Падающие звёзды

Маркус с трудом направил свои мысли в другую сторону, к Делии, которая тянула его за рукав, требуя, чтобы он нарисовал изгиб и для нее.

– Возможно, ваша мама будет так любезна и передаст сюда рисунок Делии, – с трудом проговорил он.

Вместо этого Кристина поднялась и принесла ему рисунок, а затем осталась, чтобы пронаблюдать за тем, как он пририсовал дракону Делии странные и таинственные розовые и голубые когти вместо изогнутого хвоста.

Ему хотелось покинуть эту комнату.

Маркус считал маленьких девочек прелестными, а их привязанность к нему – трогательной. Он не возражал против их незначительного веса или того, что их ножки в крошечных ботиночках то и дело пинали его в голень. Это не из-за них ему хотелось сбежать, или даже совершенно исчезнуть – а из-за их матери, стоявшей в нескольких дюймах за его плечом.

Маркусу хотелось сбежать от себя самого, освободиться от собственной плоти и крови, потому что именно плоть и кровь вели себя сами по себе, словно его тело принадлежало кому-то другому.

Он болезненно ощущал близость Кристины и ее слишком хорошо знакомые аромат и тепло, и давно похороненные желания зашевелились, пробуждаясь к жизни.

Когда он добавил клубок дыма над головой дракона Делии, над его плечом раздался голос Кристины, в котором слышалась хрипотца:

– Теперь вы должны нарисовать дым и для Ливи тоже, мистер Грейсон. А после я посоветовала бы вам не добавлять больше никаких украшений. В противном случае соперничество будет продолжаться бесконечно, это я вам обещаю.

Это был голос матери, обладающий мудростью в отношении поведения ее детей. И все же Маркус мог слышать далекое эхо этого голоса из давно ушедшего времени: Обещаю тебе, что буду там. Я обещаю.

Он ждал все эти долгие, невыносимые часы… а она так и не пришла.

Маркус стиснул зубы, нарисовал дым для дракона Ливи, и пообещал себе, что невзирая ни на каких призраков, ни одна женщина, какой бы красивой она не была, больше не сделает из него дурака. В последний раз такое произошло много лет назад.

За чаем Джулиус и Маркус спорили о Греции, причем так горячо, что Кристина была уверена, что дело закончился дракой. Ее напряженное состояние, должно быть, выглядело очевидным, потому что Пенни подсела к ней ближе на диване и потрепала по руке.

– Они не убьют друг друга, – проговорила она. – Просто Маркус считает, что если никто не выходит из себя, то дискуссия ведется не так, как должно быть. В этом, как видишь, он совсем не изменился.

Пенни пришлось повысить голос, чтобы ее было слышно из-за спора мужчин. Даже при таком условии, братья были так неистово увлечены своими дебатами, что Кристина вздрогнула, когда Маркус резко повернулся к двум женщинам.

– Я не считаю, что дискуссия ведется так, как должно быть, – возразил он, – когда твой оппонент не в состоянии осмыслить простейшие факты. Я был вынужден повысить голос в надежде, что хоть крупица информации проникнет в непробиваемый череп моего брата.

– Ты не убедишь меня в том, что поддерживать дело анархистов – в интересах нашего правительства, – ответил Джулиус. – Только посмотри, что вышло из революции во Франции.

– Только посмотри на американские колонии, – парировал Маркус. – Тебя даже смешно об этом спрашивать, потому что ты никогда не осмеливался выезжать дальше Фалмута .

– Смешно настаивать на том, что человек не может вынести здравых суждений о любых обстоятельствах, в которых персонально не бывал. Даже наши министры иностранных дел…

– Воспринимают мир так, как им сказали, как они должны его воспринимать. Они верят во все, чему научили их учителя, или какой-то другой невежественный тупица, возложивший на себя эти полномочия.

Нет, в этом Маркус не изменился, подумала Кристина. Отчасти из-за его радикальных взглядов, но главным образом по причине бестактного, зачастую оскорбительного способа их выражения десять лет назад Маркус был нежеланным гостем на большинстве приемов в обществе – и практически чужим среди своих ровесников.

– Вы нахмурились, миссис Траверс, – сказал Маркус. – У вас есть возражения в ответ на мое мнение.

Выражение его лица было насмешливым. Кристина удивилась: неужели он полагал, что обычная женщина не способна иметь мнение, не говоря уже о том, чтобы не согласиться с чем-то, высказанным мужчиной.

– Я определенно не согласна с тем, что две революции произошли от одних и тех же обстоятельств, или имели один и тот же результат, – проговорила она.

– Обе революции предпочли сбросить то, что они воспринимали как тиранию.

– Кажется, это единственная параллель, – ответила она. – Французы обезглавили своего монарха и большинство аристократов. Американцы просто разорвали отношения. А Англия превратила это в войну.

Его темные брови приподнялись.

– Неужели. Англия, судя по вашим взглядам, в чем-то похожа на любовника, от которого устала американская нация.

– Если следовать этой любопытной аналогии, – спокойно произнесла Кристина, – то я могла бы сказать, что американцы сочли требования своего возлюбленного чрезмерными.

Ей показалось, что она различила вспышку удивления в его отливающих золотом глазах, а затем, более отчетливо, проблеск гнева. Кристина ощутила крохотный, но сильный укол удовлетворения. Он сам это начал. Если Маркус думал, что сможет ранить ее иносказательным намеком на прошлое, если полагал, что она съежится и покраснеет – что ж, он жестоко ошибся.

– А я мог бы сказать, что это любовница вела себя капризно, – ответил он.

Кристина спокойно встретила его вызов, глядя ему в глаза.

– Вы могли бы, но вы не верите в это. Ваши симпатии на стороне американцев. Вы просто играете роль адвоката дьявола, мистер Грейсон. Вы дразнили Джулиуса, а сейчас вы дразните меня.

– Несомненно. Он дразнит всех и каждого, – заявил Джулиус, перемещаясь к чайному столику. – Нет ничего, что нравилось бы ему больше, чем большой, шумный спор. Пойдем, Маркус, заткни рот сандвичем и перестань смотреть на Кристину так, словно у нее выросла вторая голова.

Маркус открыл рот, затем закрыл его, и Кристина ощутила вспышку раздражения из-за Джулиуса. Их с Маркусом спор едва начался, а он благополучно прекратил его. Без сомнения, Джулиус считал, что она не может защитить себя. Ему тоже придется пересмотреть свое мнение.

Маркус молча приблизился к чайному столику, но не сделал движения, чтобы что-то взять. Он посмотрел на чайный поднос, а затем перевел взгляд на нее. Однако взгляд было слишком слабым словом, чтобы описать то, что он сделал. Маркус мог завладеть человеком одним взглядом и сделать так, чтобы все сознание сосредоточилось на нем.

Кристина попыталась придумать что-то, что можно было бы сказать Пенни, какой-то предлог, чтобы куда-то отвлечь ее внимание. Но ее мозг отказывался думать о чем-то, кроме мужчины, стоявшего напротив нее.

Маркус не сел в кресло как положено, аккуратно поставив ступни на ковер, а откинулся на спинку, вытянув длинные ноги в пространстве между ним и Кристиной, одна нога удобно устроилась поверх другой всего лишь в нескольких дюймах от ее туфелек. Взгляд Кристины то и дело обращался к темной шерстяной ткани, обтянувшей его мускулистые конечности. Запах дыма от камина, исходивший от его одежды, и легкий аромат пижмы и клевера, пробуждали смутные воспоминания.

Она бросила быстрый взгляд на его равнодушно-вежливое выражение лица. Но обнаружила, что в глазах Маркуса не было ничего равнодушного или вежливого. Они были настойчивыми, оценивающими. Должно быть, именно таким образом, подумала Кристина, он бесчисленное количество раз изучал своих деловых конкурентов, не говоря уже о женщинах. Это изучение лишало ее спокойствия – как он и задумывал, раздраженно подумала женщина. Оно было таким же намеренным, как и его способ манипуляции физическим восприятием. Маркусу нравилось выводить других из равновесия. Ему это удавалось до отвращения хорошо, даже еще лучше, чем десять лет назад. Практика приводит к совершенству, подумала она. Ей захотелось ударить его. У него нет никакого права играть с ней в это глупую, молчаливую игру.