Страница 7 из 13
Но Он спокоен: главное, что не пошли назад.
Погода не по-летнему прохладная. Идут в молчании, позади остаются памятные места. Он с благоговением осматривает каждое, до коего дотягивается взглядом.
— 24-ая ведь? — уточняет Она, неуверенно потянувшись к домофону.
Он пожимает плечами, и Она нажимает. Один короткий гудок, второй, третий, «Да?». Это вторая Его бабушка.
Представились. Послышатся оживлённые разговоры. Дверь приоткрылась. Они оба дома. Выходной, значит?
Пообедав, Он отправится в зал, к компьютеру. Уже оттуда услышит краем уха, как Она подзывает деда на разговор, и дверь кухни закрывается. Он замер и уже не может заниматься прежним. Но делает вид, что — ничего. Идёт пятый час, и бабушка готовится к чаепитию. Он тоже решил. Заходит в кухню осторожно, но спокойно. Никто — ничего. Что Она рассказала? Историю с деньгами. Но попросила деда не ругать Его. Так Она скажет Ему потом.
Горячий чай, печенье, варенье, что угодно! А молоко брали на местном рынке. Он и сам много раз ездил за ним с дедом, когда тот забирал Его от бабушки на летних каникулах на выходные. Обычно это было в пятницу вечером, а воскресным Он возвращался с некоторыми гостинцами. Сейчас это ничего не навевает, зато обнадёживает — уж теперь всё точно будет как у людей! Она и сама ведь говорит, что сейчас занята подготовкой в школу. Может, не станет больше уезжать?
Остановились в свободной спальне. Вынести, как Она раздевается перед сном, Он теперь совсем не может, и быстро отворачивается, лёжа на диване в метре от Её кровати. Потом Она выключает свет. Тепло, уютно и тихо — на что Она всё это променяла? Он понимает, что не сможет забыть произошедшего. Получается, лето прошло впустую. Месяцы ненужных никому скитаний, и не о чем будет рассказать. Но ведь жив?
Но так только два дня, а в понедельник — уехали.
11
— Обратного пути нет.
Он пытается свести в шутку и играет плечами: «Мы можем просто повернуть назад».
Она не оценила.
Луна уверенно поднимается в свой максимум, от фонарей небо кажется мутным, и совсем не видно звёзд. По правую руку пустая дорога, по левую — Она и низкие обшарпанные дома. В голову бьётся ясное понимание неотвратимого, но Он закрывается ото всех проблем. Он не верит в это. Какие-то дома заброшены и пугают чернотой окон, но и в жилых сейчас темно. Впереди виднеется автобусная остановка, а дальше — буквально стена поперёк дороги. Из красного кирпича и с арочными проездами для машин. Вдоль стены ходят люди. Похоже, полицейские.
Остановятся. Она отойдёт за остановку и достанет сигарету из сумки.
— Куда теперь? — осторожно уточняет Он.
Пожимает плечами и жадно затягивается. И выдохнет с дымом: «Пойдём во дворы. Надо поспать».
Не хочется спать на улице, но что сказать? Спросить, почему не оставила Его у деда, а сама не поехала умирать? Он надеялся, что Она прекратит поступать глупо. Но Они снова без денег, и теперь в другом, чужом городе. К деду — только на поезде. Но как?
Приехали сюда меньше недели назад. Питались хлебом, пили и умывались из-под уличных колонок. Он и сейчас несёт с собой большую бутыль, наполовину наполненную холодной водой.
Во дворах совсем нет света, только около некоторых подъездов. Сев на скамейку перед одним из таких, Она решают провести так ночь. Он засыпает и слышит отдалённый гогот пьяниц. И проснётся от чего-то похожего: какие-то мужчины стоят рядом — возможно, те самые — и о чём-то громко спорят. Один из них подошёл и неразборчиво пробурчал, Она объяснила коротко, аккурат положив руку на сумку слева от себя, и мужчина зашатался прочь.
— Давай уйдём, — взволнованно прошепчет Он, склонившись к Ней через сумку.
Она глянет в сторону мужчин, медленно закивает и примется вставать, кинет сумку на плечо. Он заметит, что под ней нет газеты.
Обойдут толпу двором и скроются. Светает, а Они продолжают идти причудливыми тропами между домами и детскими площадками: делают полукруги, зигзаги, в обход и протискиваются между изгаженными стенами гаражей, в траве и среди осколков стекла, подмечая алкоголиков и других бомжей, медленно слоняющихся по дворам. Под самое утро сядут на лавочку в центре бессчётной для этой ночи детской площадки. Поедят немного хлеба. Гадко, и хочется хотя бы каши.
Впереди стоит школа, прямо во дворе. Она молчит, молчит, как вдруг, по одному или вместе с родителями, к ней начинают подтягиваться дети. Пышные белые банты на девочках, стройные костюмы на мальчиках. Что же это получается? Заиграет музыка.
— Первое сентября, — беззвучно простонет Он. — Линейка, — и округлит глаза, глядя за забор. Это — конец. Он верил во что-то хорошее до последнего, но это — конец. Она лгала… Ему, деду, да и тому пьянице, видимо. Дальше ведь — НИЧЕГО! Или Она себе лгала?
12
Город сменяется извивающейся дорогой, ведущей в лес. Солнце пока не зашло в максимум, не слишком душно, и редкие облака плывут по летнему небу. В десяти метрах от Них земляную тропу ограничивает плотный забор из травы, в пятидесяти — тоже самое, а чуть дальше начинаются клёны, тополя, и где-то мелькают берёзы.
Пожелтевшие листья беззвучно сминаются под ногами; запах пыли, коры и сырости; повсюду лежат спиленные кем-то деревья. А город всё также рядом. Кажется, справа от Них. В один момент лес там совсем поредеет, и станут видны люди. Из любопытства Он подходит ближе и выглядывает из-за травы и невысоких кустов: это какой-то парк, а в нём много гуляющих и сидящих на лавочках. И Они идут в другую сторону.
Лес нескоро прервётся, но солнце ещё высоко. Равнину, поросшую густыми травами, со всех сторон окружают деревья. Под открытым небом идти жарко, но курс остаётся прежним: только вперёд, где мир Их не отыщет. Видимо, обратной дороги нет.
У начала конечной цели — перелеска недалеко, — овражек метром в глубину и парой в ширину. Он также усеян сорняком, неприятно касающимся рук своим верхом. Всё это едва ли можно посчитать сколько-нибудь значимым препятствием. Они обратят внимание на дикие яблони, прогибающиеся под багровеющими плодами. Те окажутся приятны на вкус, и Они наедятся их за неимением ничего другого.
Перелесок продолжится недолго, и скоро крутой берег заставит Их остановиться и увидеть: здесь тоже люди. Старые частные домишки расположились по другую сторону реки, и в некоторых уже горит свет. Вечереет. Вернувшись немного назад, Они решают остановится на ночлег. Вместе наберут веток, среди прочего — несколько спиленных стволов деревьев. Два из таких превратятся в скамьи. Очень неудобно, но лучше, чем на голой земле. Между ними — костёр в метр диаметром. Ничего нового.
Уже совсем стемнело, и между деревьев мелькают огни тихого вечернего пригорода, когда ужинают и расспрашивают детей о первом звонке в школе. Пламя же освещает не более, чем на два метра, и в его поле зрения впадают лишь Они и тонкие молодые берёзы за спинами и по бокам. После долгих пустых разговоров захочется спать. Он, всё ещё сидя на бревне, широко расставит ступни и сведёт колени, положит на них скрещенные руки, сверху — голову. Спина и плечи уже начинают подмерзать: скользкая синтетика спортивного костюма никак не согревает и лишь сковывает в движении. Теперь одел и трико.
Провалился, а когда открыл глаза, увидел: Она не спит, всё возится с костром. Отчего-то захотелось сказать грубость. Посмотрит на огни, а они никуда и не делись. Значит, счёт Его сну идёт на минуты и, в лучшем случае, переваливает за час. Снова впадая в дрёму, Он надеется проснуться при солнечном свете от колотящего утреннего холода.
Когда Он откроет глаза и увидит у себя под ногами тени играющего костра, то лениво поднимет голову, недовольно выдохнув. Она сидит напротив, не подавая никаких признаков, но всё-таки не спит. Лоб упирается в кулаки, локти — в колени. На лице не читается ничего. Услышав Его, растерянно поднимет взгляд, а потом обратно.
Третья попытка. Теперь совсем не ясно, сколько времени, а об огнях Он позабыл. Руки в суставах и колени до того затекли, что сгибаются через боль. Начинает потрясывать. Опираясь на руки, Он немного приподнялся, потянулся и сел обратно. Заметил в приглушённом свете прожоги на олимпийке и трико.