Страница 1 из 4

Событие. Философское путешествие по концепту

Жижек Славой

Славой Жижек

Slavoj Zizek

Event

Посвящается Йеле, событию моей жизни

Посадка начинается. Событие в движении

«Цунами в Индонезии привело к гибели более двухсот тысяч человек!» «Папарацци снял вагину Бритни Спирс!» «Я наконец поняла, что я должна бросить все и помочь ему!» «Кровавый вооруженный переворот расколол страну на части!» «Народ победил! Диктатор в бегах!» «Как нечто столь прекрасное, как последняя фортепианная соната Бетховена, вообще возможно?»

Все эти высказывания относятся к тому, что по крайней мере некоторые из нас посчитали бы событием – неоднозначным понятием, отливающим более чем пятидесятью оттенками серого. Под «событием» может подразумеваться разрушительное стихийное бедствие, последний звездный скандал, народный триумф или жесткая политическая перемена, глубокий опыт соприкосновения с произведением искусства или личное решение. С учетом всех этих вариантов единственный метод внести ясность в эту загадку определения – рискнуть, сесть на поезд и начать наше путешествие с приблизительного определения события.

Роман Агаты Кристи «В 4:50 из Паддингтона» начинается с путешествия Элсперт Макгилликади на поезде из Шотландии в Лондон к своей старой подруге Джейн Марпл. Во время поездки Элсперт видит, как в купе проезжающего мимо поезда (того самого в 4:50 из Паддингтона) душат женщину. Все случается очень быстро, а у Элсперт плохое зрение, поэтому полиция не верит ее словам, так как никаких следов преступления не обнаруживается. Только мисс Марпл верит ее рассказу и начинает расследование. Это – событие в его самом чистом и минимальном значении: нечто шокирующее, из ряда вон выходящее, случающееся внезапно и прерывающее обычный ход вещей, нечто, появляющееся из ниоткуда, без видимых причин, явление без твердого бытия у своего основания.

По определению есть нечто «чудесное» в событии – от чудес нашей повседневной жизни до чудес более возвышенных сфер, включая сферу божественного. Событийная природа христианства происходит из убеждения в том, что быть христианином – значит верить в особое событие – смерть и воскрешение Христа. Возможно, еще более существенно здесь то, что вера и ее обоснования вступают в порочный круг: я не могу сказать, что верю в Христа потому, что меня убедили доказательства и обоснования веры; но только когда я верю, я понимаю эти обоснования. Такой же порочный круг имеет место и в случае любви: я не влюбляюсь по какой-либо определенной причине (ее губы, ее улыбка…), но ее губы и т. д. привлекают меня потому, что я уже люблю ее. Любовь, таким образом, тоже событийна. Она – проявление круговой структуры, в которой событийное следствие ректроактивно определяет свои причины или основания[1]. То же самое касается и политических событий, например, длительных протестов на площади Тахрир в Каире, приведших к свержению режима Мубарака: эти протесты можно легко объяснить определенными проблемами в египетском обществе (безработная образованная молодежь без конкретных перспектив и т. д.), но, так или иначе, ни одна из причин не может по-настоящему объяснить ту нарастающую энергию, которая породила происходящее.

Точно таким же образом возникновение новой формы искусства является событием. Возьмем в качестве примера фильм-нуар. Марк Верне продемонстрировал в своем детальном анализе[2], что все основные характеристики, составляющие общепринятое определение жанра фильм-нуар (освещение, создающее резкий контраст света и тени, косой ракурс, параноидальный мир циничного романа, где развращенность возведена в ранг метафизического свойства мира и воплощена в femme fatale), уже присутствовали в голливудских фильмах. Тем не менее загадкой остается странная выразительность и живучесть понятия «нуар»: чем точнее Верне в том, что касается фактов, и чем больше он предлагает исторических причин, тем загадочнее и необъяснимее становится необычайная сила и долговечность этого якобы «иллюзорного» понятия «нуар» – понятия, занимающего наше воображение десятилетиями.

C первого захода, таким образом, событие является тем следствием, которое, по-видимому, превосходит свои причины, а пространство события – тем, что открывается в пробеле, отделяющем следствие от его причин. Уже с помощью этого приблизительного определения мы оказываемся в самом сердце философии, так как причинность составляет одну из основных проблем, которыми она занимается: все ли вещи соединены между собой причинными связями? Все ли существующее должно быть обосновано достаточными основаниями или есть вещи, которые каким-то образом происходят просто так, из ниоткуда? Как философия сможет помочь нам определить, что такое событие и как оно – некое происшествие, не основанное на достаточных основаниях, – возможно?

С ее самого зарождения философия, по-видимому, колеблется между двумя подходами: трансцендентальным и онтологическим, или онтическим. Первый касается всеобщего устройства [structure] того, как нам является реальность. Какие условия должны быть соблюдены, чтобы мы восприняли что-либо как действительно существующее? Философ использует для такого подхода, определяющего координаты реальности, термин «трансцендентальный» – трансцендентальный подход, к примеру, открывает нам, что для научного натуралиста действительно существуют только пространственно-временные материальные явления, тогда как для домодерного традиционалиста духи и смыслы также являются частью реальности, а не лишь человеческими проекциями. Онтический подход, с другой стороны, рассматривает саму реальность в ее возникновении и «развертывании»: как возникла Вселенная? есть ли у нее начало и конец? каково наше место в ней? В двадцатом веке разрыв между этими двумя методами мышления достиг крайней степени: трансцендентальная философия достигла своего апогея в работах немецкого философа Мартина Хайдеггера (1889–1976), тогда как онтологическая кажется сегодня полностью захваченной естественными науками – мы ожидаем, что на вопрос о происхождении нашей Вселенной ответит квантовая космология, нейронаука и эволюционизм. В начале своего нового бестселлера «Высший замысел» Стивен Хокинг триумфально провозглашает, что «философия мертва»[3]: метафизические вопросы о происхождении Вселенной и т. д., которые были когда-то темами философской спекуляции, теперь можно разрешить путем экспериментальной науки и эмпирически проверить результат.

Путешествующего с нами читателя не может не поразить то, что оба подхода имеют своей кульминацией некое понятие События: в мысли Хайдеггера это Событие раскрытия Бытия – горизонта смысла, который определяет, как мы воспринимаем реальность и выстраиваем отношение к ней, а в теории Большого взрыва (или нарушенной симметрии) – изначальное Событие, из которого произошла вся наша Вселенная, согласно онтическому подходу, поддерживаемому квантовой космологией.

Наше первое предварительное определение события как следствия, которое превосходит свои причины, таким образом, приводит нас к неконсистентному множеству: является ли событие переменой в том, как нам является реальность, или же сокрушающей трансформацией самой реальности? Уменьшает ли философия независимость события или может ли она эту самую независимость объяснить? Еще раз: можно ли внести какую-либо ясность в эту загадку? Очевидным порядком действий была бы классификация событий на виды и подвиды, чтобы различить события материальные и нематериальные, художественные, научные, политические и личные события и т. д. Но подобный подход пренебрегает основной чертой события – удивительным возникновением нового, которое подрывает всякую устойчивую схему. Единственное уместное решение – подойти к событиям по-событийному, т. е. переходить от одного понятия события к другому путем выявления пронизывающих каждое понятие противоречий, так чтобы наше путешествие пролегало через преобразования самой всеобщности, вплотную приближаясь – я надеюсь – к тому, что Гегель назвал «конкретной всеобщностью», всеобщностью, которая не является лишь пустым вместилищем своего особенного содержания, но которая производит это содержание путем развертывания своих внутренних антагонизмов, противоречий и несовместимостей.

Именно поэтому в любви мы открываемся любимому во всей нашей уязвимости: когда мы полностью обнажены друг перед другом, циничная улыбка или замечание нашего партнера может превратить очарование в издевку. Любовь подразумевает абсолютное доверие: любя другого, я даю ему власть погубить меня, надеясь/веря, что он(а) этой властью не воспользуется.

См.: Vernet M. Film Noir on the Edge of Doom // Shades of Noir / ed. J. Copjec. L.: Verso Books, 1993.

Млодинов Л., Хокинг С. Высший замысел. СПб.: Амфора, 2017. С. 3.