Страница 40 из 57
– На набережной видели карету из Гатчины – осторожно произнес Суворов.
– Кучера нашли?
– Ищем.
– Установите слежку за обоими Паниными. И все письма иностранцам – сразу же мне на стол.
– Исполню, матушка – по лицу Суворова пробежала судорога, он поколебавшись открыл папку – Есть еще одно дело. Даже не знаю как доложить.
– Докладывай как есть – Екатерина позвенела в колольчик, приказала лакеям подать кофе.
Императрица любила чёрный кофе и такой, что из одного фунта мокко, положенного в кофейник, выходило всего две чашки. Кофе в саксонском фарфоре пах крепко, пряно, возбуждал нервы.
– Курьер приехал из 1-й армии… – Суворов помялся, тяжело вздохнул – Румянцев просит дозволения арестовать моего сына.
– Александра??
Екатерина отставила чашку, остро взглянула на сенатора.
– Говори, Василий Иванович, не томи.
– Перехвачены прелестные письма от Пугачева Александру.
Императрица всплеснула руками, ахнула.
– Договариваются о выплатах векселями, но за что именно… – Суворов-старший пожал плечами – Об этом не известно. Я, матушка, полностью уверен в сыне и его чести, но… после предательств Ефимовского, Шванвича…
Сенатор мрачно уставился в пол.
– Ах, маркиз, маркиз – прошептала императрица – Каков подлец!
– Вот что, Василий Иванович. Не верю я сей интриги. Неужто ваш сын так стеснен в средствах, чтобы брать их у Пугача? Да и откуда у него столько? – Екатерина в лорнет быстро проглядела письмо – Тут какая-то подлость.
– Что же делать? – Суворов с надеждой посмотрел на императрицу.
– Установите за ним слежку. Ежели будут письма от него Пугачу… тогда дозволяю арест. А пока пущей Потемкин побудет комендантом Царь-града.
– О! Это поистине мудрое решение – качну париком Суворов – Отпишу Румянцеву!
Сенатор поклонился, пошел к выходу.
– Василий Иванович! – императрица встала, подобрала платок со стола – С сегодня дня охрану во дворцах доверять только лейб-гусарскому эскадрону. Пехотным веры нет!
Барабанщик на “Трех Святителях” ударил боевую тревогу. Тихие, дремавшие в бухте греческого острова Парос корабли российской эскадры наполнились трелями боцманских дудок, криками команд, топотом босых матросских ног, шелестом тяжёлых парусов, скрипом рей и канатов. Где-то звонко щёлкнул линёк по спине зазевавшегося матроса, офицеры разбежались по плутонгам. Тяжёлые реи зашевелились, как живые, и с шорохом, наполняя палубу пленительною голубою тенью, стали спускаться паруса.
На мостике “Трех Святителях” стояли двое. Грузный, рано полысевший капитан 1-го ранга Хметевский и седой, с большим мясистым носом и густыми бровями адмирал Спиридов. Оба смотрели в подзорные трубы на корабли эскадры.
– Медленно снимаемся – первым проворчал адмирал.
– Григорий Андреевич! – капитан опустил подзорную трубу, повернулся к Спиридову – Христом Богом молю! Передумай.
– Степан Петрович – адмирал тяжело вздохнул, начал разглядывать “Ростислава”, который первый принялся лавировать по бухте – Много ведь раз уже говорено. Зачем опять этот разговор?
– Так ведь в шторм можем попасть, растеряем ордер! Зимние бури одна за другой идут…
– Так и турку несподручно будет следить за морем – не согласился Спиридов – Мимо Лемноса шмыгнем и сразу в Дарданеллы!
– Это авантюра! Надо сначала взять крепость на Лемносе, укрепиться там…
– Пока наши солдатики кладут жизни, защищая Царь-град, мы будем прохлаждаться у Лемноса?? Степан Петрович, как можно?
– Так ведь не пройдем Дарданеллы! – Хметевский ударил мозолистой рукой по поручню.
Тем временем Святой Януарий начал опасно наползать на Три Иерарха. Раздался дружный мат капитанов, корабли отвернули.
– Ну вот! – ткнул Хметевский подзорной трубой в сторону Януария – Матросы непрактикованные, за зиму расслабились…
– Все, Степан Петрович, прекращай этот стон. Все будет хорошо, я уверен. Суворов нам поможет, сделает демонстрацию у батарей Чименлика и Намазгаха – об сем было донесение через греков. Вместе же читали.
– Ночью надо идти, ночью! – морщился капитан – Не сладим мы с батареями. Там всего две версты, утопят половину эскадры. Али боле.
– Ежели прорвемся мимо Чименлика – рассуждал тем временем адмирал – В Золотом Роге у турок токма один линейный корабль, да галеры с кечами.
– Эх, Григорий Андреевич – огорченно произнес Хметевский – Все тебе неймется, славы Орлова алчешь!
– Да, алчу! – загорячился Спиридов – В Чесменском бою вместе были. А кого больше всех отметила государыня?? Алешку Орлова! Ему и титул, ему и почести! А его постарше буду. И выслуга у меня…
– Брательника у тебя, Григорий Андреевич в императорской спаленки нет – тихонько засмеялся капитан – Вот и отметили тебя токмо одним орденом.
Начали поднимать якоря фрегаты и вспомогательные суда.
– Ладно, что старое ворошить – вздохнул адмирал – Вели, Степан Петрович, прибавить парусов, пора и нам выходить из бухты.
Уже утром на площади казанского кремля начал самотеком собираться народ. Горожане приплясывая, грелись у костров, опасливо косились на виселицы. В полдень на площадь зашли роты 1-го оренбургского полка, выстроились в два карэ – маленькое, вокруг эшафота и большое, окружив многотысячную толпу.
Раздался бой барабанов, на “сцену” выдвинулся и я со свитой. Оделся во все черное – длиннополый кафтан, высокие сапоги-ботфорты. Лишь “шапка Мономаха” сверкала красными всполохами рубинов.
Народ при моем появлении замолк, поклонился. Кто-то даже повалился в ноги.
Я уселся на Железный трон, свита стала позади. Из толпы меня с любопытством разглядывали старые знакомцы – Озакан, Новиков, Иоган Гюльденштедт с каким-то худым мужиком. Да это же Фальк! Наркоман и “апостол Линнея”. Я вспомнил, что Шешковский докладывал о нем. Ломка ученого в тюрьме закончилась и я велел его выпустить. Сохранит ли ученый трезвость или опять начнет принимать опий?
Отдельно в толпе стояли мрачные Маша с отцом. Максимова даже не смотрела на меня, все выглядывала осужденных.
– Мы готовы – к нам переваливаясь подошел Хлопуша. Сегодня он был за палача. Причем вызвался сам, упрашивать не пришлось. Клеймо ВОР на лбу так и пылало красным – тоже волнуется, но не показывает.
– Выводите.
Бой барабанов усилился, карэ расступилось.
– Все сделали царь-батюшка – пока ждали, ко мне наклонился Хлопуша, продолжил шепотом – Ночью напали на дом, перебили шешковских людишек. Жена с детками уже в Оренбург едут.
– Молодец, Афанасий Тимофеевич – я оглянулся. Свита – Подуров, Перфильев, генералы стоял поодаль, слышать нас не могли. Шешковский, будто лимона съел, разговаривал о чем-то с поляками. А ну как новое предательство планирует? Может устранить его пока не поздно?
Тем временем начали выводить закованных в кандалы осужденных. Сто сорок два человека, включая Бибикова, Волкова и других тюремных сидельцев.
Когда мне подали списки – я опешил. Казанский суд не только приговорил заговорщиков, но и решил махом избавиться от пойманных при облавах дворян, военных пленников. Девятнадцать нападавших на губернаторский дом, включая Державина и Харлова получили виселицу, остальные – пожизненную каторгу в соляных шахтах под Оренбургом.
Жестоко. Но у царя всегда есть возможность проявить милость и сострадание. Даже к своим врагам. Княгиню Курагину я уже велел отпустить и сослать в Челябу. Ее пожилого отца отправили под конвоем в оренбургскую тюрьму. Осталось решить с Харловым и Державиным.
– Меня то за что?!? – вдруг рванулся в руках казаков бледный, заросший сенатор Волков. Народ вокруг засмеялся, заулюкал.
– Так его!
– Поделом кровопийце!
– Царь-батюшка! Петр Федорович – продолжал кричать Волков – Смилуйся!
Быстро же он сломался и перешел от спеси к мольбам.
– Признаешь меня, Димка? – громко спросил я – Или же Катькину сторону держать будешь? Токмо держать тебе ее не долго – я кивнул в сторону виселицы.