Страница 10 из 15
Для реализации проекта по заселению сектантами пустующих сельскохозяйственных земель была создана Комиссия (ОРГКОМСЕКТ), в состав которой вошел сектант-молоканин Н. Михайлов. Однако сами сектанты оценивали результаты деятельности этой комиссии как неудовлетворительные. Когда голод был преодолен, сектанты в глазах власти превратились в «кулацкий и полукулацкий элемент», носителей мелкобуржуазной психологии. Начальник VI отделения секретного отдела ОГПУ, занимавшегося борьбой с религиозными организациями, Е. А. Тучков в сентябре 1923 года в своем докладе сообщал: «Свою антисоветскую деятельность сектанты, главным образом баптисты, евангелисты и толстовцы, проявляют в проповедях, песнях, молитвах и антимилитаристическом отношении к государству вообще и к воинской повинности в частности»91. Как следствие – ОГПУ обрушило репрессии на сектантов, которых ссылали в Нарымский край, на Соловки. В докладной записке евангельских христиан-трезвенников в ЦК РКП(б) 18 февраля 1924 года делался вывод: «Советская власть в лице ГПУ возвратилась к старой тактике царских гонителей за веру»92. Несколько тысяч меннонитов выехали из СССР.
Следует заметить, что многие сектанты искренне поверили в то, что при советской власти они смогут получить ту долгожданную духовную свободу, свободу вероисповедания, о которой мечтали в дореволюционное время, и, как следствие, чересчур активно включились в строительство новой жизни. Помимо прочего, сектанты позволяли себе «неканоническую» интерпретацию коммунизма: создавая крестьянские коммуны и кооперативы, они заявляли, что «проповедуют идеи коммунизма в чистом виде»93. Кроме того, власти с раздражением отмечали создание сектантами параллельных комсомолу собственных молодежных организаций: бапсомола, христомола и трезвомола (которые начали появляться в России еще в 1905–1908 годах). В апреле 1926 года на Всесоюзном совещании по антирелигиозной пропаганде воссоздание религиозных молодежных движений было охарактеризовано как попытка подменить советскую комсомольскую организацию. 22 августа 1927 года ВЦИК издал циркуляр «Об ограничении сектантов», в котором говорилось о чрезмерном расширении деятельности сектантских организаций, недопустимости открытия сектантскими организациями детских кружков и запрещалось регистрировать старые и новые религиозные объединения граждан, «не признающих налогов, воинской повинности и вообще каких-либо обязательных государственных повинностей»94. Квакеры занимали более осторожную позицию в социально-политических вопросах, поэтому им удалось продержаться немногим дольше, чем другим сектантам. При этом образовательные инициативы квакеров также вызывали неприятие советских органов власти. В 1931 году, последним из числа иностранных благотворительных организаций, был закрыт московский квакерский офис.
Таким образом, в 1891–1922 годах тема голода и борьбы с ним была исключительно политизирована: власть и общество по-разному оценивали масштабы народного бедствия, предлагали разные стратегии по его преодолению. В то время как либеральные общественные деятели, руководствуясь гуманистическими принципами, призывали власти безвозмездно помогать крестьянству, правительство настаивало на выдаче возвратных ссуд, так как опасалось, что безвозмездная помощь приведет к развитию иждивенческих настроений в деревне и со временем склонит народ к бунту. Вместе с тем гуманитарные миссии российской интеллигенции становились важным фактором выработки гражданской идентичности. При этом с особым подозрением правые круги относились к иностранной помощи, усматривая в ней опасность дискредитации России на международной арене. Только в 1921 году уже советское правительство впервые официально обратилось за помощью к иностранным государствам, учитывая катастрофическую ситуацию в сельском хозяйстве, спровоцированную войной и политикой военного коммунизма. Однако откликнувшиеся на призыв советской власти иностранные гуманитарные миссии на деле оказались заложниками временной политики большевиков, не предполагавших долгого сохранения «нового курса» после решения основных сельскохозяйственных вопросов.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
ПО СЛЕДАМ ОБЩЕСТВА ДРУЗЕЙ
«Знаешь, в Советской России даже плакат такой сделали: „Учитесь работать у квакеров“, настолько их там уважали и ценили», – сказал мне Билл Чадкирк, заведующий отделом Квакерских международных общественных проектов в Доме Друзей в Лондоне. Он вышел из своего кабинета перекинуться со мной парой слов, когда я заехал в британскую столицу после участия в квакерском проекте в городе Дадли в 1993 году. Билл сильно удивил меня. Квакеры в большевистской России? Религиозное общество Друзей в стране воинствующего безбожия? «Да, именно так, – подтвердил Билл, – в городе Бузулук». Я и города-то такого не знал, а Билл оказался в курсе даже того, что было это в Самарской губернии во время голода в Поволжье. Именно он, Билл Чадкирк, побудил меня к тому, чтобы взяться за эту историю.
Встреча наша состоялась летом, а зимой Билл прислал мне свою рукопись «Famine And Relief» («Голод и помощь»), написанную на основе доступных ему материалов. Прочитав ее, я понял, как мало в России известно о квакерах и их работе во времена голода в Поволжье, и мне захотелось самому исследовать эту тему и поделиться добытой информацией с моими соотечественниками.
Не имея опыта работы в архивах, в эпоху, когда интернет был еще диковинкой в наших краях, я для начала узнал в областном архиве Петербурга адрес Бузулукского архива.
В ответ на мой запрос оттуда пришло уведомление, что никакими документами о работе в городе квакеров в интересующий меня период архив не располагает. Но недели через две меня разбудил телефонный звонок. Любезная сотрудница архива в Бузулуке сообщила, что ей удалось найти папку с материалами, которые могут представлять для меня интерес.
В Бузулуке я остановился в комнате отдыха на железнодорожном вокзале и каждый день ходил пешком в город, расположенный на приличном от вокзала расстоянии: в XIX веке железнодорожные ветки порой прокладывали так, что города находились довольно далеко от станций. Предоставленные архивные материалы меня потрясли: приехавшие сюда англичане спасали от голодной смерти моих соотечественников. Они не брали за это денег, да и какие могут быть деньги у умирающих от голода крестьян. Напротив, англичане собирали деньги в своей стране – на покупку продуктов и доставку их сюда, в далекий от Лондона город. Потрясенный, я бродил по улицам пыльного Бузулука, а оказавшись на рынке, подошел к старушкам, которые торговали овощами со своих огородов.
«Скажите, вы помните голод 1921 года»? – спросил я у одной из них.
«Как не помнить! Такое не забудешь… Меня и многих других спасли иностранцы. То ли американцы, то ли англичане – нерусские. Они такие добрые были, кормили нас, детишек».
После той поездки тема квакеров в России меня зацепила. Вслед за Бузулукским я исследовал архивы Самары, Санкт-Петербурга, Филадельфии, Лондона и Москвы. Я листал пожелтевшие машинописные отчеты квакеров о работе в России. Я держал в руках дневники, заполненные мелким почерком, полные потрясающих деталей о жизни американской барышни в степях Бузулукского уезда, читал книги воспоминаний английских и американских квакеров, работавших в России в те страшные голодные годы. Я всматривался в лица на старых фотографиях. Работа в архивах приносила необыкновенную радость и все новые и новые открытия.
В Нью-Джерси в доме для пожилых квакеров я встретился со столетней Ребеккой Тимбрес-Кларк, в 1923 году работавшей с мужем в селе Сорочинском в той же Самарской губернии. Я переписывался с новозеландкой Хелен Хьюз, дочкой Теодора Ригга, который в 1916 году возглавлял квакерскую миссию в России.
91
Цит. по: Конфессиональная политика советского государства. 1917–1991. Документы и материалы. В 6 т. Т. 1. 1917–1924. В 4 кн. Кн. 3. М., 2018. С. 738.
92
Цит. по: Там же. С. 711.
93
Проскурина А. В. Сектантское движение в Псковской губернии в первой половине 1920‐х гг. // Псков. 2006. № 25. С. 193.
94
Цит. по: Батченко В. С. Власть и вера. Антирелигиозная политика и ее восприятие населением Западной области, 1929–1934 гг. М., 2019. С. 256–257.