Страница 10 из 15
Будучи профессиональным журналистом, он отслеживает, как с девяностого года возник один из прямых контактов Ельцина с КГБ. Будущий президент внезапно увлекся теннисом, его тренером была дочь высокопоставленного сотрудника «комитета» (фамилия не называется), тогда и начались постоянные контакты с ее отцом. Мельком Полторанин упоминает, что дальше Ельцин уже не был самостоятелен, а стал управляемым. И все же Полторанин и сегодня не хочет (боится?) называть имена. По-прежнему для него, как и в советские времена во всем виноваты враги из-за рубежа.
При этом у Полторанина нет никаких иллюзий относительно своих коллег по газете «Правда», работающих за границей. Все они были сотрудниками КГБ, – пишет он. С откровенной иронией рассказывает, как Тимур Гайдар – отец будущего реформатора, то и дело уезжал в якобы журналистские заграничные командировки, из которых возвращался, получив очередное воинское звание. А однажды не сдержал тщеславного желания покрасоваться и пришел в редакцию в только что полученном мундире контр-адмирала.
Никаких иллюзий у Полторанина нет и в отношении Артема Боровика, как и его отца Генриха. Возможно, он не знал, что Артем незадолго перед тем был выслан из США, где, назвавшись корреспондентом журнала «Эсквайр», пришел к русскому парню, попавшему в плен в Афганистане, вытащенному из плена правозащитными организациями, который отказывался встречаться с кем бы то ни было из Советского Союза, так как знал, что те, кто были более доверчивы, поверили посулам Ионы Андронова из комитета «За возвращение на родину» и художника Михаила Шемякина (и даже самого посла Анатолия Добрынина) о том, что им ничего не будет, по возвращении в СССР тут же получили по 12 лет лагеря за измену родине. Боровик хорошо говорил по-английски, сперва назвался американцем, а через пять минут после начала интервью вытащил из кармана комсомольский билет парня и фотографию девушки, с которой тот встречался до ухода в армию, получил по физиономии, из США ему со скандалом пришлось уехать (как до этого – Ионе Андронову и Шемякину) – столь деликатное задание в СССР было мало кому известно. Но что Артем обнародовал в советской печати рассказ о том, что советские войска в Афганистане, оказывается, иногда даже воюют, а не только помогают внезапно возникшим афганским колхозам возделывать поля – вот это Полторанин знал хорошо, то есть хорошо понимал, где работает Артем Боровик8.
Но искалеченный тип мышления и психологию советского журналиста действительно трудно понять. Хорошо, что Полторанин рассказывает кое-что из того, что сумел увидеть. Кроме него этого никто не сделал. Действительно свободной демократической печати приходилось на каждом шагу ощущать неусыпное внимание и неустанную (пока еще не кровавую) борьбу с ней «комитета» и приходить к выводу, что в новых условиях там очень напряженно и успешно работают, что именно КГБ «поручено насаждать гласность и демократию в Советском Союзе» (Полторанин упоминает руководимый ленинградским КГБ клуб «Перестройка»). Но не только к Полторанину, но и к Иновещанию КГБ был слишком близок, чтобы это могли заметить, а тем более понять молодые журналисты. К тому же с ними-то КГБ не боролся, он их отечески и ласково воспитывал.
Особенно удачно советская, еще не освободившаяся формально, но уже полусвободная печать эпохи перестройки «не заметила» первый массовый кровавый погром, ознаменовавший эпоху. Это был Сумгаит. Армяне все десятилетия советской власти настаивали на присоединении к Армении Нагорного Карабаха, населенного и издревле, и теперь на три четверти армянами и присоединенного к Азербайджану как одна из многочисленных уступок Кемалю Ататюрку, обманувшему Ленина, как ребенка, обещаниями установить в Турции советскую власть. Естественно, при Горбачеве усилилось и это движение. Но в Москве после консультаций с Институтом Востоковедения было решено, что уступать национальным движениям нельзя – начнутся бесконечные пограничные войны. Для начала нужно было приструнить армян. И сделано это было по-советски, по-перестроечному. Один из лидеров «обновления» в Политбюро, Г. П. Разумовский приехал в Баку и узнав, что где-то, кем-то, в разное время и отнюдь не армянами, и не по национальным причинам убиты два азербайджанца, выступил по радио и заявил, что оставлять их смерть безнаказанной нельзя. Сумгаит был выбран, видимо, потому, что это рабочий город, где люди зачастую приезжие и хуже знают соседей. Тем не менее в резне местные жители – азербайджанцы – за редким исключением участия не принимали, Андрею Шилкову из «Гласности» – первому и единственному человеку, который смог туда пробиться на следующий же день, – азербайджанцы всячески помогали, прятали его и сами были в ужасе. В годовщину армянского геноцида турками (чтобы все понимали) в Сумгаит на нескольких автобусах неизвестно откуда прибыло больше сотни молодых людей. Андрей в «ЖЖ» вспоминал: «Погром к тому времени уже прекратился, оставшихся в живых армян свезли в лагерь на Насосной… город забит бронетехникой, патрули, полевая кухня на центральной улице. Но в городе еще сохранялись следы: пятна крови во дворах, выжженные маслянистые участки газонов и самое страшное – коричневое пятно на стене палаты роддома. Санитарка, наполовину русская, наполовину болгарка, трясясь в истерике, рассказала, что об эту стену размозжили голову еще не рожденному младенцу, вырезанному из живота роженицы-армянки».
Это и была та перестройка, которую не замечали в программах «Время» и «Взгляд». Менее веселый, но более смелый Павел Лобков, правда через два года, с Ларисой Богораз, Сергеем Аверинцевым, актером и режиссером Александром Кайдановским включил впервые полчаса со мной в передачу «Пятое колесо». Был показан и наш десятиминутный видеорепортаж из городка неподалеку от Ташкента, где милиционеры и солдаты застрелили около десятка мирных демонстрантов, просивших себе огородные участки, и множество ранили. Других журналистов, кроме наших, там не было и это была единственная возможность показать на перестроечном телевидении то, что в действительности происходит в стране.
На что существовала «Гласность» и ее первый разгром
Конечно, журнал никому не выплачивал гонораров. Но я был первый редактор в диссидентской печати, кто начал платить хотя бы минимальную зарплату сотрудникам, которые с утра до вечера вели прием, ездили в командировки, целые ночи собирали информацию для «Ежедневной гласности». Для технической работы (переплета, брошюровки) Нина Петровна привлекала старых друзей по Солженицынскому фонду и «Хронике». Многие приходили сами и предлагали помощь, в основном по вечерам и в выходные дни. К «Гласности вообще относились как к общему и героическому делу русской интеллигенции и всячески старались нам помочь. Если не получалось деньгами и работой, то хотя бы подарками, которые при случае могли оказаться нам полезными. Художники Александр Жданов и Александр Калугин устроили выставки-распродажи своих картин и передали собранные деньги (а Жданов и оставшиеся картины) «Гласности». Мать еще не освободившегося из лагеря Миши Казачкова предлагала мне холст Н. Сапунова из коллекции покойного мужа, который я, правда, постеснялся взять. Знакомая Анатолия Зверева нашла нас, чтобы подарить его рисунки. Леня Глезеров – единственную странную вещь в доме – письмо с автографом Гитлера, привезенное с фронта отцом. Вскоре он сам организовал издательство под названием «Гендальф» и в своей издательской деятельности, и в отношении к «Гласности» ясно показывал, что мы боремся с КГБ, «царством мрака», «Мордором». (Вышедший незадолго до этого перевод покойного Андрея Кистяковского книги Толкиена был в то время очень популярен.)
В журнале, как я уже писал, категорически запрещалось принимать какие бы то ни было пожертвования и подарки тех, кто приходил с жалобами, просил им помочь. Зато были мои гонорары в норвежской газете «Моргенбладет». Появилась плата за подписку на «Ежедневную гласность» (журнал «Гласность» раздавался бесплатно). Очень помог Джордж Сорос. Приехав в Москву, он предложил мне стать председателем создаваемого им в Москве фонда и даже хотел назвать его «Гласность». Я согласился, но когда мы шли с ним по набережной возле гостиницы «Украина», перед нами вдруг присел какой-то молодой человек с фотоаппаратом, сфотографировал нас и потом один из заместителей председателя Совета министров СССР показал эту фотографию Соросу и сказал, что если у его фонда будут такие председатели в Москве, то у него в Венгрии (где он уже несколько лет работал) фонда не будет. Шел 1987 год, советская власть все еще казалась нерушимой и это была серьезная для него – венгра – угроза. Но перед отъездом он передал нам самый новый компьютер Toshiba и какую-то сумму денег. Алик Гинзбург уговорил одного из известнейших парижских издателей пожертвовать «Гласности» полученную им премию – в Париже «Гласность» переиздавалась регулярно, а «Русская мысль» постоянно использовала наши ежедневные новости. Они старались нам помочь и устройством моих более или менее оплачиваемых выступлений. Позже, когда я приезжал в США, примерно то же самое, но в меньших масштабах, стал делать и Национальный фонд в поддержку демократии, выпускавший «Гласность» на английском языке. За границей, но не в Москве, я мог получать гонорары за интервью Радио Свобода, ВВС, Радио Франс Интернасьональ и других. В результате мы чувствовали себя довольно уверенно и в конце зимы 1887 года с помощью, пришедшей из Парижа, смогли, наконец, освободить бедного Кирюшу Попова от обременительного для любого человека присутствия редакции в его квартире и переехать в недорого купленную дачу в подмосковном Кратове. Казалось, начинается райская жизнь, но не тут-то было.
8
Впрочем, именно это место службы лет через десять позволило Артему собрать в «Совершенно секретно», пусть по клочкам, ценнейшие свидетельства в интервью, которых не дали бы никому другому об этом времени многие очень интересные, активно действовавшие тогда люди.