Страница 7 из 15
Эффективность наших публикаций была поразительной, и у двери квартиры Кирюши Попова с ночи выстраивалась очередь, чтобы попасть на прием. Принимали мы всех, и это была чудовищная, каторжная работа с раннего утра до глубокой ночи, а ведь среди приходивших была немалая доля сумасшедших, провокаторов, просто больных или глубоко несчастных людей, кому невозможно было помочь. Наши публикации оказывались действенными в том числе и потому, что «Гласность» постоянно пытались уличить в ошибках – и не могли.
Отец Георгий (Эдельштейн), о преследовании которого была заметка, кажется, в номере шестом, впоследствии мне рассказывал:
– Сперва приехала с проверкой дама из «Комсомольской правды», потом – две из райкома партии, потом – из Костромского обкома вместе с корреспондентом «Известий», потом были двое из «Правды» и кто-то из прокуратуры. Всего было семь проверяющих по одной маленькой заметке.
В результате, к нам начали присылать жалобщиков даже сотрудники Генеральной прокуратуры СССР. Схематически это выглядело так. В каком-то районом городке секретарше председателя исполкома понравился домик одинокой и беззащитной бабки. Без большого труда под каким-то предлогом, скажем, за неуплату налога за огород, бабку из дому выкинули, и новая владелица поздравляла себя с новосельем. Бабка, естественно, шла с жалобой к ее начальнику, который, вероятно, спал с секретаршей, и все произошло с его ведома и при его помощи. Понятно, куда председатель посылает бабку. Та идет к прокурору, прорывается в газету, пишет заявление секретарю райкома партии. Все они в этом маленьком городке водку пьют вместе и бабку в упор не видят, говорят и пишут ей разнообразные наглые, первые пришедшие им в голову, чаще всего их самих дискредитирующие и к тому же взаимоисключающие отказы.
Но бабка оказывается упорной, да и деться ей некуда. Она едет в область, где по каким-то причинам (может быть, район передовой по сдаче металлолома, может быть, есть какие-то личные связи у районного и областного начальства) все происходит точно так же. У бабки масса разнообразных, в основном диких ответов, все районное и областное начальство люто ее ненавидит (она ведь теперь жалуется и на них), грозит ей психушкой, но она вырывается и едет в Москву – в Генеральную прокуратуру СССР. Дежурный прокурор – человек незлой и все понимающий, смотрит ее бумаги, выслушивает и, в общем-то, хотел бы помочь, но собрать из-за бабки специальную группу Генеральной прокуратуры и начать войну со всем областным и районным начальством, где уже все нарушили элементарные законодательные нормы, а теперь повязаны этим мелким для них делом, дежурный прокурор просто не в состоянии. И он говорит:
– А вы пойдите в «Гласность» – у них свои методы.
Бабка выстаивает очередь, приходит к Леше Мясникову, который заведует у нас приемной и не только хорошо пишет, но искренне любит всех тех несчастных, которые к нему приходят. Появляется статья или заметка, а за ней – семь проверок, пытающихся нас хоть в чем-нибудь уличить, но семь проверок в том числе из «Правды» и ЦК КПСС, делают свое дело, и героическая бабка в результате получает свой дом обратно. А в приемной Генеральной прокуратуры теперь уже и посетители рассказывают друг другу о всесильной «Гласности».
Обвинить нас в чем бы то ни было никому ни разу не удалось. В «Гласности» не брали не то что денег – даже нескольких яблок. Разговор с посетителем состоял из трех этапов: обстоятельный рассказ пришедшего, просмотр документов, которые он принес, а затем – многочисленные вопросы сотрудника редакции. И бесчисленные сумасшедшие и лгуны, пришедшие как по личным соображениям, так и по поручению, как правило, изобличались. Что не помешало мне, тем не менее, заполучить два или три проекта вечного двигателя и несколько средств от всех болезней – «в особенности неизлечимых». Приходил ко мне и «уцелевший» цесаревич Алексей. Было ему лет сорок, и я сказал, что он несколько не совпадает с наследником по возрасту.
Дело дошло до того, что в «Гласность» начали (от непонимания) поступать доносы на советское телевидение:
Председателю Гостелерадио тов. Кравченко Л. П.
Копия: в редакцию газеты «Правда»
Копия: в городской комитет КПСС
Копия: в редакцию журнала «Гласность»
Время от времени Ваши «творческие работники» проявляют себя в явных «поделках», а порой в далеко идущих политических провокациях. Не далее как вчера 07 декабря в передаче «Спокойной ночи, малыши!» ошеломленные зрители наблюдали любопытную режиссерскую «задумку»: бурную встречу с поцелуями при встрече Хрюши и… американского представителя. Что это – политический намек на предстоящую встречу или дублирование происходящего в Вашингтоне исторического события?..
Передачу от 7 декабря 1987 г. «Спокойной ночи, малыши!» нельзя оценить иначе, как политический оскорбительный фарс, спланированный «дельцами» от телевидения.
А тем временем возникло море разливанное независимых самиздатских газет и журналов по всей стране. Через два месяца вышел первый номер газеты «Экспресс-хроника». Юра Скубко и Виктор Кузин, создавшие довольно радикальную «Перестройку-88» (отколовшись от «Демократической перестройки») услышали по радио о появлении журнала «Гласность» и вскоре принесли мне первый номер своего журнала «Точка зрения» – Нина Петровна в седьмом номере «Гласности» обстоятельно отрецензировала сразу два номера. Вскоре появились православный журнал «Выбор», «Информационный бюллетень по репатриации евреев», «Аусеклис» в Литве, «Земля», «Референдум», «День за днем», армянский вариант «Гласности» – «Репаракутюн» и сотни, если не тысячи других. Появились уже не только общественно-политические, но посвященные различным областям культуры самиздатские журналы: литературные, «Сине Фантом», исторические. Это были единственные во всей истории России четыре года подлинной свободы слова, далеко превосходящие по длительности и по объему, а главное, по значительности бесцензурный 1905 год, когда все ограничилось только сатирическими журналами и длилось очень недолго. Опорой этого взрыва свободы слова было растущее демократическое движение, сотни дискуссионных клубов, местных общественных организаций, национальных и религиозных движений, а вскоре и первых независимых профсоюзов, возникавших по всей стране. КГБ оказался неспособным удержать эту гигантскую народную волну в запланированных рамках и активно с ней боролся. Повсюду шли столкновения, разгромы, избиения демократов (убийства начались позже).
В конце июня восемьдесят седьмого года Андрей Шилков и Митя Эйснер были задержаны милицией и только что напечатанные пятьдесят номеров «Гласности» у них отобрали. Мне пришлось отсидеть пятнадцать суток лишь однажды после какого-то глупого митинга, устроенного Новодворской. Во 2-е отделение милиции на Пушкинской площади (во дворах за нынешним «Макдональдсом») набили человек тридцать задержанных, но за месяц до этого был впервые создан ОМОН, и часам к двенадцати ночи вломилось в милицию человек двадцать здоровенных мужиков и начали избивать собранных на площади. Меня не трогали и вскоре отправили в КПЗ на окраине Москвы. Там ничего не понимавшая и не имеющая никакого тюремного опыта Новодворская начала призывать задержанных вместе с нами молодых людей объявить чуть ли не сухую голодовку. Она не понимала, что исход голодовки всегда неясен, кому-то может стоить жизни – даже уголовники, назначая день коллективной голодовки, никого не уговаривают принять в ней участие – вопрос о голодовке каждый человек решает для себя сам, и никто не вправе взять на себя ответственность за жизнь другого.
Андрей дважды сбегал из поезда, когда его после задержания высылали из Москвы. Митя Эйснер однажды был не только арестован на пятнадцать суток, но и зверски избит на выходе из моей квартиры. За мной слежка была настолько явной и бесцеремонной, что я пару раз заходил в ближайшее отделение милиции и писал заявление о том, что меня преследуют какие-то подозрительные люди, указывая милиционерам на дежурившего во дворе «топтуна». Те его задерживали, ему приходилось что-то объяснять, в конце концов – предъявлять свое удостоверение, а я тем временем уходил.