Юся и эльф

И как…

— Чуешь? — спросила я, дернув эльфа за рукав. И тот принюхался.

Нахмурился.

И произнес:

— Это ненормально.

Ага, совершенно ненормально… а еще ненормально, что мы вместе крутанулись, пытаясь уловить направление. И ведь получилось же, чтоб их…

…дом — не дом, так, хижина, не известно, каким образом уцелевшая. Стоит, покосилась, грязна и мрачновата с виду. Крыша из гнилой соломы зияет прорехами. Окна заколочены. А во дворе, за рухнувшим забором лебеда в человеческий рост поднялась. И из нее, сизой, дерьмецом несет отчетливо. Заодно уж слышится характерное такое гудение.

— Не успеем за помощью, — Эль снял куртку и набросил мне на плечи. — Надень, как полетят…

…свяжьи матки, конечно, малы, но жалят больно, а уж яд их, пусть и не смертелен в малых количествах, но и вывести его не каждый целитель сподобится.

— А ты?

— Я как-нибудь… — он повесил мне на шею амулет. — Огонь?

Я кивнула.

Единственный способ. Подойти нам не дадут. Гнездо лежало черным огромным шаром, набухшим, готовым разорваться от переполнявшего его роя. Поднялись в воздух охотники, их темные тела тускло поблескивали в лунном свете.

Если волной…

Направленной…

Я присела и, дотянувшись до обломка доски, провела линию. Конечно, защитный круг лучше рисовать по правилам, но времени нет. Рой разворачивался. Вот и рабочие показались, они меньше охотников и слабее, но переполненные ядом раздутые их тела делали рабочих похожими на маток.

Их задача — отвлекать хищников.

А этих…

…я старалась не слишком пристально всматриваться в тени, уж очень мне не нравилось то, что и без того вижу.

Шар лопнул именно тогда, когда я вычертила последнюю руну.

А Эль направил с ладони волну белого яркого света. Та пролетела, стерев первую линию охотников, испепелив свягов…

…мой огонь послабее будет, но если направленно. Давно хотела попробовать замкнуть стандартный контур кольцом… вот так… диаметр побольше, чтобы гнездо влезло. И гудение… гудения не слушать. Запахло гарью.

Свяги метались, силясь вырваться из контура, но я держала.

Силы у меня не так, чтобы много, но на гнездо хватит… и кто-то горестно завыл, сетуя, что ночной пир не удастся, кто-то заухал… а гудение стихло.

Ненадолго.

— Второе… — Эль смахнул пот со лба. — И… справимся?

…пять.

Их оказалось пять, треклятых гнезд, к счастью, последние три были еще на стадии созревания, а потому уничтожить их оказалось куда как проще. Но к концу я ощущала себя полностью обессиленной.

И не только я.

— Будешь? — Эль протянул флягу.

С водой.

Ледяной и сладкой водой, от которой заломило зубы.

— Спасибо… — я села на землю.

И плевать, что в пыль. И в принципе… плевать.

На все.

Я смотрела на выжженный двор и домишко, который, как ни странно, уцелел… а докладную придется-таки писать. Хуже всего, что за работу, подозреваю, мне не заплатят.

…папенька жарил оладушки.

Сияла чистотой кухня, на которой обустроилась рыженькая женщина, главным достоинством которой был, несомненно, выдающийся бюст.

— Юся! — воскликнула она, подавшись вперед. — Как ты выросла!

— Как-то, — буркнула я. — Сама удивляюсь.

Губы женщины задрожали, в зеленых очах появились слезы.

…а я ведь помню ее, госпожу Франтишек, частенько заглядывавшую в маленький наш домик. Она приносила конфеты в карманах своего клетчатого передника, да и не только их. Карманов было множество, а чудес, в них скрывающихся, и того больше.

Лоскутки разноцветной ткани, из которой госпожа Франтишек кроила платья для моей куклы.

Иглы в пузатой банке-игольнице.

Два золотых наперстка. То есть мне они казались золотыми… и еще пуговицы, крючки, ленты и ленточки… как-то она заплела мне девять кос, и я весь день ходила счастливая. А потом она взяла и украла нашего с Гретой отца.

— Обижаешься, — вздохнула госпожа Франтишек, смахивая со стола несуществующие крошки. Передо мной появилась тарелка с башенкой из пышных оладушек.

Плошка с медом.

И с вареньем.

Высокий кувшин, над которым поднимался парок. И…

— Не знаю, — честно ответила я, сглатывая. Что и говорить, в тавернах готовили неплохо, но несколько однообразно, что ли. А у меня самой руки были не той стороной к телу пришиты, чтобы вот так… оладушки.

— Ты ешь, ешь… тебе сладенького надо, ишь, какая тощая…

Хотелось ответить чего-нибудь этакого, но в животе урчало, да и… Эль остался ждать некромантов вкупе с городской стражей, которой надлежало опечатать дом и начать разбирательство. Он проводил меня до самого забора, хотя я бы и сама прекрасно добралась, но…

…не положено.

Кому и кем не положено, понятия не имею.

Он вообще предлагал отправиться в пресветлый особняк, если мне домой неохота, но вот встречаться с матушкой Эля мне хотелось еще меньше, нежели с Гретиным отцом.

Оладушки я ела.

С медом, с вареньем. И запивала горячим терпким яблочным компотом, в который госпожа Франтишек добавляла травы и можжевеловые ягоды. И как ни странно, жизнь становилась если не лучше, то всяко терпимей.

— Я там тоже прибралась, — сказала она, устраиваясь напротив. Ручкой щеку подперла… а она не так уж и молода. Матушка как-то обозвала ее юной прохвосткой, но… морщинки вот и седина, которая в морковного колера волосах видна явно.

Сколько ей?

Матушке было бы за сорок, доживи она…

— Надеюсь, ты не против?

— Не против.

— Хорошо… и… не обижайся. Мы ненадолго. Вот навестим госпожу Игнеру, и домой…

…домой.

Почему-то стало обидно. Значит, у них дом есть. Наверняка большой, светлый. Полосатые шторки на окнах. Цветы в горшочках.

Оладушки вот.

Не по праздникам, но просто так… и еще пахнет там отнюдь не алхимической лабораторией, в которой по недомыслию умертвие доиздохло.

— Мы в Бессаве живем, — продолжила госпожа Франтишек. — Тут недалеко… если порталом, то в один переход. Мои родители оттуда… правда, уже их нет, но…

— Моих тоже. Матери во всяком случае.

Не стоило этого, наверное, говорить. Разве сложно притвориться, что все хорошо? Я ведь притворяться умею. Пара улыбок… неотложные дела на завтра, а там уже и визит к этой достопочтимой госпоже, которой моя Грета не нравится.

— Мне жаль.

Я не поверила.

А она поняла и вздохнула, сказала тихо:

— Она была удивительной женщиной, но… с очень сложным характером… ты же знаешь.

Знаю. Понимаю.

И нет.

— Все получилось не так… мы не собирались убегать… тайно и вообще… думали, она просто даст развод… у них давно все разладилось, иначе я никогда бы… а она отказалась. Напротив… меня выгнала… кричала, что это я во всем… а что сама дома не появлялась не то, что днями, порой неделями, бросив и хозяйство, и вас на Бжизека…

Упомянутый Бжизек тяжко опустился на стол и добавил:

— Я ее крепко любил. Поначалу… молодой был. Она-то постарше, да все одно… яркая, горячая… что ни слово поперек — то скандал. Думалось, страсть… только этой страстью быстро наелся. А она… она, ты вряд ли помнишь, без крика жить не могла. Напряжение скидывала. Я ей, мол, может, лучше травок каких попить, а она сковородкой.

Он потер голову и поморщился.

— Это я еще стерпел… только… я ж тоже работу бросить не могу. Мастером едва стал, а значит, надобно имя делать, клиентов искать. Не так оно и просто. Вот и Франечку наняли, стало быть, в помощь.

На свою голову.

Я промолчала.

Мне, по-хорошему, не было дела до произошедшего много лет тому.

— Как Франечка появилась, так Марьяна и вовсе забывать стала, что у нее дом имеется. Бывало, объявится, пропахшая гарью, гнилью, помоется, спать заляжет, а проснувшись, исчезнет вновь. И никогда не говорит, куда она и зачем… я-то сперва интересовался. А она огрызалась, мол, не моего ума дело. Кто я? Артефактор со слабеньким даром. Она ж уже тогда известна была… отпускал… ей эти походы нужны были.