Страница 19 из 51
Вскоре вдали показались мелкие льды причудливой формы. Они походили на диковинных белых птиц, присевших на воду и готовых вновь улететь. Недаром Виллем Баренц, увидев впервые льды, записал в своем дневнике:
«На горизонте показались бесчисленные стаи плавающих лебедей».
Вслед за мелкими льдинами появились и крупные ледяные поля. Они были сильно изъедены соленой морской водой, раздроблены прибоем. Не уменьшая хода, «Седов», держа курс на север, врезался в самую гущу пока еще разрозненного льда.
Все участники экспедиции радостно приветствовали лед, точно «Седов» входил в родную стихию — уж очень тяжек был переход по открытому морю с его штормами и волнами, заливавшими палубу.
Непрерывно шли наблюдения за температурой и соленостью воды. За борт бросали бутылки из толстого стекла, с цементом на донышке, чтобы они плавали не лежа, а стоя. Только плавая в вертикальном положении бутылка передвигается не под действием ветра, а под влиянием течений. Внутри бутылок были вложены почтовые открытки с надписью:
«Эта бутылка брошена Второй советской арктической экспедицией на 77° северной широты, 48° восточной долготы с целью изучения морских течений. К нашедшему просьба сообщить в Ленинград, Фонтанка 34, Всесоюзному арктическому институту, указав место и время находки».
Кто и где найдет это стеклянное письмо и осторожно отобьет горлышко бутылки? Может быть, его вытащат рыбаки у берегов Норвегии, а, быть может, прибой вынесет его на песчаную отмель где-нибудь в Южной Америке. Конечно, большая часть бутылок бесследно исчезнет, разобьется о скалистые берега или будет раздавлена льдами. Но все же какая-то часть их попадет в руки человека и сыграет свою роль в деле изучения течений Мирового океана.
Лед становился все плотнее, увеличивалась его толщина. Скоро «Седов» очутился среди огромных ледяных полей, испещренных редкими разводьями. Это был полутораметровый годовалый лед, образовавшийся в Баренцевом море прошлой зимой.
Под тяжестью корабля льдины трескались и медленно оседали. Лед дробился в куски, образуя полыньи. «Седов» отступал для разбега и вновь бросался на льдины, с трудом продвигаясь вперед.
«Седов» боролся со льдами, а жизнь на корабле шла своим чередом. В красном уголке состоялось партсобрание. Объявление о нем висело на дверях кают-компании:
«Товарищи партийные! В красном уголке проработка решений XVI партсъезда. Докладчик — Шмидт».
Он особо остановился на одном из пунктов резолюции по докладу товарища Куйбышева:
«…Обеспечение развития народного хозяйства выдвигает необходимость придать такие темпы геологоразведочному делу, которые должны значительно опередить темпы развития промышленности с целью заблаговременной подготовки минерального сырья».
— Наша экспедиция, снаряженная правительством, — говорил Отто Юльевич, — как раз свидетельствует о реализации этого пункта. В этом году мы забрасываем на Северную Землю людей не только для ее обследования, но и для выявления в ее недрах полезных ископаемых…
Будни экспедиционной жизни в тяжелых льдах, к великой радости охотников, а их на «Седове» хоть отбавляй, оживлялись встречами с белыми медведями. Как только кто заметит движущееся темно-желтое пятно на искрящемся ледяном ковре, — охотники с винтовками наготове выстраиваются вдоль борта.
Отто Юльевич, учтя опыт прошлогоднего плавания, внес в охотничий азарт седовцев некоторую организованность, разбил весь состав экспедиции на группы по четыре человека. Они стреляли строго по очереди.
…Корабль продолжал форсировать тяжелый полярный лед.
22 июля дежурный радист срочно вызвал начальника экспедиции в радиорубку. Ему удалось установить связь с Землей Франца-Иосифа.
Отто Юльевич по радиотелефону расспрашивал о здоровье зимовщиков, о состоянии льдов, о месте лучшего подхода к берегу.
В голосах зимовщиков чувствовалось волнение, нетерпение — ведь наступали последние часы перед встречей после годовой разлуки.
В штилевую погоду «Седов», расцвеченный флагами, вошел в бухту Тихую.
Вот за поворотом показался мыс Седова со зданием самой северной в мире радиостанции. Отчетливо виден был алый флаг и семь маленьких фигурок, размахивающих руками.
«Седов» приветствовал отважных зимовщиков басистыми гудками и залпом, отнесенным гулким эхом до крутых базальтовых скал. На берегу тоже салютовали.
Не успел корабль отдать якоря, как к нему подплыла небольшая шлюпка. По узкому шторм-трапу ловко поднялся на палубу невысокий человек с пышной русой бородой — Петр Яковлевич Илляшевич. Его с трудом узнали: так изменила молодое лицо борода, успевшая отрасти за зимовку.
Начальник полярной станции Земли Франца-Иосифа доложил О. Ю. Шмидту:
— На станции острова Гукера все благополучно, все здоровы, рация держит связь с материком, жили дружным коллективом.
Шмидт тепло поблагодарил жителей самого северного населенного пункта советской земли. Потом, оглядев каждого, смеясь обратился к Илляшевичу:
— Петр Яковлевич, ваша-то борода гуще моей, а?
На воду спустили две большие шлюпки. Всем хотелось посмотреть, как жили советские люди в суровую полярную зиму.
Оказалось, что жили неплохо, со всем возможным арктическим комфортом. Прошли те времена, когда отважные зимовщики ютились в наскоро сколоченных, холодных хижинах и на ночь влезали в спальные мешки. В большом доме станции на острове Гукера 13 комнат. Каждый зимовщик имел отдельное помещение. Не хочешь видеть товарища, поссорился с кем-нибудь, или просто появилось настроение побыть в одиночестве, запирайся в своей комнате. Однако никто здесь надолго не уединялся и свободное от работы время проводил в кают-компании. Это самая просторная комната домика. Стены ее увешаны барометрами, термометрами, географическими картами, на столике граммофон, на стене висит громкоговоритель, в углу — пианино. На обеденном столе, накрытом чистой скатертью, в вазе живые цветы — букет из желтых альпийских маков.
Седовцы обошли все немногочисленные строения колонии. Осмотрели радиостанцию, кладовую, наполненную продуктами, запасной меховой одеждой, валенками, электролампочками, папиросами и упряжью для ездовых собак. Всего было вдоволь, запасов хватило бы еще не на один год. Побывали и в бане, правда не совсем удачно построенной, ее надо было топить трое суток подряд перед каждым банным днем.
Полярники выглядели прекрасно — загорели, свежие, будто только что вернулись из отпуска, проведенного где-нибудь в Крыму или на Кавказе.
А жить и работать им, затерянным в ледяной пустыне, было не так уж легко. В ноябре на Землю Франца-Иосифа спустилась полярная ночь, продолжавшаяся 128 суток. Все это время люди не видели солнца, больше месяца не видели даже зари. Шмидт интересовался всем: и как жили и как работали.
— Как чувствовали себя в полярную ночь? — спросил Отто Юльевич.
Отвечали все сразу. Каждый стремился первым рассказать людям с «Большой Земли» о том, что он пережил в долгий, тяжелый год.
Отто Юльевич шутливо поднял руки вверх.
Все замолчали, а потом стали говорить по очереди.
— Ну теперь признавайтесь — никто не болел у вас? — спросил Отто Юльевич.
— В полярную ночь, кое у кого появились признаки апатии, сонливости, угнетенное настроение, — отвечал доктор Георгиевский. — Это было вполне естественно. Двигались мы мало. На улицу выйти не было возможности. Огромные сугробы придавили дверь.
За время зимовки радист Кренкель сумел завязать радиосвязь со всем миром. Он переговаривался с Москвой, Ленинградом, Берлином, Парижем, Варшавой, Канадой.
Однажды к величайшему своему удивлению Кренкель услышал, что с ним говорит радист американской полярной экспедиции адмирала Бэрда, находящейся у Южного полюса.
— Волновался я страшно, — вспоминал теперь радист зимовки. — Шуточное ли дело — Северный полюс говорит с Южным.
Кренкель выдвинулся в ряды лучших радистов мира. Отто Юльевич ласково посматривал на радиста. Он нравился ему все больше и больше. Нет, в прошлом году он не ошибся в выборе!