Чернолесье

Проснулся я оттого, что кто-то осторожно потряс меня за плечо. 

– Эй, ваше инородие, вы бы вставали, а то стемнеет уж скоро, – раздался рядом низкий мужской голос, совсем непохожий на голос старосты. 

Я с трудом приподнялся над лавкой, уставившись на парня чуть помладше меня, светловолосого и крепкого, в потрепанной куртке на шнурках и портках с черным кожаным поясом. Выглядел он явно более щеголевато, чем прочее население деревни, включая старосту. 

– Ты кто? – спросил я, подавив зевок и сев на лавку. Голова была тяжелой, словно горшок с кашей. 

– Винсом меня звать, – охотно ответил парень. – Я сын Густава, старосты здешнего. Он меня просил вас к дальнему полю проводить. Ну, я сидел в сенях, ждал, будить-то вас не хотел. Но сейчас-то уж дело к вечеру, думаю: вам же, поди, подготовиться надо. 

Я чуть расправил измявшуюся грязную рубашку и выглянул в окно сквозь мутный пузырь. Солнце, в самом деле, уже почти село: верхушки леса на горизонте полыхали алым.

– Спасибо, что разбудил, Винс, – сказал я, потянувшись за ружьем и мешком с зарядами, который мне Олег также любезно оставил. – Когда они обычно появляются?

– Мученики их знают, – пожал плечами Винс. – Наши-то после заката давно на улицу не выходят – на всякий случай. Може, и сразу, как стемнеет. Сейчас уж, почитай, что у всех двери на замок.

– Ну, тогда давай готовиться, – сказал я, прочищая ружье шомполом. – Топор поострее есть у вас?

– Найдем, – кивнул Винс. – Там это, мать куру, значит, сготовила…

Я сглотнул, но понял, что есть мне совсем не хочется. Дело было не только в давешнем горшке каши, но еще и в волнении, заставлявшем мерный стаканчик с порохом в моих руках дрожать и со звоном стучать о дуло ружья. Мне предстоял бой. Первый бой, в котором я смогу рассчитывать только на себя.

Только сейчас я окончательно осознал, что совершенно не знаю, что буду делать с этими квакенами, что я ввязался в какую-то совершенно дурацкую авантюру, достойную премии Дарвина, и пропаду не за грош. Слабым утешением мне служило лишь то, что, погибнув, я, возможно, очнусь в заброшке напротив офиса «Норски» и отправлюсь обсуждать с Грановским условия контракта. Вот только уверенности в этом не было совершенно никакой. Пожалуй, лучше было бы на это не надеяться, и, как сказал Олег, исходить из того, что это реальная жизнь. 

Пока я готовился: заряжал ружье, распределял заряды по мешочкам, выбирал топор поухватистей и припоминал все, что вложила в мою голову неведомая программа относительно квакенов, Винс, обосновавшийся здесь же, практически непрерывно болтал.

Оказалось, что он целый год провел в Брукмере в услужении у маркграфа. Потом, правда, выяснилось, что не у самого маркграфа, а у лейтенанта маркграфской гвардии… ну, ладно, не лейтенанта, а рядового мушкетера, но все-таки. А теперь вот по просьбе отца явился он в деревню помогать с хозяйством. Собственно, главным образом, отец просил его с другими парнями разобраться с нашествием нежити. Те и впрямь попытались прогнать тварей дрекольем, но ничего путного из этого не вышло: одного квакен ужалил, еще двоих сильно ранил, прочие еле ноги унесли. 

Более или менее разобравшись со снаряжением, я, чтобы скоротать оставшееся время, попросил Винса рассказать про Брукмер. Уже через полчаса я знал о городе сильно больше, чем хотел. Так, я узнал, что лучший бордель в городе «У рыжей Мэл», что трактирщик в «Черном дубе» безбожно разбавляет пиво, что у графских гвардейцев вечная вражда с городской стражей, и что на местной ярмарке можно попробовать лучшие колбасы, какие только встретишь от Чернолесья до Изумрудного залива. 

Ничего из этого, кроме разве что колбас, меня не заинтересовало. Однако про себя я отметил, что Винс, пожалуй, может быть очень полезен для того, чтобы начать хоть немного ориентироваться в этом мире. И решил, что нужно будет обязательно поболтать с ним потом, если только я останусь жив.

Стараясь отвлечься от его трескотни, я постарался сконцентрироваться на том, что теперь знал о нежити. Это не было похоже на обращение компьютера к базе данных – скорее ощущалось так, словно я когда-то прочитал об этой нежити книгу. И половину прочитанного, конечно, забыл. Но мог восстановить в памяти, если постараться.

Крутилась у меня в голове какая-то идея. Совсем простая, но из-за сонной одури я никак не мог ее хорошенько сформулировать.

– Слушай, ты вот про куру говорил, – сказал я. – Придется вам, ради избавления от нежити, еще одной пожертвовать.

***

Когда за узким, похожим на бойницу окошком совсем стемнело, я решил, что тянуть больше нечего, и пора уже отрабатывать не съеденную пока еще курицу. Взяв ружье наизготовку, я осторожно, стараясь не скрипнуть, приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Плащ я оставил в хижине на лавке – не хотелось, чтобы он стеснял движения.

Ночь была промозглой, и я, стоя в одной рубашке, невольно поежился. В просвете между комковатыми тучами сияла луна – похоже, я увидел ее впервые с момента, как здесь оказался.

Тишина на единственной деревенской улице стояла полная. Кажется, можно было услышать стук собственного сердца. Курица, которую я попросил выпустить, суетливо бегала по двору и жалась к стене птичника, словно умоляя впустить ее внутрь.