Чернолесье

Впрочем, иеремиты и не были монахами, на самом-то деле. Это были те самые заморские наемники, что захватили некогда власть в Брукмере, а теперь, когда их оттуда выбили, ошивались по окрестным лесам. За неделю в городе я наслушался рассказов о них – от некоторых кровь стыла в жилах. Кажется, никто в городе особенно не жалел о том, что их прогнали.

– Почему дорогу перегородили? – осведомился Нуту, красноречиво держа руку на эфесе меча.

– Потому что здешняя земля орденская, а за проезд десятина требуется, – спокойно ответил одноглазый. – По десять крон с повозки и из товаров – что возьмем.

– Не многовато ли? – спросил Нуту. Он выдвинулся вперед, заслоняя стоявшего рядом Бажана. Люди его также постепенно подтянулись вперед.

– А коли многовато, так езжайте другой дорогой, – пожал плечами одноглазый. Его люди, в свою очередь, выстраивались полумесяцем за его спиной, а стрелки, не слишком стесняясь нас, заняли позиции за деревьями.

– Его Величество повелел на Чернолесском тракте таможен не ставить, – произнес Нуту. – Вам что, королевский указ не писан?

– Что нам, смиренным детям вседержителя, до этих светских установлений? – с деланной благостью в голосе произнес одноглазый. – Хотите дальше ехать – платите, не хотите платить – ступайте королю жаловаться. Заодно расскажите ему, что Орден Мученика Иеремии…

Далее иеремит прибавил короткий, но обстоятельный рассказ о том, что именно весь его орден делал с карнарским королем, в каких позициях, и какие звуки король при этом издавал. За любое предложение из этого рассказа, произнесенное вслух в Брукмере, он лишился бы головы, но мы были не в Брукмере, а на безлюдной дороге среди холодных осенних сумерек.

– Давайте будем разговаривать цивилизованно, – вмешался в беседу Бажан. Голос его заметно дрожал. – По десять крон с повозки – это вполне разумная пошлина. Давайте ей и ограничимся. Готов еще даже по две кроны прибавить, но только товар забирать не нужно.

– Прибавить – это дело, – кивнул одноглазый. – Это богоугодно. А вот условия ставить смиренным труженикам веры – это уже не богоугодно. Одним словом, двенадцать крон с повозки – это только за то, что мы с вами просто разговаривать стали. А за то, чтобы целыми добраться до Кирхайма – это уж мы возьмем с повозок, сколько Мученик Иеремия нам дозволит. Хватит болтать – развязывайте тюки.

При этих словах люди одноглазого сделали пару шагов вперед с явным намерением окружить передние повозки.

– Эй-эй, стоять! – воскликнул Нуту, потащив из ножен меч. Поняв, что сейчас начнется, я, стараясь не привлекать внимания, вытащил из футляра заряженный крикет, Винс же присел за подводу за моей спиной.

Одноглазый сделал едва заметный жест рукой, и секунду спустя Нуту дернулся и повалился огромным мешком в грязь – из его затылка торчал наконечник арбалетного болта. Его люди мгновенно повытаскивали мечи и рассредоточились, а на них с гиканьем бросились разбойники. Грянули выстрелы. Дым повалил грязными ватными клубами, послышался лязг мечей и отчаянные крики.

На секунду я растерялся, и это едва не кончилось плохо: один из иеремитов, молодой парень с куцей бороденкой и прыщавым лицом, вырос прямо передо мной, замахнувшись кривым клинком. Целиться было некогда, и я, вскинув крикет, разрядил его прямо в грудь разбойнику. Пуля проделала в кольчуге черную дыру, а парень осел в грязь, выронив саблю из рук.

Стараясь на него не смотреть, я огляделся по сторонам. Вокруг уже кипел беспорядочный, кошмарный бой. Двое наемников из последних сил загораживали бледного, как смерть, безоружного Бажана от наседающего одноглазого иеремита, отчаянно рубившего мечом направо и налево. Чуть поодаль еще один разбойник насмерть сцепился с возницей передней повозки: они катались в грязи, стараясь до тянуться до валяющегося рядом топора. Впереди двое разбойников быстрыми, хорошо натренированными движениями перезаряжали аркебузы. Еще один, чернобородый толстяк в пластинчатой броне, натягивал тетиву арбалета.

Именно арбалетчика, который стоял ближе других, я и наметил следующей целью. Мысль о том, что этот ублюдок только что ради денег убил Нуту, заволокла мой разум кровавой пеленой. Перескочив через поваленное дерево, я настиг его, уже наложившего стрелу для нового выстрела, и рубанул крикетом наотмашь, так что лезвие, вонзившись в плечо, проделало путь до самых ребер. Глухо вскрикнув, он повалился на землю, заливая кровью еще дымящееся дуло крикета и мои руки.

«Это же люди, что ты делаешь!» – промелькнула в моей голове мысль человека, никогда в жизни не убивавшего. Чувство, что я только что лишил жизни двоих людей, едва не скрутило меня узлом, и крикет чуть не выпал из моих рук.

«Никакие это не люди!» – ответила жестко другая часть моего сознания. – «Это все игра! Это враждебные монстры: не убьешь их – и они убьют тебя!».

Мысль о том, что я имею дело не с людьми, придала сил, разом разрешая все моральные дилеммы, а остальное сделали вкачанные навыки обращения с оружием и увеличенная ловкость. Не теряя больше времени, я рванулся к одному из аркебузиров, уже поднимавшему свое оружие, направленное на защитников Бажана. Он мог бы успеть выстрелить, но замешкался на секунду-другую, боясь, похоже, задеть своего командира, рубившегося в самой гуще схватки. Этих-то секунд мне и хватило, чтобы добежать до него и размахнуться крикетом.

Среагировал он вовремя: повернулся в мою сторону и загородился ружьем, так что удар моего топора пришелся в его цевье, от которого брызнули в разные стороны щепки. Пока я заносил руку для нового удара, стрелок толкнул меня прикладом в грудь, отчего я едва не потерял равновесие и не рухнул в грязь.