Страница 15 из 16
— Тихо, — сказал он, бережно укачивая Кристину. — Не буянь, Варвара.
Это имя вырвалось у него само себе, хотя он обещал себе не использовать его больше.
Но оно подействовало самым успокаивающим образом.
Кристина доверчиво прижалась к нему, сказала доверчиво:
— Приятно. Тепло.
— Конечно, — согласился с ней Марк, легко целуя в висок.
С ходьбой у них получалось неплохо, но мелкая моторика не давалась Кристине. Ложки и расчески выпадали из её рук, а рисование, которое посоветовали реабилитологи, превращалось в сущее наказание.
Она плохо спала по ночам, её терзали судороги, приступы удушья и панические атаки. Иногда она на полном серьезе пыталась оторвать себе голову, крича во все горло, что она чужая. Это приводило Марка в отчаяние, и он начинал уже винить себя за то, что впутал Кристину в эту историю.
Ей нравились его прикосновения, и она с удовольствием обнималась, и вскоре они привыкли засыпать вместе, потому что так Кристина спала лучше.
Медсестры и врачи закрывали глаза на мелкие нарушения, потому что Марк освобождал их от кучи забот по уходу за Ивановой.
И спустя несколько недель их отправили на реабилитацию в санаторий.
17
— Марк, — проснувшись рано утром, Кристина первым делом начинала искать его.
— Здесь, — сонно ответил он, находя её руку и сжимая её.
— Марк, — повторила она с удовольствием.
Она приподнялась на локте, разглядывая его.
— У тебя красивый нос, — одобрила она.
— Да, тебе он всегда нравился больше, чем мой богатый внутренний мир.
— Но ты не очень молодой.
— Не очень, — согласился он. — Кристина, какой подоходный налог?
— Не знаю, — насупилась она.
— Фиговый из тебя бухгалтер, — резюмировал Марк. — Как говорил Андрей Чацкий…
— Александр. Чацкий — Александр, а ты балбес.
— Не обзывайся.
Кристина села на кровати. Пижама со слониками, две косички, миллион веснушек.
— Не хочу на процедуры, — сказала она.
— Не капризничай.
— Надоело.
— Я тебе тоже надоел?
Она задумалась так надолго, что стало понятно, что это такая игра.
Она училась лукавить и, вполне возможно, кокетничать.
— Может быть, — наконец, сказала Кристина.
— Ну тогда я поеду домой, — сказал Марк, делая вид, что собирается вставать.
— Нет! — завопила Кристина, наваливаясь на него сверху. — Лежать!
— Бисмарку понравится общение с тобой, — рассмеялся Марк. — Я тебе рассказывал про свою собаку? Пришлось пока спихнуть её на соседа.
— Черный.
— Правильно, — осторожно согласился Марк, убирая прядку волос с её лица. — Бисмарк черный, а ты Варвара Спиридонова. Невинноубиенная.
Она сдвинула брови, размышляя.
— Кристина или Варвара?
— Как тебе угодно.
— Все равно, — решила она.
— Тогда Кристина, так будет проще.
— Кристина, — повторила она.
Они смотрели много фильмов, чтобы восстановить социальную картину мира для Кристины.
Она любила комедии и не любила длинные разговоры, которые казались слишком сложными.
Боевиков не одобряла, под детективы спала, а мелодрамы её завораживали.
— У нас любовь? — спросила Кристина другим вечером, завершив просмотр очередной сентиментальщины.
Марк, который тратил свободное время на очередной научно-физический трактат, выглянул из-за ноутбука.
— Пожалуй, — согласился он.
— Поцелуй, — потребовала она.
Марк встал из-за стола и, склонившись, легко коснулся её щеки.
Кристина решительно обхватила его лицо руками и поцеловала в губы.
Родниковая свежесть, которую Марк бы никогда ни с чем не спутал, перетекла в его рот.
Прежде Варвара целовалась осторожно, словно ступая по тонкому льду, и Кристина целовалась точно так же.
Застонав от радости узнавания, Марк перехватил инициативу, впитывая в себя этот поцелуй, как губка.
— Хорошо, — пробормотал он, зарываясь носом в ямочку на ключице, — что нам досталась Кристина, а не очередной громила Сереженька.
— А если бы он? — спросила она.
Марк вздохнул.
— А куда бы я от тебя делся?
Кристина чуть отстранилась, ища его взгляда. Перламутр заливал её глаза.
— Чокнутый, — произнесла она с нежностью.
— За это ты меня и любишь, — ответил Марк, быстро целуя её лицо.
— Люблю? — переспросила она.
— Любишь-любишь, — убежденно заверил её он.
Казалось, Кристина погрузилась в серьезные размышления.
— Уже можно? — уточнила она. — Врачи разрешили?
— Кристина, — укоризненно воскликнул Марк, — не переводи всё в физическую плоскость. У нас с тобой платоническая страсть — пока ты не поправишься.
— Можно, — определилась она и взялась за ворот его рубашки.
Пальцы плохо её слушались.
Закинув руки за голову, Марк сообщил:
— Если расстегнешь все пуговицы самостоятельно.
Закусив губу, она сосредоточилась на своем занятии.
Процесс грозил затянуться на тысячелетия.
— Кристина, — спросил Марк рыжую макушку. — Что ты помнишь?
— Много людей. Как будто меня было много. И не было совсем.
Очень длинная и связная речь.
Рассердившись, она нетерпеливо дернула в стороны полы его рубашки.
Вопреки киношным сценам, пуговицы не разлетелись в разные стороны.
Марк расстроился, потому что лицо Кристины стало совершенно несчастным.
— Иди сюда, — сказал он, притягивая её на свои колени.
Она заплакала, положив голову на его плечо.
— Ты поправишься, — пообещал Марк. — У тебя уже огромный прогресс.
18
С того вечера Кристина каждый день пыталась расстегнуть и застегнуть его пуговицы.
Прогресс был таким стремительным, что доктор Соловьев снова собирался написать об этом в научном журнале.
Кристина была упрямой и целеустремленной, и больше не пыталась прогулять процедуры.
Исправно ходила на массаж и в бассейн, делала лечебную физкультуру и подолгу гуляла по коридорам санатория, опираясь на ходунки.
Перед сном Марк просил, чтобы она почитала ему. Она штурмовала «Евгения Онегина», и к дуэли с Ленским Кристина уже не запиналась на каждом слове.
Быстро уставая, Кристина раздраженно откидывала от себя книгу, и тогда Марк читал ей сам — своего любимого «Заратустру». Под Ницше Кристина быстро засыпала, не вникая в смыслы и подсмыслы.
Она оживала и превращалась в веселого, неунывающего человека, готового каждый день начинать всё сначала. Снова произносила длинные фразы, устойчиво держалась на своих ногах и все реже просила Марка помочь с одеждой. Неприятности вроде разлитого супа или перепадов настроения теперь казались уже сущими пустяками, по сравнению с тем, что прежде Марку приходилось кормить её с ложечки.
— Платоническая страсть — это оксюморон, — заявила она однажды, отложив Пушкина в сторону.
От неожиданности Марк едва не рассыпал таблетки.
— О как, — сказал он, протягивая ей ворох разноцветных капсул.
— Оксюморон, — повторила она важно. — Заратустра. Марк Генрихович.
— Я не говорил тебе своего отчества. Вот вода.
Кристина залпом запила лекарства и продолжила торжествующе:
— Гренландия Брик.
— О, господи.
— Васисуалий.
Она засмеялась.
— Ты сейчас заплачешь, — сказала Кристина с упоительным самодовольством.
— И вовсе нет.
— А вот и да.
Кристина встала посреди комнаты на одной ноге, раскинув руки в стороны.
Делала упражнение на равновесие.
Чтобы не продолжать эту унизительную перепалку, Марк наклонился и поцеловал полоску живота под задравшейся вверх футболкой.
Он уже сто раз видел Кристину голой, когда помогал ей купаться или переодеваться.
Она никогда не стыдилась своей наготы, доверчиво позволяя ему ухаживать за собой.
Но прежде это всё было невинно и сдержанно, как бы по делу, да и вообще им обоим было не до сексуальных игр, они оба пытались учиться жить заново.