Апрель в Белграде

– Ничего не понимаю, – что-то в этом всем ее дико бесило, но она не могла понять – что.

Загвоздка. Интрига. Его собственная интрига, и только его, которую он написал себе и теперь ходит довольный, зная, что вводит в заблуждение всех, с кем взаимодействует. Он постоянно что-то недосказывает, но при этом выглядит так натурально, будто не делает это нарочно. Как он мог разуверить в чем-то и сразу на следующий день заставить поверить в ту самую вещь? Травкин даже дышал лицемерно и выучено. Даже его импровизации выглядели профессиональными, будто бы он бесстрашный и непробиваемый, а если и кто-то собирается давить – это он. Он всех раздавит.

У Алены кипят мозги. Он занял слишком много места в ее мозгах. Но она ест ананас.

Настя застывает с открытым ртом.

– Ну, напой. La Bella Rosa, – торопливо она жестикулировала рукой. Вдруг она и правда стала гениальным вокалистом.

На самом деле, ей не хотелось, и она усмехнулась, вспомнив Дмитрия Владимировича. То, как он попросил ее спеть; точнее, он не просил ее петь – он попросил другого парня сыграть. Насколько он равнодушен. Некрасивый писк пианино все еще гудит у нее в ушах, но Алена задумалась. Настя не враг, ладно. Она хочет помочь.

Прожевала ананас. Встряхнув головой, Ларина сделала самое ленивое лицо, какое только могла. Такое лицо она делала в детстве, когда мама заставляла убираться в квартире. Ларина поет очень быстро и, как говорится, на отъебись. Настя кивает в такт головой, но не успевает: подруга спешит и фальшивит.

На, получи и распишись. И отстань.

– Нормально, – выдавливает из себя.

– Он сумасшедший, – выдыхает Алена, расценив ответ Насти, как «свиньи красивее кричат».

– Ты сейчас специально налажала, Ален. Узнаешь, короче, – повышает голос Настя, используя его как самозащиту на психозы Алены, но продолжая оперативненько кушать. – Он вывесит список в понедельник и посмотришь, – глаза Лариной снова опускаются. И так понятно, что не возьмет.

– Ладно, – Алена бросает взгляд на настенные часы. – Я к стоматологу.

– Иди.

Так Алена и уехала в закат к стоматологу на автобусе. Дороги, по которым ездил пятый автобус были гладкими, поэтому прислониться головой к окну было можно. Главное не думать, насколько оно грязное. Стоматолог не был срочным. Зубы не болели и не отваливались, но почему бы не посверлить лишний кариес. Ей не хотелось, чтобы маленькая проблема превращалась в большую. И она надеется, что речь идет только о зубах.

Алена ждет, когда автобус затормозит и откроются двери. В мыслях вертелась сцена из «Сверхъестественного», в которой стоматолог просверлил пациента до смерти. Страхи перед ним оправданы, ведь ни один врач не долбит железякой твои кости, а ты лежишь и слушаешь. А если уж совсем край – орешь.

А потом ты едешь такой домой, как ни в чем не бывало. Дикость какая-то.

Хотя розовый интерьерчик у них милый. И стулья в цветочках вокруг журнального столика с огромной тарелкой конфет. Кто бы не оформлял клинику, у него хорошее чувство юмора.

– Можете подняться к доктору, – сказала пухленькая брюнетка, чей бейджик Алена не успела рассмотреть, хотя ей было интересно. Алена коротко улыбнулась и поднялась вверх по лестнице, не чувствуя этого внушительного отвратительного запаха горелой кости. Лет в пять, когда ее мама водила к стоматологу в России, еще на пороге можно было ощутить запах ужаса и бежать.

Собственно, вот и доктор и ее две ассистентки. Алене пришлось застыть, так и не сняв до конца зеленую куртку, потому что ее никто не заметил.

Две ассистентки стояли в халатах, а главная – только в белой майке и штанах сидела у батареи и пила кофе.

Я тут типа буду дальше стоять, или мне просто сесть и приказать вам сверлить зубы или…

– Здравствуйте, – стоматолог замечает ее, поднеся чашку к губам, и быстро откладывает ее на подоконник. Алену отмораживает, и она наконец-то снимает куртку, вешая ее на попавшийся на глаза настенный крючок. – Елена.

Молодая, черные волосы. Алена бы дала двадцать девять. Ну, тридцать максимум. Замужем? Алена пытается поймать взглядом ее кольцо, пока она готовит инструменты. Нет, кольца нет.

В Сербию понаехало слишком много русских за последних пять лет, но сербы по прежнему играли важную роль в своей стране, как например – лечили зубы. Она сербка. Говорить тоже приходится на сербском и ровно до тех пор, пока не узнают имя Лариной, не поймут, что она русская.

– Алена, – она научилась произносить свое имя четко, чтобы не переспрашивали.

– Русская?

– Приехали семь лет назад, – заученная фраза.

– Вообще нет акцента, – она искренне удивляется, обращаясь к двум девушкам за спиной, которые неловко стояли, как миньоны. – Садись.

У них еще и кресла розовые. Хотят притупить настороженность и страх пациентов. Не выйдет, но да ладно. Это все равно мило.

Эта Елена любила болтать и смеяться над глупостями. Сначала Алене показалось, что она промахнется с ее разными сверлилками, но она не промахивалась и еще успевала болтать про какую-то фигню… которую Алена, естественно, слушала. Во-первых, ее мания изучения, и во-вторых – скучно. Она слышала тихий разговор про какую-то мазь, которую одна дала другой. Про какие-то новые препараты в области стоматологии. Про мужа Елены, который постоянно на работе, а дома – спит. Странно, кольца у нее нет. Может, сняла из-за работы? Про девчонку с универа, которая прикрыла недавно свою клинику.

Аленины мысли заполнял всякий хлам, и она наслаждалась, сидя в куче ненужных вещей и разбирая их, пристально рассматривая каждую, поднимая к солнцу и крутя в руках.

– Та-а-а-к, – довольно тянет Елена, убирая изо рта девушки ватку и эластичную лампочку и давая знать, что можно открывать глаза. Алена проморгалась и открыла глаза. – Постучи зубками, – все столпились около нее, как голуби над хлебушком.

Алена стучит зубами, будто бы никогда в жизни этого не делала.

– Пломба не мешает?

– Нет, нормально.

– Ну, все, – мокрые перчатки летят в мусорное ведро. Интересно, ее кофе уже остыл? – Придешь ко мне еще три раза и все вылечим, – они вместе поднимаются со своих мест, кто куда: Алена сразу за курткой, пытаясь попрощаться улыбкой, а Елена – к столику, записать время.

Спина и жопа отваливаются столько сидеть.

– Держи. В понедельник, в три часа, – рука протягивает ей визитку или типа их личной картонки, на которой они пишут время следующего визита.

– Хорошо, – взгляд сразу любопытно падает на миниатюрную картонную книжечку голубого цвета. На, мать его, главной обложке – название клиники Denatorium, а внизу – имя главного стоматолога написано самым стандартным шрифтом, типа ариала или калибри. Еще секунду назад лицо Алены было живым. И мышцы на лице двигалась. У нее вот-вот заболит шея от нежелания ее поднимать, но наплевать.

Она увидела имя – Елена Травкина.

Рот приоткрывается.

Да ладно…

Я не хочу петь

Какое-то тухлое утречко.

Она сидела с закрытыми глазами между Ксюхой, Миленой и Марией. Милена и Мария как обычно без остановки трындели, и Алена уже поняла, что встревать в это – беполезно. В такие моменты они никого не видят, только друг друга. Учитель русского называет их сиамскими близнецами.

И почему Алена думала, что может влезть в их дуэт? Стать им интересной?

Сейчас она не думает так. Ксюха думает, раз пытается комментировать их темы и не получать в ответ ничего. Ксюха, они вдвоем, им насрать. Успокойся, и попытайся поспать. Как я.

Она сидела между ними: сначала наблюдала, слушала; морщилась, когда они говорили про прививки, потом многозначительно смотрела вперед, когда они говорили про последнюю серию Ривердейла; теперь сидит, как сырое мясо и ждет конца урока. Сегодня истории нет. Замена. Поэтому все болтают, как будто ходили с заклеенным ртом весь год.

Про жену Травкина она не сказала никому, зная, что эта информация разлетится, как горячие пирожки. Конечно, кем она работает – никого не интересует, но ее рассказы про мужа… Алену бы сожрали, если бы кто-то узнал, что она владеет такими богатствами. Сплетни про учителей – самые дорогие сплетни.