Синий, который красный

И об этом он тоже рассказал.

Кристо так обрадовался теме, на которую он может говорить, что чуть не забыл следить за Дарой. А она ничего: прикрыла глаза и то ли вслушивалась, то ли что-то обдумывала про себя. Только иногда спрашивала что-нибудь… этакое — вроде как чтобы напомнить, что она малахольная:

— Ты знаешь какие-нибудь стихи?

Этот вопрос Кристо решил замять поскорее. На рифмоплетов он всю свою жизнь плевал сквозь щербинку в зубах. Начал опять о технике, а Дара только вздохнула как-то непонятно — и опять глаза закатила.

Под конец Кристо уже сомневаться начал: может, ей тоже не хочется, чтобы в подвале была тишина, вот она ему и задала вопрос насчет Прыгунков. А сама тем временем что-то свое решает. Только успел подумать об этом, как Дара дорешала, распахнула глаза и заговорила.

Только голос теперь стал холодным и сильным, и не скажешь, что говорит шестнадцатилетняя умирающая девчонка:

— Слушай внимательно. Я сняла с браслета фон, но только на малое время. Браслет все равно нужно переправить в Целестию. Я не смогу. Это сделаешь ты. Дверь не должна быть далеко. Попробуй поднатужиться и применить какое-нибудь поисковое телесное заклинание…

Тут она замолкла. Слова не закончились, слов было еще много, длиннющая инструкция, которую эта странная артемагиня наверняка наготовила, пока Кристо разливался рекой о прелестях контрабандной техники. Каждое слово продумала. А замолчала она от боли, задохнулась. А он-то совсем забыл, что ей может быть больно.

— К браслету можешь прикасаться, только… не надевай. Дверь должна его пропустить, если не пропустит, тебе придется ждать кого-нибудь из наших, они должны заметить по Перечню… может, они уже и близко…

И замолчала. Кристо громко, длинно шмыгнул носом.

— А… короче, а ты?

— На последнем дыхании завесь

Прерывается жизни жестокой.

Утешаюсь лишь тем, что осталась

Хоть в агонии я одинокой.

Это Мечтатель написал. Экстер… Красиво, да?

Кристо моргнул. Два раза. При чем тут стишки?

— То есть, я пойду, а ты тут, что ли, останешься?

Дара опять поменяла тон, что вообще-то не удивляло, если вспомнить, что она потрогала браслетик Безумия!

— Нет, я полечу с тобой на стрекозиных радужных крыльях! Ты что, полный идиот? С самого начала не дошло, что я теперь — жернов!

— Ка-акой жернов?!

— Мельничный на шее, придурок! — взвизгнула артемагиня уже совсем не своим голосом. — Макс сбежал, потому что понял это! Я мешаю, со мной ты никуда, и тебе нужно было идти еще раньше, с самого начала! Я думала, в твой черепок процарапается эта мысль, а ты… сидишь тут… ириски мне на уши наматываешь про контрабандистов!

Она замолчала, только тяжело дышала, и в этом дыхании слышно было, что ей здорово больно так кричать. Отдышавшись, артемагиня заговорила сквозь зубы уже знакомым Кристо холодным тоном:

— Не знаю, где ты прогулял лекцию, на которой тебе говорили о необходимых жертвах и первостепенных задачах. Браслет — это задача. А я — это самое, лишнее. Которое с собой не потащишь.

Кристо встал и на всякий случай отковылял на пару шагов. Показалось, что она сейчас шарахнет взглядом или стул оживит. Отбросил в сторону еще и стул.

— Своих напарников ты тоже жертвами считала? Которые не вернулись?

— Каких, к Холдону, напарников?! А-а, этих болванов… совались, куда не просят…

Ее голос перешел в чуть различимое бормотанье, и Кристо еще успел вздохнуть с облегчением, прежде чем Дара очнулась и опять взяла ту же линию:

— Я о тебе говорю! Бери браслет и прорывайся, потому что они все равно найдут нас, совсем скоро. А тогда уже…

А тогда уже все, и это Кристо сам понимал. И лекцию про эти самые жертвы он, кстати, не прогулял, а только наполовину проспал, но суть усвоил. И Дара всё жуть как хорошо объяснила насчет того, что нет у него другого выбора, и времени нет, а только…

Он представил себе, что выйдет на улицу, а она останется в темном, полном рухляди подвале, в молчании — и понял, что никуда не выйдет.

— Да заткнись ты! Никуда я не собираюсь.

И сплюнул на темный подвальный пол, будто точку поставил.

Похоже, у Дары после такого ответа и боль куда-то подевалась. Она рванулась, чтобы встать, с таким рыком, что Кристо невольно дернулся к двери:

— Что? Идиот! Ты не понял…

— Понял. Никуда не пойду.

— Браслет достанется нежити…

— Авось, не достанется. Сказал, не пойду.

— А-а, понятно… ты просто струсил, да? Конечно… искать дверку самому… тащить страшный браслет самому…

— Аж колени дрожат, — ответил Кристо и посмотрел на колени, которые ничуть не дрожали. — Кончай нудить. Я с места не двинусь.

— Предатель тамарисковый!

Очень по-целестийски, хоть Кристо и не знал, с чего это все в стране так не любят тамариск. Вот только его-то уж всяко в жизни и похлеще костерили.

— Отморозок!

О, это почти лестно даже. Отморозок. Чужие карманы потрясти, набить морду недругу в темном углу, смотаться, если уж сильно припекает, — ну да, ну да, делали такое. Но вот оставить девчонку умирать в темном подвале — это уж не отморозок, это тогда подлец какой-то получается. Даже если ради первостепенных задач.

А на лекции об этом говорили, или это из него такой философ режется?

— Не пойду, — повторил он и тупо, и упрямо. — На такое не пойду. Тебя тут не брошу.

Дара молчала минуты три, потом заговорила так, будто это он лежал при смерти, а она стояла над ним и очень его жалела:

— Бывает так, что дело очень плохо. И любое решение обернется для кого-то худо. Вот тогда нужен кто-то, кто… знаешь, будет видеть только то, что должен сделать сейчас. В этот момент. А какой ценой — все равно, и что будет дальше — тоже. Только такое не для слабаков, а…

— Ага. Любой ценой. А тебя тут не брошу.

— Вот теперь он пошел на принцип, а это значило — всё. В таком состоянии он мог перебодать весь Магистрат во главе с Дремлющим и открыть лбом половину дверей Кордона.

— Да какая тебе разница?! — выкрикнула она в потолок и почти со слезами.

Кристо почесал подбородок. Холдон его знает, какая там разница. Не по-целестийски, наверное, такое. Не по-витязевски. Хотя он же хотел быть наемником, — и ничего, небось, спокойно убивал бы. А сейчас уйти не может, а почему одно подлее другого — и не разобрать. Может, есть что-то такое, вроде Кордона у тебя внутри: ты его хочешь переступить, а он тебе дверью в лобешник.

— Кристо, я тебя прош… — голос у нее опять оборвался. Подняла руку, очень устало махнула, будто отгоняла какую-то тень. — А когда я умру — ты пойдешь?

— Пойду.

Так. По логике если, теперь она должна накинуться на него с пафосными просьбами типа: «Убей меня!»

Но она не просила, только улыбнулась дрожащими губами:

— Кристо… а правда, если прикажешь себе умирать, то можно быстрее?

И, кажется, всерьез решила помирать: губы у нее почернели, глаза совсем потускнели, будто внутри все это время еще оставался какой-то стержень — и вдруг она его сама переломила. Прекратила сопротивляться.

— Кристо?

— Ну?

— Мне на самом деле страшно.

Будто убрали какие-то обручи, которые его стискивали до сих пор. Уф! Девчонка все-таки, а он уже думал, она сама из какого-то камня сделана. И ведь ему положено было растеряться, а он приободрился, почувствовал себя главным.

— Это конечно, — шагнул вперед, только неловко, нога зацепилась за стул. — Я тоже жутко перетрухал. Может, если Нольдиус был бы, так он бы не так…

— Он бы ушел.

Ну да, потому что ясно же — это по-умному. Может, ну ее, взять браслет и в прорыв? Но тут Дара начала приподнимать голову, хватать ртом воздух, и Кристо прихлопнул сомнения. Какие тут сомнения, и так дела есть.

Он стащил пеструю куртку и подложил девушке под голову. Подумал, отойти или нет, подтащил стул, уселся рядом. И не так уж это страшно, только в груди что-то тяжеловато, наверное, в этом подвале мало воздуха. Полоска света переползла с лица Дары на ее руку — тонкие пальцы с обгрызенными ногтями вцепились в край старой тахты. Донесся шепот из темноты — чуть слышный: