В сетях соблазна (ЛП)

Он провел руками вниз по ее телу, к кружевам белых трусиков.

— Я почти забыл, как ты прекрасна, когда обнажена. И теперь ты роскошнее, чем раньше. — Он не отрицал, что мечтал о ней ночью, но теперь, когда она был рядом с ним во плоти, реальность оказалась намного лучше. Она была такой полной жизни и горячей, что ему становилось больно.

Как давно внутри него поселился этот холод?

— Клянусь, если ты провернешь со мной тот же трюк, что и прошлой ночью, то остаток вечера тебе не понравится, Роман, — предупредила она, когда он просунул пальцы под пояс ее трусиков и передвинулся к киске.

Он был идиотом, даже если пытался защитить ее. Но теперь между ними было соглашение. Ему не нужно торговаться с ней, пытаться обменять удовольствие на уступчивость. Нет, теперь он все контролировал. Он мог просто наслаждаться ею.

— Я не буду. — Сегодня вечером он не позволит ей уйти. Она была в его комнате, и проведет ночь в его кровати. Утром она проснется от того, что он будет вонзаться в нее. У него было всего несколько недель. Он хотел использовать их по максимуму. Когда он не будет занят работой, то будет трахать ее, пока не сможет выкинуть из головы.

— Все об этом узнают. Можешь говорить, что присматриваешь за мной, но любой, у кого есть мозги, поймет, что мы спим. Сарафанное радио долетит до другого континента. Все в Вашингтоне тоже об этом услышат.

— Пусть сплетничают. Мне все равно. А тебе самой не наплевать, Августина?

Прежде чем она ответила, он провел пальцами по киске. Она была уже влажной и готовой. Она реагировала так отзывчиво, словно была создана для него. И когда он скользнул по клитору, Тина со стоном запрокинула голову ему на плечо.

— Роман…

— Я здесь. Только я. А все, кто суют нос не в свое дело, могут отправляться в ад. Я уволю любого, кто скажет что-нибудь кроме «Поздравляю. Вы двое прекрасно смотритесь вместе».

До этого момента он разделял ее опасения. В политике репутация означала все. Восприятие была в два раза важнее реальности. Он проповедовал это остальным сотрудникам Белого дома. Но теперь, когда в его руках была обнаженная Тина, он не мог вспомнить, какого черта так волновался. Он был холост. Она была одна. Ничто не могло помешать им прыгнуть в постель и оставаться там так долго, как им того хотелось. Если кто-то хотел перемыть им косточки, какое ему дело? Он был одним из самых влиятельных людей в мире. Если он хотел трахнуть самую красивую женщину, которую когда-либо знал, он это сделает.

— Вот это Роман, которого я помню. Тот, о котором я мечтала, — призналась она тихим голосом.

— А это то, о чем мечтал я. — Он скользнул пальцами между складочек ее киски, медленно потирая, утопая в ее сладком возбуждении.

Такая влажная и готовая. Она была достаточно мокрой, чтобы принять его сейчас, но он хотел большего. Он хотел, чтобы она корчилась, сгорала от желания и умоляла…

Она со стонами извивалась напротив него, в тихой мольбе потираясь попкой о его член. Возбуждение затопило Романа. При каждом вздохе он ощущал ее аромат, от чего желание охватывало его еще больше. Но он все еще сдерживался, наблюдая в зеркало за ее удовольствием. Ему нравилось видеть ее в своих руках, такой женственной и необузданной. И полностью в его власти.

Тина прикусила нижнюю губу, когда он снова провел подушечкой пальца по клитору, слегка надавив. Затем немного сильнее. Ее тело дернулось, она вильнула попкой. Дыхание стало прерывистым. Он улыбнулся.

— Роман! — Августина не притворялась, что осталась безразличной и не разыгрывала стеснительность. В конце концов, она была чувственным существом. Эта открытая, честная сексуальность всегда вызывала у него учащенное сердцебиение и боль в члене. За последние тринадцать лет ничего не изменилось, за исключением того, что она стала влиять на него только сильнее.

Их взгляды встретились, когда она скользнула рукой вверх и обняла его за шею, притягивая ближе к себе. Другой рукой она скользнула к его бедру, а затем завела ее назад, чтобы обхватить его за задницу.

Стиснув зубы, Роман сжал ее крепче. Если он даст ей волю, то засунет в нее член до того, как исследует ее тело столь тщательно, как хотел. Соблазн склониться над ней, стянуть брюки и боксеры и трахать ее, пока они оба не закричат, был силен. Он много раз делал так в прошлом. Но после того, как так долго ждал ее, он не хотел, чтобы все закончилось слишком быстро. Он собирался растянуть удовольствие, заставить ее почувствовать каждую нотку наслаждения. Он хотел большего.

Резко усмехнувшись, он убрал руку и отступил.

— Пока никакого оргазма, Августина. Я хочу тебя попробовать. Прошлой ночью мне этого не удалось. Я хочу, чтобы ты кончила мне на язык. Сними трусики. Ложись на кровать. Раздвинь ноги.

— Мне не следует. Я знаю, чем это кончится, но… — она скинула крошечный кусочек шелка с бедер, как будто у нее не было ни капли сомнений, и подошла к кровати, оглянувшись через плечо. — Я хочу узнать, насколько ли это хорошо, как я помню.

Боже, он тоже этого хотел. Он должен был узнать, чтобы наконец смог думать о чем-то еще.

Она выполнила его приказ, скользнув на кровать и раздвинув перед ним ноги. Роман на мгновение замер, глядя на самую лучшую киску, которую он когда-либо трахал. Когда он был моложе, то хотел остаться между ее ног навсегда. Несмотря на прошедшие годы и достигнутые вершины, он все еще не мог придумать место лучше.

С другой стороны, он узнал их старую привычку. Они всегда ссорились, а затем трахались, только чтобы затем начать все заново. Иногда это происходило так быстро, что потом он даже не мог вспомнить, из-за чего была ссора. В одну минуту он отстаивал то, что казалось ему жизненно важным, а в другую он уже глубоко вонзается в нее языком, заполняя ее и впитывая вкус, теряя голову от ее запаха, прямо перед тем, как со всей силы погрузиться в нее. Но ему больше не двадцать пять. Сегодня вечером он не хотел торопиться с прелюдией только ради того, чтобы проникнуть внутрь; точно также он не хотел возвращаться к их прежнему поведению: ссорам и примирительному сексу.

Она удивленно распахнула глаза.

— Я думала, тебе понравились туфли.

Его охватило неведомое ранее чувство: чистое собственничество. Секунды, которые раньше казались просто веселым времяпровождением, теперь оказались ценнейшими моментами времени. Он не знал, почему, но теперь сгорал от желания настолько поразить ее, чтобы навсегда отпечататься в ее памяти.

Он притянул ее ножку к губам, целуя красивые, накрашенные ноготки.

— Ты нравишься мне больше. Еще больше ты мне нравишься, когда ты полностью обнажена и открыта для меня.

Он провел губами по впадинке до самых лодыжек. Странно, что он считал чьи-то ступни такими красивыми. Но все в Августине его привлекало. Ее икры были крепкими и округлыми, а колени с ямочками — просто прелестными. Почему он не делал так раньше? Он провел в ее постели целый год, но каждая встреча была стремительной, полной лихорадочного гнева и мучительной страсти. И страха. Он одновременно боялся быть пойманным с нею и быть пойманным ею.

Нет, больше всего он боялся того, что полностью в ней растворится.

Он провел кончиками пальцев по ее ногам, ему нравилось ощущать ее бархатистую кожу. Что бы произошло, если бы десять лет назад он вел себя по-другому? Он все еще бы чувствовал это жгучее желание? Понял бы он в то время, как это правильно — не спеша ласкать ее, как сейчас? Влюбился бы он сильнее?

— В чем дело?

Даже не заметил, что остановился, Роман крутил эти вопросы в голове. Но у него не было ответов. Поэтому он снова обратил свое внимание на шелковистую плоть.

Наклонившись ближе, он поцеловал ее в колено, затем крепче сжал лодыжки и перевернул ее. У нее была чертовски красивая задница. Совершенные округлости, образовывающие сердечко, так и манили накрыть их руками.

— Все абсолютно прекрасно. — Он обхватил ее пышную грудь. — Ты прекрасна.

— Роман, если ты передумал… — Она оперлась на локти и повернула к нему голову.