Страница 10 из 13
Она объяснит. Женщина закивает головой и достанет телефон, выйдет на улицу и примется кому-то звонить. Послышится «Алло, полиция», и всё станет ясно. В доме остался только муж. Женщина вернётся, кинет беглый взгляд на Него, но потом присмотрится: «Олимпийку расстегни». Он хватает собачку дрожащими пальцами и ведёт вниз.
— Эта сука и рубашки моего мужа напялила! Снимай!
Медленно стянув олимпийку, что обтягивает толстую шерстяную белую кофту, Он снимает и её, с трудом расстегивает пуговицы и, освободившись от обеих, протягивает рубашки. Женщина жадно выхватит их. Он примется одеваться. Муж вышел, потупив глаза в пол. И она тоже. Одни.
Она начала шёпотом: «Ты не видел здесь нож?».
Испугавшись, Он пробежал глазами по подоконникам, обернулся к столу, мысленно заглянув в комнату, но ничего не нашёл.
— Полиция приехала! — донёсся голос одного из сыновей. — У той дачи ждёт!
— Выходим, — объявила женщина, показавшись в двери.
Обратный путь. Шли вшестером. Уже темно и, когда выйдут к дому, в глаза ударит свет фар старого внедорожника, стоящего у обочины. Рядом ходят трое мужчин в форме. Он кинул взгляд в окно, но было слишком темно, чтобы что-то разглядеть.
Один из полицейских подзовёт Его, пока к остальным подходят двое других.
— Давно здесь?
— Месяц, — неуверенно ответит Он.
— И как? Чем питаетесь?
— Овощами.
— А… — замялся тот. — Зимой что? Чем топить?
Он неуверенно пожмёт плечами и опустит взгляд на землю, задумается, а потом отчего-то обернётся. Полицейский, низкий и худощавый даже в пуховой куртке, светит фонариком в окно и разглядывает пыльную комнату, расспрашивая Её о чём-то. Просит показать, как залезала внутрь, но когда Она только перекидывает ногу в дом, кивает: «Хорошо, дальше не надо». И, записав что-то, обращается к коллегам: «Поехали?». Семьи хозяев уже не было.
Спереди сели Худой с водителем; сзади, слева направо: Она — Он — полный полицейский. В правой части включили свет. Машина заревела и медленно двинулась. Водитель всматривается в дорогу, напряженно сжимая руль на всякий случай. Безмолвие нарушил Худой.
— Ну, — он начал надрывисто, с залихватской улыбкой, в пол оборота к Ним. — Сядешь на десятку. Точно говорю! А этого — в приют, — и захохотал. Никто не поддержал.
А дорога не кончается. Пошёл дождь. А ведь могли не пойти и сейчас спать. Завтра бы попались? Может быть. Но правда, а что зимой? Он перестал об этом думать, когда всё вроде бы наладилось, а Она боялась покончить с собой. Уже живя на даче, Она сказала, что не дала шприц, потому что не хотела брать на себя грех. Он ничего не сказал и постарался сделать вид, что даже не услышал. Она ни в кого не верила.
Почувствовал толчок слева, чуть покосился. В руке Она скрывает от света бритвенное лезвие.
— Будем? — шёпотом спросит Она, и Он услышал в дрожащем голосе разочарование. И кивнул.
— Но только ни звука. Будет больно.
— Хорошо, — нетерпеливо отвечает Он. — Давай.
Он ненавидит Её. Всё это — зря. Они живы и едут туда, где расстанутся. И даже, если Он стерпит боль, то, как назло, Они быстро приедут, и всё будет кончено. Им не дадут умереть.
Она приподнимает правый рукав своей толстовки и прикладывает лезвие к запястью, чуть заносит его в сторону и быстро пропахивает бороздку на коже. Он то взволнованно смотрит вокруг, то возвращается к Ней. Кровь еле сочится.
— Не хочет, — шокировано прошептала Она. — Поможешь?
Он нехотя перехватывает лезвие и углубляется в рану, и Она резко выдыхает от боли.
Так и случится: Они приехали, а Она жива. И крови совсем нет, хотя лезвие вошло в запястье на половину.
Окна четырёхэтажного здания где-то горят, где-то мелькают силуэты людей. Они выходят и вместе направляются ко входу по влажному асфальту. Поднимаются на крыльцо длинными и низкими ступенями. Здесь курят и с интересом смотрят на Них. Золотые буквы на синей табличке гласят, что это — центральный отдел полиции. Вошли внутрь через две простые деревянные двери. В глаза бьёт белый свет, но Он отчетливо видит дежурную часть слева и несколько столов со стульями справа. Прямо же путь преграждает решётчатая дверь. Худой окрикнет кого-то, и им быстро откроют. Спустя пару шагов окажутся у широкой лестницы, расходящейся в две стороны. С Ними остался только Худой.
Она уже вытащила откуда-то старую тряпку, обмотала запястье и спустила рукав пониже.
На втором этаже повернут налево, Худой остановится у третьей с конца двери, достанет ключи и скажет ждать. Они пройдут дальше прямо, пока не упрутся в зарешёченное окно. Облокотились на подоконник.
— Не понимаю, почему не текла кровь, — обратилась Она с досадой и небрежно оттянула рукав, обнажив тряпку. Та побагровела. — Теперь хоть бы инфекцию не занести.
Открывается дверь, Её вызывают. Он отвернулся к окну: город так близко. Прошло немного времени, но всё выглядит совсем незнакомым и диким. Редкие прохожие, горящие фары проезжающих автомобилей, неоновые вывески магазинов в темноте улицы. Он смирился, что скоро Они пойдут разными путями, и успокоился. Лишь бы не на улицу снова. Его усыновят, и будут другие родители, и другая жизнь. А та, которой Он шёл в поисках еды несколько часов назад, уже позади.
Молча подошёл Худой и оставил на подоконнике бутылку воды и булку белого хлеба.
— Поешь, — и пошёл обратно в кабинет.
Он отщипнёт немного, помнёт пальцами: свежий, ещё липкий, и корка хрустит. И поел, запил. Её долго нет, и от бессилия Он сполз на пол, опёршись спиной на тёплую батарею. Теперь рассматривает коридор, смахивая слёзы от напавшего зёва. Рассматривает бетонную мозаику на полу, выкрашенные в две полосы стены и редкие жёлтые лампы. Дверь открылась ещё, и вышла Она. Увидела Его на полу, но ничего не сказала, зато вопросительно посмотрела на хлеб.
— Он и принёс.
— Пытал меня, сука. Требовал, чтобы написала, что мы и другие дачи грабили. Душил, — и подсела рядом.
— Ясно.
Людей становится больше. Всё смотрят на Них с удивлением и вопросом во взгляде, в особенности на Него,. Её снова вызвали, когда подошёл незнакомый высокий полицейский.
— А ты ел чего? Кроме хлеба?
Он медленно качает головой и видит растущее негодование. Мужчина развернулся к коридору: «Какого хрена ребёнка не накормили? Люди!». И обратился к Нему: «Подожди, принесу чего-нибудь».
Она сидит рядом, и Он рассказал о полицейском. Скоро он вернётся с двумя коробками йогурта и гамбургерами. Поблагодарив, Они поели, и почти сразу после этого для Них открыли подсобное помещение рядом с самым окном. Там лежит разная офисная мебель и пыльные матрасы. Они не станут ложится, и будут спать сидя. Спина к спине, как тогда, в первую ночь на дачах. Но сейчас тепло, и можно вытянуть ноги, и дождь больше не идёт.
16
Следующее утро. Они долго спали, а после пробуждения Худой снова вызвал Её, но быстро отпустил. Слонялись недолго. Из кабинета напротив кладовой выйдет мужчина и обратится приглушённо: «Вам не нужна работа, пока вы здесь?». В ответ Она чуть вытянет голову к нему.
— Нужно замазать окно. Материалы я дам.
— Хорошо, — спокойно ответит Она.
Вошли в глубокий кабинет. Длинный стол напротив входа, слева три стула, а справа — широкое окно. Белая краска держится неуверенно.
— Подождите здесь, — он указал на стулья. — Я съезжу в магазин.
Одни. Ему хочется посмотреть, что там в папках бумаг на столе или даже в ящиках. Но полицейский не прикрыл дверь, и не было ни малейшего сквозняка, которым можно было бы оправдаться. И Он вслед за Ней подошёл к окну.
— Нужен шпатель или нож, чтобы убрать старую, — Она задумчиво скребёт ногтем по ссохшейся замазке, посеревшей от пыли и опадающей комочками на подоконник.
Так будут тянуться несчётные дни беспредельной Его скуки и ожидания: не могут же Они остаться тут? Окна нельзя замазывать бесконечно. Работать Она не даёт, отмахиваясь, что Он всё равно ничего не умеет. Да и не стоит Ему, ведь работа пошла бы быстрее. Она и без того тянет как может, оставаясь в каждом кабинете до двух дней. Понимает, что окна могут быстро кончиться. Другие этажи для Них закрыты. Он как-то услышал от одного из работников, что никто здесь не должен знать о Них. Неужели это возможно? Женщины, работающие по правую сторону от лестницы, не перестают таращиться.