Страница 18 из 31
Бродячий гимн
Вы насмешливо не фыркайте,дорогие господа.В аэропорту во Франкфуртебродят гимны иногда.Отнеситесь вы по-божескик тому, что здесь приселс кепорком в руках по-бомжескиблудный гимн СССР.Столько наших песен вымерлов рупорах и во дворах.Бывший гимн ветрами вымело,как лжедмитриевый прах.Власть уже не мавзолейная,но не стал он дорогимнам подсунутый для блеяньябессловесный новый гимн.Нету Клима Ворошилована кобыле войсковой,но Союза нерушимогобродит призрак звуковой.Я,как мертвых песен Чичиков,замер в аэропорту,и сосиска нагорчиченная,вздрогнув, лопнула во рту.Из своей эпохи вырванный,но совсем не став другим,будто загипнотизированный,я пошел на мертвый гимн.Я и сам совместно вымершийс папиросами «Казбек».Я и сам — неисправимейшийСССР-ный человек.Бывший гимн сегодня в странниках,как бродяжья музычка,как три пьяненьких и рваненькихмузыкальных мужичка.И сияют лживой святостьюих лазурные глаза,и побитость с нагловатостьюраздирают их, грызя.Инструменты очень простенькиешпарят гимн, как перепляс:медные тарелки с прозеленью,мятый сакс да контрабас.Контрабаса кореш – Васенькахоть и выглядит сморчком,из горла хлебнув «киршвассера»,закусил спьяна смычком.Вы откуда, братцы-лабухи?Нелегко угадывать.С наших яблонь стали яблокидалеко укатывать.Декларацией увечностивозлежал он поперекчемоданов человечества —попрошайка-кепорок.Он, эпохой пережеванный,был запущенный такой,с очень давними прожженинками,с отлетевшей «пупочкой».Он под мраморною лестницейденег ждал из чьих-то рук,правнук жалкий кепки ленинской,сталинской фуражки внук.Разве, требуя симпатии,клянчить право он имелза подвал в дому Ипатьевых,за ГУЛАГ, за ИМЛ?!Видно, от недораскаяньямы живем не по-людски.Мы державу нараскалывалина кусачие куски.И, униженно зазнайствуя,мы до нищенства дошли.Почему все в мире нациимилостыню нам должны?С паспортом неубедительным,и ничей не гражданин,побежденным победителемходит-бродит бывший гимн.И, вздыхая, немец кающийсядвумя пальцами швыроксовершает в только кажущийсянепорочным кепорок…Франкфурт-на-Майне, 1995P. S. Тогда мне и в голову не приходило, что этот «бродячий гимн» может вернуться с блудливо переделанным текстом.
«Я люблю тебя больше природы…»
Маше
Я люблю тебя больше природы,ибо ты как природа сама.Я люблю тебя больше свободы —без тебя и свобода – тюрьма.Я люблю тебя неосторожно,словно пропасть, а не колею.Я люблю тебя больше, чем можно —больше, чем невозможно, люблю.Я люблю безоглядно, бессрочно,даже пьянствуя, даже грубя,и уж больше себя – это точно! —даже больше, чем просто тебя.Я люблю тебя больше Шекспира,больше всей на земле красоты, —даже больше всей музыки мира,ибо книга и музыка – ты.Я люблю тебя больше, чем славу,даже в будущие времена,чем заржавленную державу,ибо Родина – ты, не она.Ты несчастна? Ты просишь участья?Бога просьбами ты не гневи.Я люблю тебя больше счастья.Я люблю тебя больше любви.Гальвестон, 1995Пасхальное
Когда глаза вы опускаете,то происходит напряженноприкосновение пасхальноедвух губ – но лишь воображенно.Вы в платье плещущем, трепещущем,а говорите строго, скупо,но мысленно вы по трапециямвзбираетесь ко мне под купол.Мы с вами сблизиться не пробовалии лишь во сне, раскинув руки,друг к другу движемся по проволоке —как будто по замерзшей струйке.На ниточке, покрытой наледью,вы шепчете так неотважно:«Но вы же ничего не знаетепро жизнь мою, а я про вашу».Лепечет платье что-то страстноесошедшими с ума оборками.Воображенье платье сбрасывает,а руки край его одергивают.В нас так убийственно заложенаспасительная осторожность,и замирает замороженнолюбви великая возможность.Но обручает нас заранее,кто знает, – может быть, до гроба —почти открытое скрываниетого, чего боимся оба.Слова неловко запинаются.Душа давно так не дичилась.Но, может быть, не забываетсялишь то, что, к счастью, не случилось.Гальвестон, 1995