Дикие

— Не думаю, что оно совсем выскочило из сустава, — говорю я, хотя мы обе знаем, что злится она не из-за плеча. — Я сделаю перевязь, чтобы снизить нагрузку.

Я помогаю Риз согнуть руку у груди и оборачиваю вокруг наволочку. Я склоняюсь над ней, чтобы завязать узел, и замираю, когда она нервно вздыхает и утыкается лбом мне в грудь.

— Что с ним случилось? — шепчет она.

— Я не знаю, — говорю я. — Он провел в лесу много времени. — Я хочу сказать, что он не такой, как мы. Токс поглотила его целиком — так она не поступала ни с одной из нас.

Я украдкой провожу большим пальцем по ее затылку, а потом падаю рядом на кровать.

— Может, завтра получится сделать тебе нормальную перевязь. Или достать обезболивающее.

Она не отвечает — я не уверена даже, что она дышит. Я не позволю ей раствориться в себе. Я не позволю токс победить.

Я протягиваю руку и слегка сжимаю ей колено. Просто чтобы утешить, напомнить, что я рядом. Но она резко отодвигается.

— Риз?

— Не надо, — говорит она, и я вздрагиваю, когда она вскакивает на ноги и проводит по лицу серебряной рукой. — Не делай так.

— Прости. Надо было спросить.

— Нет, вообще, — говорит Риз, и, когда она поворачивается и смотрит на меня, я вижу маску спокойствия, прикрывающую смятение. — Остановись, Гетти.

— Ладно, — говорю я, примиряюще поднимая руки. Нам нужно успокоиться, и тогда мы придумаем, как все исправить. — Все хорошо.

— Нет, не хорошо, — рявкает Риз. — Ни хрена тут хорошего нет. — Она произносит эти слова безжизненно, как будто почти сдалась, и меня накрывает паника, потому что я не могу потерять еще и ее. — Я не знаю, как нам быть дальше, после того что ты сделала.

Нет, я не могу ее потерять, но я не могу бесконечно придумывать новые оправдания. И у меня не так много терпения, чтобы бесконечно оправдываться за то, что я спасла нам жизнь.

— Другого пути не было, — говорю я. Сжимаю кулаки так, что ногти глубоко впиваются в кожу. — Вопрос стоял просто: или он нас, или мы его, и я приняла единственно возможное решение.

— И что теперь, — ее голос сочится ядом, — мне нельзя злиться из-за того, что мой отец умер? Что токс изувечила его до такой степени, что тебе пришлось его убить?

Я вскакиваю на ноги и — не знаю почему, от злости или из чистого отчаяния, — завожусь так, что меня трясет.

— Нет, — говорю я, — тебе нельзя злиться из-за того, что я спасла тебе жизнь.

Риз прищуривается. Я готовлюсь к тому, что последует за моими словами. Я никогда не встречала человека, который любил бы драться, как она, и не знаю никого, кто мог бы ее превзойти. Но она молчит. Наконец Риз медленно вздыхает, и ее плечи расслабляются.

— Думаешь, я этого хочу? — спрашивает она. Она охрипла, и я с трудом разбираю слова; на нас обеих резко наваливается чудовищная усталость. — Мы не выбираем, что именно причиняет нам боль.

Кровь шумит у меня в ушах, ужас медленно сдавливает кольцами грудь. Пожалуйста, пожалуйста, не делай того, о чем я думаю.

— Риз, — начинаю я, но она мотает головой.

— Я понимаю, что ты сделала. Я думаю, что ты поступила правильно. Но я все равно зла. — Она пожимает здоровым плечом. — Что тут еще сказать?

На секунду я снова оказываюсь там, в темноте, и моя жизнь снова в моих руках. Другого пути не было. Я должна была убить или погибнуть сама. И с ощущением, будто я вырываю собственное сердце, как вырвала сердце мистера Харкера, я говорю:

— Наверное, ничего.

Она кивает. Внутри все сжимается, когда я вижу, как она стирает со щеки слезу.

— Да, вот именно.

За последние несколько дней она раскрылась мне. Теперь я вижу, как она закрывается снова. Снова отгораживается стеной, снова избегает смотреть мне в глаза. Все это разом возвращается, когда она говорит:

— Можешь остаться здесь. Я займу одну из свободных спален.

Она ждет, что я стану спорить. И, будь она Байетт, я бы знала, что сказать. Я бы нашла в ее броне слабую точку. Но в броне Риз слабых точек нет.

— Хорошо. — Я горжусь тем, что у меня не сорвался голос. Но я не могу позволить ей уйти, пока не удостоверюсь, что она понимает. — Мне жаль, что так вышло. Я хочу, чтобы ты это знала.

Единственным источником света служат ее волосы, и ее лицо выглядит странно и незнакомо, как в тот день, когда я увидела ее впервые. Ее больше нет. Она здесь, но ее больше нет.

— Да, я знаю. — И за ней закрывается дверь.

ГЛАВА 15

БАЙЕТТ

Они отдергивают занавеску и вкатывают его

Его каталка напротив моей на нем тоже ремни и я знаю кто это знаю только меня здесь больше нет

Туман в голове я лежу на воде я на море и не чувствую ничего чувствую только как они колют меня и берут кровь

Тедди вот про кого я забыла

Мальчикам вход воспрещен сказала я ему поцеловала его разрушила его жизнь а я ведь даже не пыталась

Когда же ты научишься говорит мне мама

Она снова у окна снова смотрит на меня и на ней костюм как на врачах когда она появляется и пропадает

Есть вещи поважнее твоих хотелок говорит она

Как ты себя чувствуешь

Мы с Гетти на крыше у нее повязка на глазу и мы делаем вид что ее нет и я говорю как ты себя чувствуешь и она говорит

Уже поменьше болит

И я радуюсь а потом она смотрит на меня и мне сложновато привыкнуть к ее новому лицу но она привыкла а значит мне тоже придется и она говорит

У тебя вроде все отлично Байетт

Она говорит отлично как будто имеет в виду что-то еще но я не понимаю и просто пожимаю плечами и

Ну да

Вот что я говорю

Свет глаза слезятся они всегда слезятся они слишком чувствительные я никогда не могла расширить зрачки у окулиста и кто-то нависает надо мной я моргаю контуры становятся четче

Паретта

Мотаю головой пытаюсь увернуться но она говорит что-то я не понимаю что

Тест они хотят провести тест

Моя рука движется

Я пытаюсь положить ее на место вернись я не хочу но нет прокол трубка и яркие желтые руки

Я открываю рот и кричу но звука нет только движение воздуха и что это в моей капельнице прозрачное втекает в меня

Я не могу сопротивляться

Потянуть напрячь растянуть и Тедди где же Тедди во мне что-то во мне что-то прохладное и сладкое

Его здесь нет

И меня тоже

Мягкий прилив

Волны

Берег на Ракстере у школы до токс

Я одна но не совсем я чувствую что сзади бегают и смеются и болтают другие и ничего страшного что я одна потому что стоит мне обернуться и они будут здесь

Но я не оборачиваюсь

В воде краб неподвижный и яркий и я наклоняюсь так что колени касаются воды не джинсы а юбка в клетку такая мягкая как будто я никогда не переставала ее носить

Краб смотрит на меня

Я смотрю на краба

Он заплывает мне прямо в руки и он сухой

Я сплю меня тут нет и я это знаю но я держу краба и разглядываю его блестящий панцирь в котором отражаются кусочки меня

сотни маленьких меня

и все говорят с возвращением а потом

Краб дергается и его клешни медленно чернеют

Сперва клешни а потом весь панцирь тело черное лапы черные мои ладони черные предплечья черные

Я пытаюсь выбросить его но не могу а вода вокруг черная и берег черный и если я отпущу его то исчезну

Если я потеряю его то исчезну

Я знаю это точно, как всегда бывает во сне

все черное все все и ох

Я просыпаюсь

Сперва вокруг тихо. В голове наконец проясняется, и я вижу, что в палате никого нет. Никто не идет. Может, они получили то, что хотели, а может, поняли, что никогда не получат.

— Привет.

Я приподнимаю голову и вижу Тедди, полулежащего в кровати. Он побледнел и осунулся, но улыбается. На нем медицинский костюм — такой белый, что больно смотреть.