Страница 55 из 70
– Вина? Водки? Понятно – вина. А я водочки. Ну, Маргарита Ивановна – с наступающим вас! Чтобы все неприятности, все болезни остались в старом году, а в новом – было только хорошее, светлое. Ваше здоровье, Маргарита Ивановна!
Рюмка и бокал чокнулись. Мужчина и женщина начали закусывать. Излишне углублённо. Табак высказался. Как всегда, до дна. А Кузичкина всё не могла отойти после гуся хрустального одинокого. Поглядывала на него. Интересно, как стеклодув удерживал на своей длинной трубе такую тяжесть. Когда накручивал-выдувал.
По-прежнему молча закусывали. Табашников не выдержал, включил спасительный. На этот раз плазменный. Который висел в комнате. Который включал очень редко.
В «Засекреченных списках» высмеивали сильных мира сего. Чтобы зритель простой, особенно пенсионер, полностью облапошенный в уходящем году, немного позлорадствовал. Лидерство там, конечно, захватила премьер-министр из Великобритании. Как сутулая цапля, она двигала лапками перед африканскими голыми детьми где-то в Танзании. Показывала им плотояднейшую румбу. Думала, наверное, что классно танцует. Таким же макаром (танцуя) она передвигалась к трибуне, чтобы выступить перед каким-то благородным собранием. Под осыпающиеся, словно застигнутые врасплох аплодисменты, продолжала двигать кулачками и за трибуной. Она считала себя очень музыкальной. Тощие руки и ноги её ходили как шатуны. Был дальше и президент большой страны, который вдруг дал подёргать свои рыжие волосы корреспонденту. Мол, не парик, козёл, а натуральные. И сидел потом как взлохмаченный полудурок, очень довольный собой. Был и предыдущий президент этой же страны, афроамериканец, строящий себе всякие рожи в зеркале. Потом какой-то подвыпивший министр, который долго искал дверцу в лимузин. Пока его не всунули, наконец, как барана, внутрь.
Попал в этот «список» и наш узкоплечий головастик, под ритмичную музыку очень гордо втыкающий ножки на каком-то приёме. Но он явно уступал предыдущим клоунам и клоунессам. Даже здесь мы отстали от Запада!
Посмеялись. И вправду, немножко зауважали себя после увиденного. Молодцы телевизионщики, знают, что показывать простому люду перед Новым годом.
Зазудел мобильник. Конечно, Агеев:
– Ну, как вы там?
Хотелось сказать: а тебе какое дело? Но ответил сдержанно:
– Нормально. Сидим за столом.
– Ну, пока! Буду ещё звонить.
А зачем? Куратор хренов. Всё у него, видите ли, под контролем.
– Что Геннадий Андреевич сказал?
И тоже посмотрела изучающе. Даже есть перестала. Два заговорщика. Спелись. Единым фронтом наступают.
– Да так. Нечего делать человеку. Или выпить не дают. Вот и нервничает.
Женщина продолжила культурно работать ножом и вилкой. Приоделась на встречу. Новое закрытое красивое платье с розой у плеча. С розой, надо думать, любви. Причёску опять взбила. Маркиза Помпадур. Но волосы вообще-то хорошие, свои – живые.
– А не выпить ли нам ещё, Маргарита Ивановна? Водки? Вина?
Величественно прикрыла свой бокал. Понятно. Боится надраться. Пуганая ворона. Куста.
– Ну а я, с вашего позволения – выпью.
Обожгла водка. Будто ледяную палку просунул в пищевод. Слишком холодная, зараза. Долго держал графин в холодильнике. Вот этот грибок надо сразу следом пустить вдогонку. Ну а потом можно уже и колбаску. Пару кружков. Вот этих. Да горчичкой их!
Пережёвывал, наслаждался:
– Расскажите немного о себе, Маргарита Ивановна.
Сказал, как будто только сегодня познакомился. Начал всю канитель с начала. С самого начала. Лайнер. Ещё на один заход пошёл. Последний. Прежде, чем разбиться. Всё горючее выжег. А шасси выбить – никак!
Кузичкина перестала есть.
– Я же рассказывала о себе, Евгений Семёнович! Кто я, откуда. Где росла. Кто родители. Где училась. Неужели забыли?
– Нет, нет, вы не так меня поняли. Вы рассказали тогда о себе слишком коротко, схематично, что ли. Будто в отделе кадров. А хотелось бы услышать от вас развёрнутую, как её? версию, извините, историю вашей жизни. (Господи, как по-графомански сказал, бездарно! И это – писатель!)
Но Кузичкина разом стартанула. Слова, казалось, понеслись впереди Кузичкиной. Спринтер и стайер на беговой дорожке. В одном лице. Тарахтела почему-то о своём отце, который тоже храпел, но это не важно, я о другом, Евгений Семёнович, как он ребёнком воспринял День победы, в 45-м году, у него был дружок Тошка Большов, дядя Тоша потом, ну Ванька и Тошка играли в деревне вместе, заканчивали первый класс, голод был, рыскали по оврагам, рвали лебеду, словом, росли, у обоих отцы были на фронте, матери, конечно, чертоломили в колхозе, за палочки, и вот 9-е мая, День Победы, радио на сельской площади надрывается с утра, марши гремят, песни, весёлая музыка, люди бегают из двора в двор, поздравляют, девки под руку ходят, поют, заливаются, Ванька к Тошке помчался на другой конец деревни, залетает в дом к Большовым, что такое! Тошка в углу голову закрыл руками, зажался, а тётя Настя сидит с какой-то бумажкой в руке, воет, как волчица, и головой о стену бьётся… Похоронка на дядю Мишу, отца Тошкиного, пришла. 9-го мая. В День Победы. Журавлиха-почтальонша принесла. Прямо перед Ванькой вышла с сумкой со двора Большовых…
Опять заползал Агеев на столе.
– Обожди. Перезвони, – прихлопнул голос Табашников.
– Вы извините меня, Евгений Семёнович, за этот рассказ. Ни к селу, ни к городу он сегодня. Но бедный папа, бывало, как выпьет, так и вспоминает об том дне. На всю жизнь врезался он в детскую головку. Вот и мне передалось. Не удержалась. Простите.
Маргарита Ивановна выхватила платочек, заплакала.
Табак растерялся. Хотел похлопать по спине как при икоте, при кашле, но ума всё же хватило – приобнял: