Ковчег обреченных

Ну, а сейчас, устроившись в кресле с бутылочкой пива в одной руке и с длинной ручкой штатива в другой, я чувствовал полный комфорт, и какое-то внутреннее согласие. И уж конечно не собирался менять это занятие ни на какое другое.

Мощный телеобъектив, еле слышно жужжа трансфокатором, повинуясь движению моей руки, методично исследовал окна противоположного крыла гостиницы. Несмотря на довольно значительное расстояние, изображение на экране ноутбука получалось отменным. Какие-то окна были уже освещены, однако в большинстве номеров свет ещё не горел.

Вот на экране появилось изображение номера, в котором супружеская пара сидя на диване смотрела телевизор. Женщина что-то задумчиво жевала, уставясь в экран, её муж то и дело прикладывался к бутылке с пивом. В том, что у мелькнувшей на экране пары солидный стаж супружеской жизни сомнений не было: ну кто ещё смотрит вечером телек, да к тому же в номере гостиницы?

В окне следующего номера я увидел четырёх солидных мужчин, играющих в карты. Приличное увеличение позволяло буквально ощутить весь накал страстей, бушующих за столом. Пиджаки игрков были повешены на спинки стульев, узлы галстуков распущены, рукава рубашек закатаны. По их внешнему виду и тому количеству дыма, который застилал пространство номера, можно было предположить, что игра ведётся уже не первый час. Да, пожалуй, что и не второй. Щёлкнув игроков для проформы пару раз, я продолжил свои исследования.

Этажом ниже игроков я наткнулся на семью с ребёнком. Мать семейства сидя за столом самозабвенно подпиливала ногти. Её супруг сидел на пуфике у кровати, где засыпал малыш и что-то читал ему перед сном. Приблизив изображение до максимума я прочёл надпись на обложке. Конечно же, это был “Гарри Поттер”. Чем ещё в наше время можно заинтересовать никак не засыпающее чадо? Ещё в трёх окнах, где горел свет, никого не было. Зато потом меня посетила настоящая удача.

Молодая женщина лет тридцати готовилась ко сну. Когда на экране ноутбука показалась полуобнажённая женская фигура, я невольно затаил дыхание. Как будто кто-то посторонний мог застать меня за недостойным занятием. Женщина была занята расчёсыванием своих дивных волос, струившихся тёмным водопадом между лопатками по спине и доходивших до двух пикантных ямочек на пояснице. И поэтому она никак не могла меня видеть. Для этого, по меньшей мере, нужно хотя бы выглянуть в окно.

Натура была настолько хороша собой, что я, наплевав на все правила приличий, приподнялся из кресла, дотянулся до камеры и начал снимать. Затвор защёлкал со скоростью четырёх кадров в секунду. Если бы “Олимпус” не был соединён с ноутбуком, памяти у него хватило не больше, чем на четверть минуты.

Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Раньше или позже. Закончилось и это увлекательное шоу. Перестав возиться с волосами, нимфа положила расчёску на туалетный столик, поднялась и направилась к кровати. Всего на пару секунд мелькнула сочная женская грудь с набухшим розоватым соском, и почти сразу же скрылась под простынёй. Рука протянулась к выключателю и свет в номере погас. Праздник завершился, можно двигаться дальше.

Ещё минут пять наблюдений за окнами ничего интересного не принесли и я даже начал подумывать, а не оставить ли мне это занятие. Однако постояльцы очередного номера вдруг привлекли моё внимание. Какая-то шершавинка была в этой картинке. Я поневоле задержал объектив на изображении, пытаясь понять, что же меня насторожило.

На первый взгляд там не было ничего необычного. Четверо мужчин, двое из которых сидели за столом друг перед другом, о чём-то беседовали. Но уж больно напряжёнными выглядели их лица. Что-то неестественное было и в фигурах каждого из стоящих позади них молодых людей. То ли помощников, то ли телохранителей.

Я приподнялся с кресла и, дотянувшись до камеры, на всякий случай щёлкнул затвором. Даже не знаю, зачем я это сделал. Затем, откинувшись в кресле, отхлебнул пива и приготовился наблюдать за происходящим.

Мужчины за столом поговорили ещё недолго и, наконец, пришли к какому-то решению. Потому что один из них, пожилой, с холёным лицом и густой гривой совершенно седых волос, сказал что-то через плечо стоящему за его спиной молодому человеку. Тот, немедленно вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги и протянул патрону.

Седовласый расправил листок и, поднеся к глазам очки, начал читать вслух. Сидящий напротив него человек кавказской, как мне показалось, наружности, внимательно вслушивался в каждое слово. Наконец седовласый окончил чтение и вопросительно посмотрел на кавказца. Когда тот утвердительно кивнул, седовласый взял протянутую помощником ручку и, придерживая листок одной рукой, расписался в самом низу страницы.

Кавказец сделал едва заметный жест рукой и тотчас же в ней оказался поднятый помощником с пола дипломат. Поставив его на колени, кавказец щёлкнул замками и водрузил открытый чемоданчик на стол, развернув его в сторону седовласого. Тот небрежно приоткрыл крышку и пальцем свободной руки прошёлся по плотно уложенным внутри пачкам денег.

Не стоит и говорить, что мой “Олимпус” защёлкал, словно кинокамера. Я выжимал из него максимум возможного. К чёрту ракурс и композицию кадра! Всё это можно будет подправить потом, на ноутбуке, когда будет время. Сейчас самое главное снять то, что эти четверо стремились скрыть от посторонних глаз. Иначе не стали бы делать это глубокой ночью в гостиничном номере.

В азарте я начисто забыл об осторожности и, уже не скрываясь, маячил возле аппарата. На жёсткий диск ноутбука отправились и момент подписания бумаги, и раскрытый чемодан с деньгами, и финальное рукопожатие дельцов.

Уже потом, когда подписанные бумаги оказались в руках кавказца, а чемоданёик с деньгами перекочевал к помощнику седовласого, атмосфера в номере немного разрядилась. Кавказец закурил сигарету, выпустил густую струю дыма и откинулся, было, на спинку стула. Но, заметив что седовласый вдруг закашлялся, он встал из-за стола и прошёл к окну, выпуская дым наружу.

Это была отличная возможность сделать просто-таки портретный снимок и я не преминул ей воспользоваться. Однако, в тот самый момент, когда я в очередной раз нажал на кнопку затвора, взгляд кавказца вдруг переместился на окно моего номера. Это произошло так неожиданно, что я даже не успел пригнуться за подоконник. И хотя до моего окна было не менее тридцати метров, он прекрасно рассмотрел и меня и мощный телеобъектив моего “Олимпуса”.

Прятаться уже не имело смысла, да честно сказать, я об этом даже и не подумал. Скорее, в это время я ощущал себя, как застигнутый за мастурбацией подросток. Поэтому я по инерции сделал ещё пять или шесть снимков и лишь потом убрал палец с кнопки затвора. Теперь предстояло как можно быстрее убраться из номера. Потому что последние снимки запечатлели по порядку примерно следующее:

Сначала взгляд кавказца, направленный прямо в объектив. Следом снова его глаза, которые блеснули недобрым огнём. Мужчина бросил через плечо какую-то фразу, обращённую, видимо, к седовласому. Тот мгновенно поднялся из-за стола и, подойдя к окну, посмотрел в направлении руки кавказца, вытянутой в сторону моего окна. Заметив меня в окне напротив, седовласый отрицательно покачал головой и что-то сказал кавказцу.

Получив отрицательный ответ, кавказец кликнул к окну своего нукера и повелительно махнул рукой в мою сторону. Что уж он ему приказал, я могу только подозревать, но и нукер, и помощник седовласого вдруг сорвались с места и выбежали из номера. Ничего хорошего для меня это не предвещало.

По меньшей мере, мне грозила потеря аппаратуры и приличная трёпка. А значит, ещё и нагоняй в Москве за утраченное редакционное имущество. Теперь, надеюсь, вам понятна та спешка, с которой я побросал в кофр свои причиндалы и опрометью бросился вон из номера?

Выскочив в коридор, я побежал в сторону лестницы. Пока преследователи сообразят, в каком я номере, да на каком этаже, мне удастся оторваться хотя бы на немного. В запасе у меня были буквально секунды. Постучаться в чей-нибудь номер мне просто не пришло в голову. Да если б и пришло, вряд ли кто-то открыл дверь в ответ на мои воззвания о помощи. Поэтому рассчитывать приходилось исключительно на свои силы. Я вихрем пронёсся по ступенькам и выбежал в холл, сопровождаемый грохотом вазонов с цветами, опрокинутых раздутым кофром.