Дикие

Проходит еще пара минут, и мы слышим гудок, приглушенный и гулкий. Уэлч останавливается и разворачивается лицом к горизонту. В ее глазах затравленное выражение, которого я никогда еще не видела.

— Готовьтесь, девочки, — говорит она.

Еще один гудок, и из тумана выплывает буксир. Чайки перекрикивают друг друга. Я хочу зажать уши руками, но Джулия кивает мне, и я подхожу ближе к причалу, а Карсон плетется за мной.

Все в точности как в прошлый раз. Буксир медленно разворачивается, демонстрируя знакомую маркировку. На палубе никого нет, и чем ближе буксир, тем сильнее бросается в глаза пустота. Ни сложенных одна на другую коробок. Ни поддонов с консервами. Один-единственный ящик с яркими надписями по бокам.

Я смотрю на Джулию. Она напряженно покусывает щеку.

— Так бывает?

Она качает головой и что-то произносит, но мотор буксира ревет так громко, что я не могу разобрать ни слова; впрочем, ее мрачно искривленные губы говорят сами за себя.

Кран со скрежетом начинает вытягиваться. Он подцепляет ящик — единственный ящик — и переносит его на причал. В прошлый раз груз сбросили на настил, но на этот раз манипулятор разжимается, лишь когда ящик касается досок. Дребезжа цепью, кран втягивается, и раздается последний гудок, от которого у меня еще долго звенит в ушах.

Мы наблюдаем за тем, как буксир, поднимая огромную волну, удаляется от берега. В прошлый раз мы с трудом дождались разрешения приблизиться. Сейчас никто не хочет делать первый шаг.

Я смотрю из-за плеча Джулии на Уэлч. Стиснув зубы, она мотает головой, и по ее щеке стекает слеза, оставляя блестящий замерзающий след. Я никогда не видела ее такой: ни когда началась токс, ни даже в мой первый семестр, когда одна девочка сломала руку и кость вылезла наружу, разорвав кожу.

— Ну? — Она поворачивается к нам, и я невольно отступаю при виде ее красных глаз. — Чего вы ждете?

Джулия улыбается.

— Только после вас.

Повисает пауза. В воздухе так тихо, что я слышу испуганное дыхание Карсон, а потом Уэлч проносится мимо нас, оттолкнув с дороги Джулию. Мы выходим на причал следом за ней. Доски стонут под ногами, ветер крепчает.

Мы идем в ряд позади Уэлч, и я смотрю на океан за краем причала. Сегодня он неспокойный, болезненно-зеленый, покрытый пеной. Я придвигаюсь ближе к Карсон — посередине безопаснее.

Ящик меньше тех, что присылали в прошлый раз, и он не из дерева, как раньше, а из другого материала. Думаю, это пластик. Гладкий, серый, со скругленными краями и двумя парами защелок, удерживающих крышку. На крышке незнакомый мне символ. Ярко-оранжевый, слегка смазанный, как будто нанесен из баллончика по трафарету. Он похож на символ, каким помечают биологически опасные вещества — пересекающиеся условные круги, но не совсем.

— Стоп, — говорит Уэлч, поднимая руку. — Ждите здесь.

Я только рада держаться от ящика подальше. Он слишком синтетический, слишком искусственный. Ему не место на Ракстере, и я почти не хочу знать, что внутри. Но Джулия уже шагает вперед вместе с Уэлч.

— Я помогу, — говорит она и оглядывается на меня через плечо. Я касаюсь пояса джинсов, где спрятан пистолет, и киваю. Мало мне было переживать из-за Уэлч, теперь еще и это.

На краю причала доски почернели от воды и времени и облеплены зеленой паутиной ряски. Мы с Карсон отходим, и я, скрывая тревогу, расстегиваю нижнюю застежку пальто, чтобы легче было выхватить пистолет.

— Понесем назад ящик целиком? — спрашивает Джулия. Ветер доносит до меня ее тонкий и нервный голос.

— Нет. — Уэлч приседает рядом с ящиком и кладет руку на крышку, словно проверяя, не шевелится ли что-то внутри. — Откроем здесь.

Джулия остается стоять, и мы все смотрим, как плечи Уэлч тяжело поднимаются, как напрягаются вены на ее руках, пока она с усилием расстегивает последние защелки.

На ободке крышки мигает зеленая лампочка. Крышка отскакивает на пару дюймов, как на пружинке. Уэлч осторожно поднимает ее, отвернув лицо в сторону.

Я не вижу, что внутри. Вижу только, что складка на лбу Джулии становится глубже, а Уэлч, сгорбившись, закрывает лицо руками.

— Что там? — спрашивает Карсон.

Никто не отвечает, и я подхожу ближе. Внутри ящика — наполнитель из черного поролона. А в гнезде в самом центре уютно устроился маленький хромированный контейнер размером с кулак. Он похож на миниатюрную копию кислородного баллона, какие можно увидеть в больнице, только вентиль опечатан ярко-красной лентой, проштампованной все тем же символом с крышки.

Внутри меня что-то съеживается, и я тяжело сглатываю слюну, когда во рту резко пересыхает.

— Не понимаю. — Карсон заглядывает в ящик из-за моего плеча; щеки у нее такие бледные, что я начинаю за нее беспокоиться. — Что это?

Джулия не сводит глаз с Уэлч.

— Может, лекарство?

— Сомневаюсь, — говорю я. Будь это лекарство, разве они бы нам не сказали? Разве не приплыли бы сами?

— А как же еда? — спрашивает Карсон уже громче. — Где…

Джулия перебивает ее:

— Еды нет, не видишь?

Уэлч трясется всем телом, и до меня доносится придушенный всхлип, вырвавшийся из ее груди и изорванный холодным ветром.

— Запасы почти кончились. — Карсон выступает у меня из-за спины. — Что нам делать?

И прежде чем я успеваю ее остановить, она берет Уэлч за плечо.

Уэлч вскакивает и резко поворачивается, отбрасывая руку Карсон. Она пятится от нас так быстро, что я опасаюсь, как бы она не свалилась в воду.

— Не надо, — говорит она.

— Простите. — У Карсон дрожит подбородок. — Я не хотела…

— Вы понимаете? — Уэлч смотрит на нас с Джулией, и, когда ветер сдувает с ее лица прядь волос, я вижу, что по ее подбородку стекает кровь от прокушенной губы.

Джулия непринужденно улыбается.

— Конечно.

Я знаю этот тон и без труда распознаю блеф. Она пытается не допустить паники, но держит руку в кармане, рядом с пистолетом.

— Нет, не понимаете. Это… — Голос Уэлч надламывается, становится низким и хриплым. — Это конец. Конец еде, конец нам, конец всему. Они больше не вернутся.

— Не говорите глупостей, они вернутся. — Джулия подходит ближе к Уэлч, протягивая ей руку. Она говорит материнским тоном, терпеливо и сдержанно, потому что кто-то должен сохранять спокойствие, а мы все — дети, которым пришлось повзрослеть полтора года назад.

— Только не после того, что случилось вчера, — говорит Уэлч. — Кто-то нарушил карантин.

За шумом в ушах я почти не слышу воя ветра. Вот и всё. Она знает, она знает, и сейчас ее револьвер окажется у моего виска.

Думаю, я бы сделала это снова. Только чтобы убедиться, что Байетт жива.

— Кто? — спрашивает Джулия. Удивленно распахнув глаза, она замирает на полпути к Уэлч. Я затаиваю дыхание. — Кто это сделал?

— Я не знаю, — говорит Уэлч, и мои вены заполняются облегчением. — Но это неважно. — Ветер сдувает слезы с ее мокрого лица, а к подбородку прилипла длинная ниточка слюны. — Позиция Кэмп-Нэша всегда была четкой. Степень риска слишком высока. Один промах — и все закончится.

Один промах. Мы с Риз, мы — причина, по которой на причале пусто. Из-за нас нет ни еды, ни лекарств — ничего. Мои щеки пылают от стыда, и я прячу подбородок под воротник.

— Они не могут просто пропасть, — говорит Джулия.

Уэлч качает головой.

— Этот контейнер… Это конец. Его содержимое предназначено для того, чтобы нас убить.

Нет. Нет, она ошибается. Они бы не стали так поступать. Они сказали, что помогут. Они обещали.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Джулия. Карсон начинает оседать на меня, и я, отогнав нарастающую панику, нащупываю ее локоть и ободряюще сжимаю.

Уэлч кивает на ящик:

— Символ.

Я бросаю на контейнер быстрый взгляд. Мне страшно смотреть на него слишком долго.

— Вы можете ошибаться. — Джулия старается сдерживаться, но не способна скрыть вызова в голосе.

— Нет, я не ошибаюсь. — Уэлч вытирает струящиеся по щекам слезы. — Они попытались, понятно? Сделали что могли, а теперь решили поставить точку. Как бы я ни старалась, я не могу вас защитить.