижав к себе дорогую Таню, смотрела поверх неё, поскуливая, плача.
Маленькая женщина в колоколистом плаще чуть ли не висела на толстухе:
– Ну-ну, Наташа. Хватит, хватит. Успокойся.
Пошли, наконец, к подъезду. Наталья на радостях попёрла два тяжёлых чемодана, отняв их у Алексея Сергеевича. Отвыкнув от смурной Натальи, муж и жена подмигивали друг дружке, несли следом сумки и сетки.
Когда Таня сняла плащ, Наталья опять ахнула: перед ней стоял этакий пузатенький китёнок в платье кулёчком!
– Таня, милая, когда же? Как? Сколько времени?
– Шестой месяц, – с гордостью сказала беременная и начала расчёсывать волосы.
– Поздравляю, поздравляю! – опять взялась целовать подругу Наталья.
Муж, разбирая вещи, прятал улыбку. Он, получалось, был ни при чём.
Его поцеловать Наталья не решилась. Не посмела.
Торопливо шла на работу. Опять мучилась: что теперь будет? С ней, Натальей?