Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 15

Берлин, королевская семья монарха Пруссии тепло встретит юных Романовых. Для европейских дворов они смотрелись завидными женихами. В 1831 году император Николай I напишет в мемуарах (их можно назвать автобиографической запиской) такие строки:

«Тут, в Берлине, провидением назначено было решиться счастию всей моей будущности: здесь увидел я в первый раз ту, которая по собственному моему выбору с первого раза возбудила во мне желание принадлежать ей на всю жизнь. И Бог благословил сие желание шестнадцатилетним семейным блаженством».

Избранницей будущего всероссийского самодержца стала дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, друга императора Александра Павловича, Фридерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина. Принцесса была моложе великого князя Романова на два года. Она вышла за него замуж в июне 1817 года. Брак был счастлив.

Во время своего первого пребывания в Берлине Николай Павлович, свободно владевший немецким языком, сблизился с прусскими принцами Фридрихом-Вильгельмом и просто Вильгельмом, ставшими впоследствии королями. Будущий всероссийский самодержец тогда и усвоил прочные симпатии к Пруссии и ее военному строю, к ее армии и военачальникам. О последнем лучше все свидетельствует обилие орденских наград последним от императора Николая I, пожалованные за долгих тридцать лет его царствования.

Наконец, братья под присмотром все того же графа Ламздорфа прибыли в северный швейцарский город Базель. Там они впервые услышали звуки войны: австрийцы и баварцы осаждали соседнюю крепость Гюненген, обстреливая ее из пушек и не имея особого желания идти на кровавый штурм. С падением Парижа его гарнизон сложит оружие сам.

Когда великие князья Павловичи покинули Базель в сопровождении прибывшего к ним из армии генерал-адъютанта графа П.П. Коновницына, их в пути встретил императорский флигель-адъютант. Александр I приказывал младшим братьям вернуться в Базель: «Наполеон сделал большое движение на левый наш фланг». Коновницын, дежурный генерал действующих армий, поспешил исполнить приказ государя.

В уже хорошо знакомом им Базеле Николай и Михаил узнали об изгнании низложенного императора французов на остров Эльба. Только тогда старший брат разрешил им прибыть в Париж, которому Бонапарт уже не мог никак угрожать. Союзники оккупировали Францию, повсюду стояли их гарнизоны, дороги были безопасны от дезертиров из наполеоновской армии. Конвой великих князей был усилен, а его командир имел строгие предписания на всякие случаи жизни. Путь лежал через города Кольмар, Нанси, Шалон и Мо.

Исследователи Николаевской эпохи пишут, что характер монарха, правившего Россией твердой рукой более четверти века, определенно сложился где-то до шестнадцати лет. Причем характеристики ему даются порой не самые лестные. К числу последних относится Г.И. Чулков, популярный отечественный писатель 20-х годов прошлого столетия и явно не монархист:

«…Любовь к точности, симметрии, равновесию, порядку, иерархической стройности была у Николая Павловича такой же исключительной, как у старшего брата Александра. Но у того это пристрастие к симметрии и порядку сочеталось как-то с немалой душевной сложностью, а у царя Николая эта особенность сделалась манией. Это была его идея. И кроме этой идеи иных у него не было. Он ее положил в основание своей философии истории.

Чтобы создать стройный порядок, нужна дисциплина. Идеальным образом всякой стройной системы является армия. И Николай Павлович именно в ней нашел живое и реальное воплощение своей идеи. По типу военного устроения надо устроить и все государство. Этой идее надо подчинить администрацию, суд, науку, учебное дело, церковь – одним словом, всю материальную и духовную жизнь нации.





Но в отрочестве и в юности Николай Павлович еще не знал, что в его руках будет неограниченная власть. Он не знал, что у него будет возможность проделать этот гигантский опыт устроения государства по военному принципу строжайшей субординации и дисциплины.

Однако уже в детские годы, как бы предчувствуя, что ему придется править государством, во всех ребяческих играх брал на себя роль самодержца. У него была уверенность, что именно ему надлежит повелевать, и никто не оспаривал у него этого права. Как известно, за все шестьдесят лет своей жизни только однажды встретил он сопротивление своей воле. Это было 14 декабря 1825 года. Этого дня он никогда не мог забыть».

Подрастая, великий князь все более увлекается внешней, парадной жизнью армии, в первую очередь – гвардии. Она составляла основу столичного гарнизона. С малых лет тянула к себе военная дисциплина и организованность, парады и маневры, приближенные к боевым действиям. Немалую роль в этом играло познание военной истории, полковых летописей лейб-гвардии. Впрочем, это была черта характера у многих Романовых, поскольку их жизнь была связана в первую очередь с армией и флотом. По крайней мере, все они носили военные мундиры с юности, до конца своей жизни были за редким исключением шефами гвардейских полков и батальонов, эскадронов и батарей, флотского экипажа гвардии.

Недоброжелатели Николая I пишут, что впоследствии «единственным и истинным для него наслаждением» была «однообразная красивость» хорошо дисциплинированного войска. Дисциплина в николаевской армии и на флоте была «палочная», по примеру армии Прусского королевства. Именно против этого протестовал полководец в чине генералиссимуса А.В. Суворов-Рымникский, князь Италийский, вошедший в историю как русский военный гений. Но его не услышал ни император Павел I Петрович, ни его сын-венценосец Николай I Павлович. А следовало бы услышать и понять: воинство России боготворило победоносного военного вождя. Его образ страшил Европу.

Об этом в 1836 году свидетельствовал такой близкий к самодержцу человек, как граф А.Х. Бенкендорф. Тот выразил мысль, что государь Николай Павлович превосходно знал все тайны фрунтовой, то есть строевой, службы. «Он был отличный ефрейтор и великолепный барабанщик». При жизни Николая I о его тяге к военной машине Прусского королевства говорить вслух было опасно.

Такую же мысль выразил официальный историограф Отечественной войны 1812 года генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский, который в трагическом для династии Романовых 1825 году писал о сыне императора Павла I следующее:

«Необыкновенные знания великого князя по фрунтовой части нас изумляли. Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог бы с ним сравняться, и показывал также барабанщикам, как им надлежало бить. При всем при том его высочество говорил, что он в сравнении с великим князем Михаилом Павловичем ничего не знает; каков же должен быть сей, спрашивали мы друг друга…»

На личность императора Николая Незабвенного, вне всякого сомнения, глубокий отпечаток наложил 1812 год: Великая армия императора Наполеона I вторглась в пределы Российской империи, великому князю Николаю Павловичу было уже немальчишечьих 16 лет. С этого времени окружающие стали замечать в нем некоторую перемену. Он сделался более сдержанным, суровым и озабоченным. Исторические события той поры вынудили, вероятно, и Николая Павловича задуматься над их страшным смыслом: романовская Россия оказалась под ударом извне. Об этом он, думается, будет не раз вспоминать в самом конце своей жизни, в годы Крымской (или Восточной) войны, которая станет бесславным финалом его царствования.

Второму сыну императора Павла I цесаревичу Константину тогда было уже 33 года. Учился он вместе со старшим братом Александром под наблюдением бабки – Екатерины II, которая воспитывала старших внуков, следуя принципам великого французского просветителя Жан-Жака Руссо. Военную подготовку проходил в гатчинских войсках своего отца, который привил ему любовь к армейскому делу и страсть к «фрунту». В 16 лет женился на принцессе Саксен-Заалфельд-Кобургской Юлиане-Генриетте-Ульрике (в православии Анна Федоровна). Брак был несчастливым и бездетным: супруги не ладили друг с другом – «не сошлись характерами». Жена под предлогом лечения болезни оставила 22-летнего мужа в 1801 году, навсегда покинув Россию и уехав на жительство в Швейцарию. Являлась тетей английской королевы Виктории. Официально брак был расторгнут манифестом императора Александра I только в марте 1820 года.