Узы

Поднимаюсь на ноги и пытаюсь улыбнуться так и не состоявшейся свекрови.

– Здравствуйте, миссис Ньюборн.

– Салли, это правда ты. Мы так давно не виделись. Каждый год я приезжаю к Сэмми, и каждый год вижу отъезжающую машину. Я подозревала, что это ты. В этот раз решила приехать пораньше, чтобы застать тебя.

Я не знаю, что ей сказать.

– Дорогая, мне очень приятно, что ты его не забыла.

Чувствую, как связки деревенеют, хриплым голосом произношу:

– Разве его можно забыть?

Она начинает плакать и бросается мне на шею. Мы стоим, обнявшись, и рыдаем. Проходит не меньше пятнадцати минут, прежде чем мы успокаиваемся. Вдруг она предлагает:

– Давай посидим где-нибудь, поболтаем? Расскажешь мне, как живешь. Мне не хватало тебя.

Нехотя соглашаюсь. Мне не хочется ее обижать, но и разговаривать не хочется. Я с нетерпением жду, когда уже можно будет реветь у Патрика на диване в обнимку с Булкой и Севеном.

***

Спустя полчаса мы с матерью Сэма сидим в кафе и ждем кофе. Она постарела. Сильно сдала за то время, что мы не виделись. Неудивительно, она потеряла любимого сына. У Сэма есть еще старшая сестра, ей сейчас где-то около сорока лет, но она живет в Чикаго и неохотно общается с родителями. У них был какой-то конфликт в молодости, о котором никто так и не захотел рассказать. Я видела его сестру несколько раз. Пару раз мы гостили у нее в Чикаго. А еще встречались на похоронах.

– Расскажи мне, как ты живешь? Чем занимаешься? Ты отстригла свои прекрасные волосы. Такая жалость.

– Я служу в полиции. Я патрульный офицер, как и хотела. Длинные волосы мешают работе, поэтому пришлось обрезать. Это ерунда.

– Это трудно?

Пожимаю плечами.

– Временами. Я привыкла и люблю эту работу.

– Это ведь опасно? Сэм бы не позволил тебе…

– Бывает и опасно. Бывают спокойные дни. Если бы Сэм был здесь, я и не пошла бы в полицию. Вы же знаете, чем мы с ним хотели заниматься.

– Почему ты не занимаешься дизайном? У тебя ведь талант.

– Похоже, он оставил меня. Я не вижу цвета, не понимаю сочетания, не разбираю стили. Я больше не рисую, поэтому заниматься дизайном не могу. И, если честно, не хочу.

Она качает головой.

– Ты прекрасно выглядишь. Ты не вышла замуж? – Зачем она спрашивает, если не отводит глаз с моего безымянного пальца, на котором сверкает кольцо Сэма.

– Нет. Я одна. У меня есть друг, собака и работа. И родители, конечно.

– Как они?

Улыбаюсь, думая о них.

– Хорошо, ведут спокойную размеренную жизнь. Они здоровы и дружны. Это главное.

– Замечательно.

– Как мистер Ньюборн?

– Мы совсем перестали общаться. Вроде бы он женился на какой-то юной девице, старый болван.

Родители Сэма развелись за два года до нашей встречи, но продолжали тепло общаться. Инициатором была его мать, но ей не нравилось, что бывший муж пытался устроить свою жизнь. Странная женщина.

– Знаешь, Салли. Я понимаю, что не вызываю у тебя положительных эмоций. Я старая, вредная, и я считаю, что потеря сына – лишь моя боль, которую никому не понять. Но я хорошо отношусь к тебе. Мой сын любил тебя, очень сильно любил. Я только хочу сказать, что он хотел бы, чтобы ты была счастлива.

Смотрю на нее сквозь завесу слез.

– Думаете, хотел бы?

– Конечно, дорогая.

– Тогда ему следовало объяснить мне, как стать счастливой без него, – вновь начинаю плакать, стараясь сдержать рыдания, которые меня душат.

– Ох, Салли. Думаю, он смотрит на тебя сверху, и ему очень плохо от того, что плохо тебе.

Она берет мои руки и сжимает их. Ее пальцы такие тонкие и холодные, что невольно ассоциируются со смертью. Мне хочется, чтобы она меня отпустила.

– Ты должна позволить себе стать счастливой. Это нелегко. Но ты должна. Ради Сэма. Ради того, что он посвятил бы этому свою жизнь, если бы его не лишили этой возможности.

Не в силах больше этого выносить, я встаю, но ноги плохо слушаются меня.

– Миссис Ньюборн, я была очень рада встретить вас. Правда. К сожалению, мне нужно ехать. Вас отвезти куда-нибудь?

– Нет, дорогая, я выпью еще кофе. Поезжай, конечно. Подумай над тем, что я сказала.

Она встает и крепко меня обнимает.

***

Стою перед дверью Патрика и реву. У меня нет сил даже постучать в дверь. Слышу, как из квартиры доносится дружный собачий лай.

– В чем дело, ребята? Кто-то за дверью? Давайте посмотрим.

Мой сосед открывает дверь, и его лицо меняется от удивления.

– Салли, почему ты стоишь за дверью? Почему не стучишь, не заходишь?

У меня нет сил на слова, я разражаюсь истошными рыданиями и падаю в утешительные объятия друга.

– Идем, приляг.

Патрик отводит меня в гостиную и укладывает на широкий диван. Держит меня за руку, пока я выпускаю наружу все, что скопилось в душе за год. Рыдаю, кричу, издаю стоны, бью подушки кулаками. Наши собаки притихли, лежат на полу возле дивана и ждут, пока закончится мое сумасшествие.

Наконец выбиваюсь из сил. Я опустошена и издаю лишь редкие судорожные всхлипывания. Друзья человека забираются ко мне, Булка ложится в ноги, а Севен, мой драгоценный Севен, устраивается рядом, давая мне себя обнять и уткнуться носом в его плотную теплую шею. Патрик укрывает меня тонким пледом и нежно целует в висок.

– Отдохни, дорогая.

Уставшая, выплаканная, убаюканная уютом дома Патрика и теплом наших собак, я проваливаюсь в сон.

***

Просыпаюсь почти в шесть вечера от того, что Булка лижет меня в нос. Смеясь, открываю глаза. Чувствую, как опухли и горят веки. Севен, похоже, так и не пошевелился за все время, зато теперь, когда я его освобождаю, он сладко потягивается и начинает играть с золотистой подругой. В комнату заходит хозяин дома с бутылкой вина и огромной тарелкой суши.

– Патрик. Суши!

– Да, подумал, что сладкое слишком банально, а пицца слишком просто.

– Ты просто чудо. Я так голодна, ты не представляешь. Не ела со вчерашнего вечера.

– Налетай, я принесу бокалы.

– Я только умоюсь, глаза горят.

Зайдя в его ванную, смотрюсь в зеркало. Зеленые глаза обесцветились от слез. Мне на грудь словно давит огромный камень, но плакать пока больше не хочется. Может, чертовы слезы наконец закончились? Есть ли какой-то лимит слез для одного человека?

Умывшись ледяной водой, возвращаюсь в гостиную и задаю этот вопрос Патрику. Он пожимает плечами, наливая вино в большие бокалы.

– Кто знает. Наверное, у каждого человека по-своему. Я знаю людей, которым, кажется, совсем не выдали слез. И так же знаю людей, которые могли бы переплакать весь Мировой океан.

Мы выпиваем бутылку, начинаем вторую. Я рассказываю ему о встрече с матерью Сэма.

– Знаешь, Сэл. Может, тебе не понравится, что я скажу. Но она права. Тебе нужно как-то преодолеть это. Сэм умер, и это ужасно. Но ты жива. И должна жить и быть счастливой.

– Что мне сделать для этого?

– Как я могу тебе сказать? Только ты знаешь, что может принести тебе счастье.

– Он мог.

– Но его нет. Детка, посмотри на это его глазами.

– В смысле?

– Представь, что ты погибла, не дай Бог, конечно. А он остался жить. И ты можешь наблюдать за ним сверху. Какой жизни ты бы для него хотела? Чтобы он продолжал жить, обрел счастье, неважно, каким образом. Или чтобы он оплакивал тебя каждый день? Чтобы он страдал и растрачивал себя на то, что лишь вытягивает из него положительные эмоции?

Сглатываю подступивший комок и смотрю в свой бокал. Долго молчу, стараясь ответить честно самой себе. Затем шепотом произношу:

– Конечно, я хотела бы для него счастья, – тяжело вздыхаю. – Патрик, я понимаю. Но все эти мужчины, которых я встречаю… Они не такие.

– Конечно. Они другие. И ты можешь перебрать всех мужиков в Нью-Йорке, или во всем штате, и еще в соседнем, или даже во всей стране. Но ты не найдешь такого же, как Сэм. Он был уникален. Все люди уникальны. Ты не найдешь второго такого человека, как ты. И второго такого человека, как я, тем более, – он улыбается. – Я не говорю о том, что нужно снижать планку – нет, ни в коем случае. Но, поверь, даже среди непохожих на него есть достойные.