Страница 14 из 51
Шмидт прыгнул не очень точно, и тузик перевернулся. Отто Юльевич и матрос оказались в студеной воде. Пришлось им поплавать. Хорошо, что кожаные костюмы нескоро намокли и потому не были помехой невольным купальщикам. Холода они сразу не ощутили. Шмидт пытался было влезть на тузик, плававший килем вверх, но он под его тяжестью пошел под воду. С трудом удалось вскарабкаться на ледяной «плот», на котором уже стоял матрос.
Спущенная на воду спасательная шлюпка быстро доставила их на судно. По дороге на воздухе купальщики продрогли больше, чем за пятиминутное пребывание в воде Ледовитого океана.
На палубе, чтобы не залить каюты, переоделись в сухую одежду.
«Нам принесли чай с коньяком. Последний больше, чем я сам, привлек соболезнующих», — записал в дневник Отто Юльевич.
…Недели две спустя Шмидт снова провалился в воду и еле спасся.
По этому поводу им сделана следующая запись:
«И здесь вечная истина: то, что в первый раз трагедия, затем переживается как фарс! Хотя я выкупался столь же основательно, как и в первый раз, но и мне и другим только смешно. Коньяка уже не дают…»
21 августа «Седов» вышел в научное плавание на Дальний Север. Зимовщики к этому дню уже переехали из кают корабля на берег, в свой бревенчатый пахнущий смолой дом. Первых жителей самого северного в мире поселка было семь.
Начальником зимовки был назначен инженер Петр Яковлевич Илляшевич, однофамилец техника-строителя. Он, пять лет провел на научной работе на Дальнем Севере.
Метеоролог строящейся обсерватории на мысе Седова Георгий Александрович Шашковский тоже уже зимовал в Арктике на Маточкином Шаре.
Врачом зимовки стал энергичный Борис Дмитриевич Георгиевский.
Радиосвязь с «Большой Землей» будет поддерживать молодой, но уже бывалый полярный радист Эрнст Теодорович Кренкель.
Механиком радиостанции стал Михаил Степанович Муров, по его словам, «человек пятнадцати профессий».
На скромные должности служителя обсерватории и повара были приняты Алексей Матвеевич Алексин и Владимир Антонович Знахарев.
В поселке у подножия креста, поставленного Седовым, еще не все строительные работы были закончены. И вместе с зимовщиками остались на время плотники-архангелогородцы.
Быстро прошли Британский канал в северной части, почти совсем чистый ото льда. Каждые 20 миль делали остановки для научных станций. Скоро льды стали тяжелее, однако Шмидт и Воронин решили продвинуться насколько возможно дальше к северу, чтобы при случае, если удастся, побить евразийский рекорд плавания во льдах герцога Абруццкого, достигшего в 1899 году 82 градусов 04 минут северной широты.
«Седов» с трудом продвигался вперед, форсируя плывущие из Центрального полярного бассейна паковые льды.
Стало заметно холоднее. На попадавшихся на пути островах, куда с «Седова» отправлялись экскурсанты для научной работы, они не видели ничего, кроме льда, снега и камней, никакой растительности — даже мха!
Корабль шел к 83-й параллели в местах, не нанесенных еще на морские карты, и достиг 82 градусов 14 минут северной широты.
Мировой рекорд полярного плавания в евразийском секторе Арктики был побит. На достигнутом пределе сделали еще одну научную станцию; «поражает малая глубина — 165 м», — записывает в дневнике Отто Юльевич.
Каких-нибудь 700 километров с небольшим отделяли «Седова» от Северного полюса. У Шмидта «уже невольно разыгрались мечты о полюсе», но идти вперед уже было нельзя. «Седов» встретил на пути к северу льды. Куда плыть дальше?
Посоветовавшись с Визе, Самойловичем и Ворониным, Шмидт решил идти к острову Рудольфа с задачей:
«1. Посетить северную оконечность Земли Франца-Иосифа — самую северную часть СССР.
2. Проверить состояние складов Фиала, может пригодятся.
3. Разыскать, если удастся, могилу Седова. Последнее сомнительно…
А если бы нашли, было бы большое торжество. Перевезли бы останки в Архангельск».
К острову Рудольфа удалось пристать в ночь с 24-го на 25-е. Со спущенным, в знак траура, флагом «Седов» подошел к обрывистому берегу мыса, на котором, по словам матросов Линника и Пустошного, был похоронен Георгий Яковлевич Седов.
Мыс был покрыт огромным, сползавшим к морю ледником.
На каменистом берегу седовцы начали поиски дорогой могилы.
Долго искали место, где похоронен Седов, но ничего не нашли. Да и не могли найти. Берег осыпающийся. Сверху над скалами обрыв ледника. Здесь должны быть частые обвалы и большие потоки талой воды. «Могилу и небольшой каменный холм над ней давно уже снесло в море», — записывает Отто Юльевич.
У одного из ручьев, стекающих с ледника, седовцы установили мемориальную доску на русском и английском языках. Все, обнажив головы, в сосредоточенном молчании слушали речь начальника экспедиции, которая кончалась такими словами:
«Матросы „Седова“, гордо носите имя отважного исследователя Арктики, а возвратившись в Архангельск, поведайте всем, как мы искали дорогую могилу…»
…Спустя три часа «Седов» начал пробиваться к соседней бухте Теплиц. Подходы к ее берегу были густо забиты льдом. Чтобы добраться до берега, приходилось перепрыгивать со льдины на льдину, временами балансируя по перекинутым через разводья скользким доскам. Шмидт первым вспрыгнул на базальтовые прибрежные камни и чуть не упал, споткнувшись о рассохшийся остов лодки. Четыре скелета старых норвежских шлюпок лежали на берегу. Около них валялись ржавые консервные банки, пустые железные бочки из-под керосина, какие-то части машин.
Вот чуть повыше на скале и склад американской экспедиции Фиала (1903–1905 годы), щедро снаряженной на средства миллионера Циглера. Здесь, в бухте, потонуло под напором льдов их экспедиционное судно «Америка».
Остов огромного сарая, вероятно, был покрыт когда-то брезентом. Время сделало свое дело: брезент сгнил, и его по частям сорвало ветром, лишь кое-где болтались жалкие клочья. Масса продовольствия, посуды, белья, патронов — лишь часть разворочено, видимо, медведями. Из снега торчали разбитые ящики и бочки.
Неподалеку от склада стоял неплохо сохранившийся небольшой дощатый дом. Заглянули в окно: помещение почти до самого потолка забито снегом, спрессовавшимся за четверть века. В домик проникли через крышу. На стенах висели часы, портреты, книжные полки. Там, где был сложен очаг, изо льда выглядывала стопка посуды. На столе рядом с керосиновой лампой лежал коробок спичек; они не отсырели, их можно было зажигать. Вполне пригодными для потребления в пищу оказались и найденные здесь консервы. Жизненные припасы, обнаруженные седовцами в арктическом лагере, брошенном двадцать пять лет назад, вполне могли бы поддержать силы целой группы людей, терпящих бедствие.
«Хорошо бы все это имущество разобрать, сложить в прочной кладовой, сделать опись, прибавить недостающее от себя — будет солидная база для путешественников, — записал в дневник Шмидт. — Но это — задача будущих лет; пока я решил ничего не трогать, даже напрасно гибнущие инструменты…»
Взяв на память полуистлевший вымпел потонувшей «Америки», седовцы вернулись на борт своего корабля.
Пора было идти «домой», в бухту Тихую.
У Отто Юльевича появилось неожиданно грустное настроение:
«…Стоял долго на носу и поймал себя на мысли: вот уже не долго смотреть, как колются льды, скоро конец. И стало очень жалко расставаться с Арктикой. Приехать бы вновь в будущем году, сменить зимовщиков, построить новые базы… или пойти с ледоколом к полюсу на зимовку!..»
Три дня, борясь со льдами, «Седов» настойчиво, но безуспешно, пытался пробиться в бухту Тихую.
В Арктике погода капризна и изменчива. Неделю назад, когда «Седов» уходил с Земли Франца-Иосифа в плавание на север, стояли ясные солнечные дни. Корабль спокойно шел по широким разводьям в толстых, многолетних льдах. Теперь же все заволокло туманом. И хоть капитан часами сидел в бочке на мачте, «Воронин в вороньем гнезде», — говорили корабельные остряки, и, напрягая зрение, всматривался в горизонт, тщетно пытаясь разглядеть темные зигзаги разводий; их не было. Все кругом было покрыто белым снежным одеялом. Кажется, прошедший шторм пригнал все льды из Британского канала к подходам в бухту Тихую.