Волчий яр

– Я с вами! – не раздумывая, согласился Филипп, вскочив со стула. – Я буду горд стать членом вашей ячейки!

– В таком случае на правах председателя Лукьяновского отделения Киевского комитета РСДРП я объявляю голосование. Внимание, товарищи! – поднял вверх правую руку Розенберг. – Кто за то, чтобы включить товарища Бабенку в число членов нашей ячейки, поднимите руки!

Все разом подняли руки.

– Итак, товарищи! Единогласным решением товарищ Бабенко производится в члены нашей Партии! Ура, товарищи!

– Ура! – воскликнули собравшиеся, вскочив поздравлять неофита под заливистую народную песню «Полосынька» в исполнении всё той же несравненной Вяльцевой.

По такому случаю открыли «декоративное» вино и вкусили отнюдь не бутафорских яств. Выпили за здоровье нового члена партии. Бабенко от вина наотрез отказался, ограничился стаканом морсу. Розенберг и «молодняк», вероятно, нафантазировали, будто он невесть какой пропойца, пьет исключительно горилку, а потому спиртному предпочитает безвредные напитки. На самом же деле Филипп уже как семь лет не брал в рот ни капли спиртного аккурат после того, как похоронил дочку. Дал себе зарок до конца жизни пить только воду, да всё, что не крепче квасу.

Затем Бабенко прошел подробнейший инструктаж по «технике безопасности». В первую очередь он не должен никому говорить о своих вечерних визитах в Волчий яр, кроме жены, а по возможности и ей ничего не объяснять. Выйдя из дому, оглядись, нет ли за тобой слежки. Будь предельно внимателен на всём пути следования. Никогда не носи на собрания партийные листовки и прочую агитационную литературу. Никогда не выдавай своих товарищей по Партии, даже если тебя будут пытать. Если увидишь на балконе мезонина полотенце, знай, что явка провалилась. Если пришел раньше времени, обожди на Старообрядческом кладбище – усатый сторож свой человек. Ну и главное: в любой ситуации не поддаваться панике.

Остаток вечера Розенберг охотно «накачивал» товарищей марксисткой философией, разъясняя трудные моменты и отвечая на вопросы токарей, которым идеи немецкого теоретика коммунизма давались непросто. Наиболее способными учениками оказались Марфа и Феликс. Всё, что им втолковывал председатель, они усваивали налету, впитывали как губка воду. Что касается угрюмого и несколько нервного Еноха, то он, хотя и многого не запоминал, но почти со всем соглашался, вставляя изредка «это же и так ясно» и «так и должно быть». Казалось, в его голове уже четко сложились политические взгляды и тезисы и для того, чтобы их закрепить и взрастить, он и слушал Розенберга. Пожалуй, он больше всех из Лукьяновской ячейки был морально готов к вооруженному противостоянию с властями.

В семь с половиной вечера гости стали расходиться по домам. Перед этим хозяин дома с мезонином объявил, что ввиду готовящихся вскоре «грандиозных событий» он ждет всех у себя завтра к восьми часам вечера. «Если будете успевать, приходите раньше», – сказал он рабочим, понимая, что пролетарии с завода Гретера и Криванека покидают проходную в шесть часов пополудни. «Жду каждого из вас! Это чрезвычайно важно!» – прибавил Розенберг тоном, не терпящим отказа. Напоследок он крепко пожал руку Бабенке, выразительно на того посмотрев. Взгляд присяжного поверенного негласно наделял Филиппа ответственностью и выражал некоторое уважение.

С этого дня токарь Бабенко стал революционером.

Глава 3

Студент четвертого курса Киевского Императорского университета Святого Владимира Феликс Иванович Воронцов хотя и происходил из обедневшей ветви знатного русского рода, но своего графского титула сторонился и вообще всячески симпатизировал социалистам еще с гимназической скамьи. Уже тогда юный Феля начал понимать, что далеко не каждому отроку суждено получить среднее образование (не говоря уже о высшем) и что есть конкретные слои и национальности, которым это сугубо тяжело, а зачастую положительно невозможно. В самом же учебном процессе преподаватели и профессора относились лучше лишь к тем гимназистам и студентам, которые имели влиятельных и богатых покровителей-родителей. И если с первым пунктом у феликсовых papa et maman было всё в порядке, то со вторым с определенного момента начались большие трудности.

Так случилось, что граф Воронцов – старший оказался на редкость бездарным финансистом. Не сумев должным образом распорядиться оставшимся от предков капиталом, он доверился отъявленным аферистам, втянулся в сомнительные прожекты и, как следствие, прогорел. Семья была вынуждена покинуть просторный особняк в Липках и перебраться в скромную квартиру на Большой Владимирской. Штат прислуги сократился до одной единственной горничной, которая, помимо всего прочего, любезно согласилась исполнять обязанности кухарки. Это была еще молодая крестьянская девушка из Полтавской губернии, с которой гимназист Феликс впервые лишился невинности. Он также хорошо знал, что она одновременно приходилась любовницей и его отца, который из всей прислуги предпочел оставить лишь ее. Такое положение дел устраивало всех, потому как мать Феликса ни о чем не подозревала.

Через какое-то время полтавчанка забеременела, и отец поспешил от нее избавиться, опасаясь за свое всё еще высокое реноме. Он нисколько не сомневался, что ребенок от него, а потому предложил ей сперва вытравить плод, на что крестьянка не согласилась, заявив, что это большой грех. Его сиятельству ничего не оставалось, как рассчитать бедную горничную и отправить на все четыре стороны. Расщедрившись, он выдал ей сверх положенного «Катеньку». Так и полагал старый кретин, что в ней его семя, тогда как оно могло быть в равной степени и Феликса.

Уход из дома горничной Феликса ничуть не смутил, скорее даже обрадовал. Последние месяцы она ему ужасно надоела, будучи полезной лишь в тех случаях, когда у молодого графа начинали шалить гормоны. Ответственности за возможное отцовство юноша не чувствовал, как будто это его не касалось. Более того, он потерял всякий интерес к ее дальнейшей судьбе и никогда с ней более не встречался.

Летом 1902 года Феликс поступил на Юридический факультет Киевского Императорского университета Святого Владимира. Тот и последующие годы ознаменовались массовыми забастовками на фоне жесткой реакции правительства в отношении свободолюбивых студентов и недовольного пролетариата. Начиная с 1899 года (когда вспыхнули первые университетские стачки) царское правительство издало два временных правила, в которых строго определялись возможности и принципы организации студенческих учреждений. Власть имущим дозволялось увольнять неугодных юношей из высших учебных заведений с последующей отдачей оных в солдаты. Такие репрессивные меры вызвали бурю негодования в студенческой среде, которая еще больше ощерилась против самодержавного строя.

Масла в огонь подливала Российская социал-демократическая рабочая партия, а вернее, издаваемая ею нелегальная газета «Искра». Раз в две недели в университет непременно проносили ее новые номера. Изданием дружно зачитывались на перерывах, собравшись толпами. Стоит сказать, что кое-кто из профессоров также читал «Искру».

Так, что называется на старых дрожжах, из графа Феликса Воронцова начал формироваться убежденный социалист. Идейным революционером он стал тогда, когда близко сошелся со своим сокурсником из Медицинского факультета Енохом Юдкевичем. Невзрачный на вид, Юдкевич покорил Воронцова своим гениальным умом и феноменальной памятью. Происходя из семьи небогатого бердичевского цирюльника, еврей Енох с блеском выдержал вступительные экзамены в Киевский университет. Перед поступлением ушлые знакомые подговаривали его креститься, чтобы иметь больше шансов на успех, но своенравный Юдкевич от ренегатской идеи наотрез отказался. И не потому, что он презирал выкрестов или чтил иудаизм, но потому, что ко всякой религии относился враждебно. В Бога он никогда не верил и рассматривал веру во Всевышнего большим человеческим заблуждением и большой человеческой глупостью. В равной степени он не любил иудаизм, христианство и магометанство. Чуть лучше относился к буддизму, хотя и таковых апологетов считал неправыми.