Апрель в Белграде

Даже Насте она почему-то не сказала. Обе на выходных учили и забыли позвонить друг другу, или хотя бы встретиться. Алена носила информацию в себе; как тяжелый камень таскала голыми руками и хотела его где-то оставить. Но негде. Это ее. И зачем ей только это надо? Теперь она не может дождаться следующего похода к стоматологу.

Травкина не любит, а жену – пожалуйста. Какого хера?

От Травкина хотелось бежать… в сторону его жены. Алена совсем потеряла ниточку в размышлениях, которая называлась «логика».

И как она только сделала без ошибки тест по философии… чей синоним был слово «логика»? На самом деле, она до сих пор не понимает, почему учитель называет себя учителем логики, а в расписании написано «Фил». Якобы философия, на самом деле – логическое мышление и вообще, все философы задают лишь логические вопросы.

Алена слишком глубоко задумалась о философии на уроке философии, пока делала тест.

– Кто будет списывать, тот осел, – укоризненно произнес философ с поднятым указательным пальцем. Он сам не выдержал и улыбнулся, заставив других рассмеяться. – Я серьезно. Только попробуйте.

Он чем-то похож на Травкина. Такие же переключения между «давайте поржем» и «заткнитесь, мне надо преподавать». Правда, другой смех. Философ любил ржать искренне, как конь, да еще над какой-нибудь глупостью. Травкин обнажал зубы только улыбкой. И то, редко. Его редко что забавляло и вызывало здоровый интерес. Но они не похожи главным: учитель философии – хороший человек. Он играл на гитаре в кафешках, гулял с детьми и женой по вечерам, в шутку отбирал у младшей сладкую вату.

Ничего подобного в учителе музыки не было. Или это оболочка, которая доступна его зрителям, в том числе и Лариной.

Пока Алена слушает философа, она понимает, что не слушает его. Слушает себя. Задает себе вопрос: какого хрена она сравнивает всех подряд с Травкиным?

Она сделала тест за шестнадцать минут, но не хотела выпендриваться и осталась сидеть, незаинтересованно оглядывая кабинет.

– Ален, ты сделала?

Твою мать.

– Да? – она любила говорить неуверенное и вопросительное «да». Кончики пальцев сами отодвигают тест к краю парты, вынуждая учителя подойти и забрать его, с хитрым и подозревающим ее в чем-то взглядом.

Учителю нечего делать, и он бегло осматривает тест, изредка делая замечания парням за последними партами.

– Без ошибок. Настоящий философ.

– Да нет…

– Не скромничай.

Алена скромно улыбается только ему, не желая смотреть на остальных. Первый попавшийся на глаза бы состроил гримасу с улыбкой «ну и выпендрежница».

Понедельник идет, как обычно, и Алена делает вид, что у входа в школу не висит список новых хористов. Если бы она была уверена, что ее имени нет в списке, она бы давно подошла, посмотрела, пожала плечами и плюнула на это хоровое дело, но ведь червячки сомнения грызли ее уверенность… Травкин запустил механизмы в Лариной, которые раньше не работали. И она не идет смотреть.

Если она не посмотрит – значит, ее нет в списке. Эта мысль облегчала жизнь. Незнание позволит ей спать сегодня ночью.

Если только Настя не посмотрит… Блять, Настя. Она же сто процентов посмотрит! Ей же тоже интересно! Настя, нет!

– Ну что, готова к хору? – спрашивает между делом Настя на большой перемене. – Ты, наверно, не будешь в моей группе, потому что только сейчас записалась, но ничего. Где-то да будешь.

А кто сомневался?

– Что? – Алена представляла свое удивление тысячу раз, но, когда она действительно удивляется, это тяжелее. Грудь и голова стали тяжелее.

– Что «что»?

– Ты посмотрела список, да? – произносит Алена с таким лицом, будто бы в голову ударила мигрень.

– А ты – нет?

– Он что, меня взял?

– Я же говорила, нормально поешь.

Гадство какое.

Настя пыталась понять, почему Алене так сильно не хочется в хор. Они ведь даже пели вместе однажды. Дурачились, снимали на камеру. И только подумать! Это была идея Алены. И Настя понимала…

Алена просто ссыкло.

Глаза медленно и раздражительно закрываются, а руки застывают, не решаясь зарыться от негодования в волосах. Очевидно же. Блин, ну очевидно же было! Еще во втором году. У него цель – выбесить ее до смерти, раз ей так скучно. Надо же было ляпнуть Травкину про его хор! Скучный, видите ли. Иди теперь и пой в свой скучный хор.

Если бы молчала на прослушивании, он бы все равно взял. Назло.

Ларина аккуратно бежит между учениками к выходу, перепрыгивая и обходя разбросанные рюкзаки. Такой переполох мог быть только на большой перемене, когда ученики уходили за едой и оставляли вещи в гимназии. А такое чувство, что сначала они вертелись юлой и по ходу дела раскидали свое шмотье. Где упало – там и будет лежать.

На контрольной лестнице уже ничего не валяется. Повеяло холодком. Наверно, с улицы. А может, с алениной кожи.

Она быстро разворачивается к доске объявлений, не обращая внимания на возвращающихся с улицы проглотов, и начинает бешено искать нужную бумажку. Быстрее бы найти ее и разозлиться еще больше.

Вот она.

Алена Ларина.

Будь ты проклят.

Репетиция в понедельник, в 15:00.

Уговора вступать в хор у них не было, так что она не будет. Нет-нет. Может быть, у нее не отвратительный голос, но у нее будут отвратительные репетиции. Он же будет ее выделять. Он же без причины будет говорить ей петь громче и орать, как орет на всех, кто ленится или не старается. Он же будет подмигивать красивым и популярным девчонкам, потому что ему нравились такие. Алене от последнего пункта стало противно дышать, как будто она вдохнула сигаретный дым.

Она уже видит каждый его пронзительный взгляд, который будет проходить сквозь нее.

«Ларина, не хочешь спеть Кристину Агилеру? Хотя бы не будет скучно».

Алена перегибает палку, но ей плевать. Ах, если бы он знал. Нет. Только не ты, Травкин, и твой хор. Я не умею. Не умею петь. Все, что связано с тобой – я не умею.

У нее все равно билось сердце от предчувствия. Ничего просто так не будет. Он будто стоит за спиной, прямо за спиной и дышит ей в волосы. За спиной только дул холодный ветер, который просачивался сквозь открывающееся двери.

Надо успокоиться. И съесть недоеденный сэндвич, который остался грустно лежать на лавочке рядом с Настей.

***

После последнего урока русского на третьем этаже Алена вылезает из толпы и проскальзывает в туалет. За две минуты этаж очищается, а за другие три – начинается урок второй смены. Шумела только вода из-под крана. Она умывается, пьет воду, закрывает кран, вытирается рукавом куртки, которую успела надеть, и уходит. Абсолютная тишина. В такой тишине всегда кажется, что кто-то схватит тебя за шею или выпрыгнет из-за угла. Бедные дети, которые просидят тут до половины восьмого! Алена спускается по ковровым лестницам и идет по коридору до следующей лестницы. Ее шагов совсем не слышно. Ее саму никогда и нигде не слышно.

За углом – угадайте что? Ковровая лестница. И по ней нужно спуститься, как ни странно. Издалека были слышны взрослые голоса, которые остались проигнорированными. Зря. Завернув за угол, Алена тут же одумалась, повернулась на девяносто градусов обратно и зашагала быстрее к первой лестнице. Надо бегом обратно. Куда угодно. Как маленький неуклюжий пингвин, который бежал к своей маме. Руки сжаты в маленькие кулачки.

Разговоры поднялись на второй этаж к ней. Уйдите, уйдите, уйдите…

– Ларина.

Да, это ее фамилия. А Вы, кажется, Травкин? Какое совпадение: от Вас-то я и бегу.

Алена застывает и несколько секунд уверенно смотрит вперед. Закрывает глаза. Как он ее узнал? По вечной куртке болотного цвета? По хвосту? По желанию съебаться от него? Может быть…

Травкин убеждается, что она идет к нему и возвращает внимание на разговор с коллегой. Пара секунд, и они прощаются. Мужчина уходит туда, куда бежала Алена.