Вернуть ее домой

Билл остановился на светофоре, в двух кварталах от больницы, здание которой возвышалось впереди. Теперь настала его очередь вздохнуть:

— Нет. Ничего такого.

— Вы знаете, я разговаривал со следователем из коронерской службы, разбиравшейся в обстоятельствах смерти вашей жены. Она сказала, что в этом нет ничего подозрительного. Просто несчастный случай в доме.

Зажегся зеленый свет, и Билл поехал вперед.

— Так и есть.

— Нет причин предполагать что-то другое, верно?

— Боже, нет! Нет.

Повисла пауза, они оба молчали, пока Билл не добрался до больницы.

Наконец Хокинс сказал:

— Позаботьтесь о том, чтобы у вас взяли образец ДНК, Билл. А потом навестите свою дочь. Мы с вами поговорим позже.

Специалист встретила Билла в коридоре и сунула ему в рот гигантскую ватную палочку. Затем Билл направился в палату Саммер и обнаружил там Пейдж. Она держала в руках мятый журнал, очки были сдвинуты вверх и придерживали ее густые волосы.

— Эта странная маленькая женщина-полицейский нашла тебя? — спросила она, потом облизнула палец и перевернула страницу.

— Она с такой силой ткнула мне в рот палку, что я теперь сомневаюсь, осталась ли у меня ДНК.

Пейдж подняла голову, ее лицо было каменным. Она не улыбнулась, не подбодрила его взглядом. Билл узнал этот взгляд, который делал ее похожей на мать. Он знал, что она злится на него из-за инцидента с Саммер на Хэллоуин. Его сестра — защитник слабых и убогих.

— Хочешь поговорить? — спросил он. — Я это вижу по твоему лицу.

Пейдж снова уткнулась в журнал, хотя он подозревал, что в действительности она не читает. Она снова облизнула палец и перевернула еще одну страницу, на этот раз пытаясь заставить бумагу зашелестеть.

— На самом деле я думаю о Саммер, — сказала Пейдж, кивком указывая на кровать. — Она выглядит не самым лучшим образом.

— Конечно.

— Она кажется истощенной. Неужели она так сильно похудела за последнее время?

— Может быть. Она стала выше. Подросла. Ну а как ты думаешь?

— Девочки-подростки иногда отказываются от еды.

— Нарушение пищевого поведения? Послушай, Пейдж, ты всегда придумываешь сумасшедшие теории. Ты всегда была заговорщицей. Помнишь, в старшей школе ты читала все эти книги об убийстве Кеннеди? А споры насчет того, кто нажал на спусковой крючок — мафия, кубинцы или Линдон? Саммер ест хорошо.

— Ладно, дело не в этом. И я не заговорщица только по той причине, что стараюсь думать о разных вещах и смотреть на все под разными углами. — Пейдж нахмурилась. — Мы с ней не виделись какое-то время, но я же видела ее фотографии в Instagram! Она стала более хрупкой. Ну, я не знаю…

— И это все? Это все, о чем ты хотела спросить меня? Что еще ты приготовила? Мамы нет, так что ты единственная, кто может меня отшлепать.

Пейдж начала возражать, она явно была разочарована.

— Я хочу услышать это из твоих уст. О том, что случилось с ней, когда она позвонила в полицию.

Билл внезапно кое-что вспомнил из глубокого детства. Когда ему было семь лет, а Пейдж пять, она взяла новый темно-синий велосипед Билла с седлом-«бананом» и начала кататься на нем по их улице, заканчивающейся тупиком. Пейдж ездила по ней туда и обратно, смеялась, ее волосы развевались на ветру.

Билл вышел на дорогу и велел ей остановиться, но она отказалась. Она продолжала нажимать на педали и смеяться, проезжая мимо того места, где стоял брат. Билл разъярился, он наклонился и поднял палку, которая валялась в сточной канаве. Когда его глупая сестрица в очередной раз проезжала мимо него, Билл ударил палкой по ее костяшкам пальцев так, что она бросила руль. Когда Билл увидел, что у сестры началась истерика, и зная, что его ждет, он кинулся в дом, чтобы укрыться в своей комнате.

В какой-то момент он подумал, что ему удастся избежать наказания, что Пейдж успокоится, вытрет слезы и не станет рассказывать матери о случившемся. Но, конечно, вышло все не так. Мама услышала, как Пейдж плачет. Пейдж показала ей свои сбитые костяшки. И вот мать появилась в дверном проеме его комнаты, ее взгляд выражал безмерное разочарование, и мало что хуже этого Билл испытал за свою жизнь. Лучше бы она накричала на него или как-то наказала.

И вот сейчас в больничной палате Саммер Пейдж так же смотрела на него. Она засучила рукава по локоть и уставилась на Билла.

— Это правда? — спросила она. — То, что сказал этот полицейский? Ты на самом деле сделал с ней это?

— Ты не хочешь поговорить об этом в коридоре?

— Ты сделал это?

— Знаешь, Пейдж, очень легко судить, когда у тебя есть два родителя в доме.

— Я вспомнила, какие глупости мы совершали, когда были детьми. То, как ты причинил мне боль.

— Серьезно, Пейдж? Именно сейчас ты заговорила о велосипеде? Мы были детьми. Разве ты не шлепала своих детей?

— Никогда. И хватать их таким образом — это не то же самое, что шлепнуть по заднице.

— Иногда мне и правда начинает казаться, что все это поколение должно быть отшлепано, заслуживают они это или нет.

Пейдж то одергивала рукава, то снова подтягивала их.

— Я удивлена, Билл. Ты извинился перед ней?

Билл сделал несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоиться.

— Ты знаешь, что случилось в тот вечер, когда я ударил тебя палкой? Вы с мамой куда-то ушли. Я не знаю куда. И дома мы остались с папой вдвоем. Он смотрел телевизор, вероятно, игру «красных», а я сидел на полу. Я сказал ему, что сделал с тобой. Думаю, мама ничего ему не рассказала.

— Показательно. Если бы я ударила тебя, папа знал бы. И он учинил бы мне разнос.

— Видишь ли, Пейдж, я сказал ему, что мне плохо от того, что я сделал, заставил тебя плакать, ударив этой дурацкой палкой. И ты знаешь, что он сказал?

— Я уверена, что он не велел тебе извиниться, потому что ты этого никогда не делал. Отец сам ни разу ни перед кем не извинился за всю свою жизнь.

«Да, он этого не делал, — подумал Билл. — И я никогда не называл его мудаком».

— Именно так и было, — подтвердил Билл. — Он посоветовал мне забыть об этом. И он даже не отвел глаз от экрана телевизора. Он так это сказал, как будто даже обсуждать это было глупо.

— Почему ты говоришь мне об этом? — спросила Пейдж, и нотки гнева звучали в ее голосе.

— Потому что ты спросила меня, извинялся ли я перед Саммер за то, что сделал.

Билл посмотрел на дочь, лежащую без сознания, на то, как легонько поднимается и опускается ее грудная клетка. Слова, которые она повторяла, воспринимались им теперь как песнопение. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Она помнила, как он той ночью схватил ее? Думала об этом?

Она боялась его?

— Нет, я никогда не извинялся перед Саммер.

Глава 20

На следующий день, когда Билл приехал домой, чтобы принять душ и побриться, он увидел Адама Флитвуда, сидящего на заднем дворе. Рядом с ним на столике стояли бутылка «Джека Дэниелса» и два стакана.

Несмотря на то что конец февраля выдался прохладный и до весны еще нужно было дожить, небо над ними было голубым, ясным — ни облачка. На Адаме были солнцезащитные очки, он поднял левую руку в знак приветствия, когда Билл подошел ближе.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Билл.

— Мне интересно, как ты? — Он кивнул в сторону бутылки и стаканов. — На этот раз ты не сможешь сбежать и отмазаться твоим любимым «я-спешу-в-больницу».

Голова у Билла гудела, и он чувствовал себя грязным, однако покорно сел на свободный стул и сказал:

— Конечно. Я выпью с тобой.

Адам налил в оба стакана и поднял очки на лоб. Он долго сидел с закрытыми глазами, а Билл ждал, чтобы он что-то сказал, прежде чем они выпьют. Адам всегда был рубахой-парнем, такого человека все любят.

Но он не подбирал мудрые слова. Он ждал, что скажет Билл.

И Билл произнес:

— За лучшие деньки.

Адам чокнулся с Биллом осторожно, не пролив ни одной капли, и мужчины выпили. Билл чувствовал себя хорошо, сидя на солнце; от виски ласковое тепло растекалось по его телу. Как же ему хотелось, чтобы ничего ужасного не случилось, чтобы Саммер вскоре пришла домой из школы, а вечер прошел бы предсказуемо — домашние хлопоты, ужин и телевизор.