Страница 12 из 19
Так они проговорили ещё час. Кирилл продолжал изливаться откровениями. Рассказывал о том, какое порно смотрит его сын; сколько денег администрация отмыла с последнего дня города, а также поведал обо всех своих бизнес-планах, за которые его высмеивает благоверная. Попутно он всё журил Дворового за несообразительность и безынициативность. А Жора лишь покорно слушал, изредка похихикивая и ещё реже вставляя неубедительные, но, как он сам считал, мудрые замечания, которые всё равно оставались без внимания. И всё же в словах брата была какая-то истина. Она была блёклой, и маячок её будто бы был неисправен, побиваясь на манер азбуки Морзе через плотную и колючую путаницу мыслей Дворового. А когда слова начали рассыпаться, не долетая притом до ушей обоих собеседников, Дворовой повёл брата в гостиную, держа его на себе. Он усадил Кирилла на диван, а сам принялся искать тряпьё, которое можно было устелить на пол, дабы обеспечить своему родственнику полноценный ночлег. Но пока он это делал, Кирилл принял горизонтальное положение и засопел на диване.
Вскоре стены квартиры стал сотрясать храп. Но ни он, ни жёсткий пол не были истинной причиной Жориной бессонницы. В голове его без конца и без толку, точно взбесившаяся карусель, кружилась вереница услышанных ранее откровений, а также воспоминаний, что рождались сами собой, отпочковываясь друг от друга и мутируя, становясь историями с одной стороны знакомыми, а с другой – окрашенными в новые, кислотные оттенки, и тоже самостоятельно живущими. Они возникали перед закрытыми глазами и сменялись вспышками на экране той самой электрической коробки, вместившей в себя, казалось, все Жорины страхи и пороки, и заставившей его разум усомниться в прежде казавшихся очевидными истинах. И чем неочевиднее они становились, тем сильнее Жора в них верил.
Все в этом доме уже должно быть спали. Всем было плевать на его секрет, думал Дворовой, вглядываясь в монохромные контуры коридора, пробираясь на кухню сквозь сумерки. Упав под стол и прильнув к телевизору, он в случайном порядке прощёлкал с десяток каналов. Всюду были сплошь едва заметные статичные фигуры – где-то атрибуты мебели, а где-то лежавшие порознь на одной кровати супруги, тоже выполнявшие функцию своего рода мебели по отношению другу к другу. Его собственная, пятнадцатая квартира в экране телевизора была, как и прежде, затянута черной массой, только на сей раз напоминавшей полотно густых туч, словно образованных нефтяными испарениями. Кое-где в них крутились воронки, в самом центре которых была ещё более плотная и какая-то совсем уж непроходимая тьма. Он пытался заглянуть в неё, а ему казалось, что кто-то смотрел на него прямо оттуда, через экран. Изнутри. Но не сквозь стекло кинескопа, а сквозь материи куда более тонкие, незримые. Необъяснимые. Слабый электрический заряд пробежал по его плечам, устремившись затем книзу, вызвав неприятное покалывание в щиколотках. После по телу пронеслась ещё одна такая, но уже более явная волна. Сила этих потоков нарастала до тех пор, пока Дворовой не коснулся вспотевшей, чуть трясущейся рукой панели телевизора и не отключил его. Вернувшись в гостиную, Жора спрятал всего себя с головой под одеялом и, свернувшись там калачиком, уснул.
Наутро Кирилл, не успевший толком протрезветь, без конца просил у брата прощения. Ни о чём другом и не заговаривал. А еще как будто пытался обнулить всё сказанное накануне, ссылаясь на пьяный бред. Сказал, что вернётся домой. Но как в действительности ему следовало бы поступить, Дворовой не знал. И не был уверен, что хотел знать. Всё это казалось лишним, разрушающим, не добавляющим ничего важного в его жизнь.
Распрощались они на словах весьма странных. Распахнув дверь и уже ступив за порог, Кирилл обернулся и сказал:
– Мы же, брат, жизнь-то свою не проживаем. Она у нас перед глазами проходит, а мы сделать ничего не можем. Мы – не зрители даже. Так, наблюдатели. И никому не нужны. Ни ты! Ни я! Чёрное, пустое место без фиги в кармане! – Мужчина сунул руку в карман и высунул из него собранную в кукиш ладонь, а затем звонко рассмеялся – так, что хохот его эхом прокатился по всему подъезду, отчего зазвучал немного зловеще.
– Хорош философствовать! Такси ждёт.
– Подождёт. Мы все ждём чего-то. И я, и ты. А толку?
– Иди, давай. Пускай Нателлка отзвонится, как доберёшься, – сказал ему вослед Жора. Кто-то без фиги, а у кого-то целый кулак в кармане на случай чего припрятан, подумал он, сам не поняв к чему, закрывая дверь.
Обычно утро субботы навевало Дворовому скуку. В этот раз к ней примешивалось ощущение пустоты и даже какая-то тоска. Пытаясь с этим хоть и знакомым, но всё же новым своим состоянием примириться, Дворовой вдруг поймал себя на мысли, что не увидит сегодня Софью Васильевну. Но, может, так оно и к лучшему. Пожалуй, ему и не хотелось её видеть. Не моглось. В своих пусть бледных, но таких навязчивых представлениях он уже всё с ней сделал. Вломился, схватил, заткнул рот, овладел и ушёл. Оттого чувство стыда, подобное тому, что он испытывал в детстве, когда мастурбировал, обдавало его острой, холодной струёй, как только в голове возникало перманентно недовольное выражение лица начальницы.
Только к вечеру это ощущение стало притупляться. Оно смывалось бесконечным потоком серых лиц, мелькающих на экране, и, звучащих там же бесцветных голосов. Воробушков весь день читал какую-то толстенную книгу, свихнувшаяся леди из последнего подъезда в одиночку выплясывала что-то наподобие кадрили и попутно декламировала сложносочинённые монологи, а толстая девица из двадцать седьмой ругалась с матерью, кормя кота.
Жора вообще не любил кошек. Но тот, из двадцать седьмой ему нравился. Видать, потому что чёрный. Иногда чёрные кошки вызывали в Дворовом какой-то почти священный трепет, напоминая ему собой посланцев из других миров, что призваны наблюдать за происходящим, обладая тайным знанием, но при этом не вмешиваться в ход вещей. По последнему пункту Дворовому не удавалось быть на них похожим. Да и вообще больше ему по душе всегда были собаки. Вот только с ними всё не везло. Когда-то в детстве у него была такса по кличке Лесси. Попала под машину. Другую – добродушную дворнягу Дайну, которую Жора хоть и не приютил, но смог подружиться, – отравила соседка, потому что была уверена, что эта псина вместе с остальными бездомными шавками топчет её незабудки, высаженные у подъезда. Но, казалось, что ещё одним человеком, искренне обрадовавшимся этому факту, был Кирилл. Потому, что не любил животных. Могут ли вообще любить кого-то такие люди: расчётливые, эгоцентричные и готовые идти по головам? И сколько всей этой гадости бултыхалось внутри самого Дворового, напитанного той же самой кровью и вылепленного из той же плоти, что и его брат?
Жора не отрывался от экрана на протяжении почти что целого дня. Он проверил каждую без исключения квартиру, заглянув и туда, где прежде его любопытство обращалось ленью и скукой. Но едва ли в четверти из них происходило что-то любопытное, а тех квартир, где вообще хоть что-то происходило, не набиралось и половины. К ночи во всём доме Жора насчитал целых две пары, занимавшиеся сексом, что, как полагал он, необычайно много для здания, заселённого, в основном, пенсионерами. По-прежнему экран молчал лишь на пятнадцатой кнопке.
Это должно было быть хорошей новостью – то, что Дворовой всё ещё находился вне наблюдения, но на самом деле непонимание столь привилегированного положения вызывало у него лишь странную тревогу, граничащую с паранойей куда большей, чем та могла бы развиться у Дворового, узнай он наверняка, что за ним следят. Дьявольский ящик не раскрывал секретов. Хотя сам он был, пожалуй, наименьшей из всех тайн, что хранит этот мир, сам по себе уже являющийся одной большой квантовой неопределённостью. Кванты. Жора всегда любил это слово. Во-первых, с ним всегда можно казаться чуточку умнее. А во-вторых, оно красиво, удобно и универсально. Употреблять его можно в каком-угодно контексте: от новостей технического прогресса до распада чьей-то семьи. Мол, квантовая природа этих двоих индивидов настолько разнилась, что никакие сюрреалистичные, духовные субстанции, в некоторых случаях называемые любовью, никак не компенсировали огрехи материального мира.