Страница 19 из 35
3Я пришел к тебе, Куликово поле,чтоб шеломы твои прорастали в глаголе.Я любого индуса пойму и зулусабольше, чем чистокровного русского труса.Трус убогий, от страхов своих изможденный,ты духовно в России еше не рожденный.Разве Дмитрий Донской или Минин с Пожарскимтак бы махонькой строчки в стихах испужались?Разве Петр, всю Россию бесстрашно проветривая,задрожав, под сукно положил бы проекты?Разве те, кто погибли за Родину в Бресте,так тряслись бы за кресло какое-то в тресте?Знали мы и на дыбе, ломавшей нам косточки с хрустом,невозможно быть истинным русским — и трусом.Если б жили мы, трусами умирая,мы еще бы ходили в ярме у Мамая.Если б трусы одни мельтешили и лгали,то не пал бы рейхстаг, не взлетел бы Гагарин…Но как будто бы яда смертельная трупность,в чьих-то жилах позорная черная трусость.Трус, не лезь подпевать: «Эй, дубинушка, ухнем!» —в телефоны врастая трепещущим ухом.Несмотря на поддельные русские вкусы,ну какие вы русские, если вы трусы!Не целуйте их, женщины, в лживые губы.Стыдно с трусами спать. Все они – душегубы.Дети, камни кидайте в трусливо трясущихся папочек,чью-то смелость связавших тесемками бюрократических «папочек».Убегай, поводок обрывая, собака,если вдруг от хозяина трусом запахло.Одного не пойму, понимающий смелость как русскость:почему никого никогда не снимают за трусость?Я пришел к тебе, Куликово поле,чтоб спросить, преклоняя колени: «Доколе?»4Шел мужик с дитем по полю белоснежному.К чудотворцу шел он — к старцу Радонежскому.Семь ночей кричал младенец тонко-тонко,криком раненного в небе лебеденка.Но стрела в нем не торчала ниоткуда.Оставалось ждать единственного — чуда.Обвивая монастырь, светивший издали,выла вьюга, будто вновь камчи посвистывали.А младенец замолчал, почти не вздрагивал,и отец его от страха даже встряхивал.Но когда он постучался в двери к Сергию,у младенца перестало биться сердце,и сказал мужик убито и устало:«Чудотворец, твое чудо опоздало…»И ушел мужик тесать для гроба досточки,и под вьюгу вспоминал о теплом дождичке.Но когда принес он гроб, увидел старца,а в клобук живой младенец опростался.Получилось это как-то так, нечаянно,и, по-видимому, старца не печалило.Возопил мужик, едва пришедший в чувство,гроб роняя, на колени рухнув: «Чудо!»И ответил Сергий: «Успокойся.Подсушись — ты взмокший, как с покоса.Вишь — в клобук наделал твой пострел.Я не воскресил его — согрел».И когда Димитрий — князь московский —прискакал однажды в монастырь:«Погоди стругать для гроба доски!» —старец его притчей угостил.«Князь, мне не по нраву жить в притворстве.За укор меня ты не взыщи:что ты в келье ищешь чудотворца?В зеркале ты тоже не ищи.Поищи среди простого люда,в тех, кто в босоте не виноват.Только дайте сотворить им чудо.Только не мешайте… Сотворят.Воскресенья хочешь для Руси?Обогрей и этим воскреси».И вздохнул Димитрий, князь московский,сам еще не зная, что Донской,будто бы расстался он со скользкой,гробовой навязанной доской.«Ты скажи мне, преподобный отче,а не устрашатся ли в боюотроков, еще незрелых, очи,видя смерть — чужую и свою?Я их прозываю «небывальцы» —тех, кто не бывали на войне.На мечах не разожмут ли пальцы?Усидят ли в битве на коне?»Сергий сделал знак ему: ни звука! —и, оставив князя за столом,сразу он два красных чьих-то ухадверью прищемил — и поделом.И за эти грешные их ушив келию двух иноков он ввел.«Надо не подслушивать, а слушать…Вот и «небывальцев» я нашел.Ну-ка, инок старший, оклемайся!Ну-ка, расскажи нам, Пересвет:очень тебе нравится мамайство?»Засопел детина: «Вовсе нет».«А убить Мамая смог бы?» «Смог бы».«Как же “не убий”?» «Да растуды».«Видишь, князь, у монастырской смоквывыросли шеломы, как плоды».Сергий, Пересвету не переча,подошел к другому силачу:«Ты хоть раз бывал, Ослябя, в сече?»«Нет». «А хочешь?» «Еще как хочу!»Сергий у окошка на мгновеньевслушался в какой-то дальний гуд:«Что ж, придется дать благословенье.Не благословишь — так ведь сбегут».Он всплакнул, но лишь украдкой — малость.«Ну, Добрыни, с Богом на врагов!Жаль, мечей для вас не завалялось.Дам двух монастырских битюгов».Мчался князь, и ветер набивалсяв сердце, под стальную чешую,а за ним скакали «небывальцы»в битву небывалую свою.И с крестов церквей слетали птицы,видя в юных витязную стать,и кресты хотели расщепиться,чтоб для них двумя мечами стать.И молились чудотворцы всюду,ничего не зная наперед,одному-единственному чудус именем единственным — народ.