Казань

– Угощайтесь, уважаемые, чем Бог послал – я кивнул Жану на гостей и тот достал еще несколько ложек.

– Бачка-осударь – Юлай Азналин сел на пятки – Разреши слово молвить.

Я ободряюще кивнул. Кочевник начал долго и велеречиво славить меня. Досталась порция лести и моим приближенным. Наконец, Азналин перешyл к делу. Башкиры с киргизами просятся в беш-беш. Заскучали в Казани, хотят отомстить дворянам за покушение на меня, да и чего уж там… пограбить барей в соседних губерниях. Идти готовы все – и калмыки, и киргиз-кайсаки, и башкиры с некоторыми татарами.

Да… сколько волка не корми…

– Клятву на Коране дадите? – спросил я, поудобнее устраиваясь на ковре – Что грабить крестьян да городских не будете.

Кочевники обеспокоенно переглянулись.

– Дадим! – тяжело вздохнул Азналин.

– По Волге пойдете? – поинтересовался.

– Истинно так, царь-батюшка – поклонился Салават Юлаев – А також может по Орше или Вазуле.

– Карту смотрели? – удивился я такому знанию топографии и притоков Волги.

Азналин с сыном опять переглянулись. На сей раз смущенно. Ага, деды рассказали поди. О своем беспокойном прошлом.

– Ладно – я махнул рукой, решив не дожимать кочевников – Беш-беш дозволяю. В Нижний и другие города не суйтесь, там царские полки. Клятву чтобы дали все, також самый последний чабан. При мулле.

– По слободам тысяч осьм башкир да киргизов будет – удивился Азналин – Неужель у всех примешь клятву?

– Откуда столько? – в ответ поразился я.

– Так стекается к тебе царь-батюшка народец – включился в беседу Почиталин – Крестьян идет еще больше. Мы просто не всех в полки то берем.

Неделю назад, обеспокоенный наплывом добровольных рекрутов – даже не пришлось пока создавать призывные канцелярии – я велел тестировать всех новобранцев из деревень на импровизированной полосе препятствий. Высокий забор, яма со снегом, бревна… Плюс забег на версту по расчищенной дороге. Отсеивался каждый второй.

– Не только клятву, но и присягу – я подозвал Жана – Подготовьте все в тронном зале.

Я задумался. Восемь тысяч присяг и клятв… Это дня на два. Неужели я так прячусь от похорон Харловой и этой ужасной реальности? Прикипел к Татьяне, ребенка тоже хотел…

– Возьмете с собой моих людишек из Тайной канцелярии – я повернулся к Анзалину – Останутся по городам.

– Для шпионства? – первым сообразил Салават.

– Об сем вам знать не треба!

После инспекции войск, поехал в госпиталь на перевязку и проведать раненого Никитина. Вручил охраннику орден Красного знамени, поблагодарил за службу.

– Виноват я перед тобой, царь-батюшка. Татьяну то мы не уберегли – повинился Афанасий – Как только заговорщики в дом ворвались, я всех спаленку кликнул защищать. Кто ж знал, что ты Харлову то отослал и сам в бой пошел.

– Кончилось время, когда цари то сиднем в Зимнем али Кремле московском сидели – я обернулся, в дверях стаял с десяток казаков и внимательно меня слушал.

– Помните песню про суровые году?

Воины покивали. Вперед протиснулся Мясников:

– Это та, что “за ними другие приходят и они також будут трудны”?

– Да. И вот трудны они будут потому, что мы тапереча кость в горле не только рассейских барей, но и всех соседей. Хоть цесарцев возьми, хоть пруссаков… Там ведь тоже дворянчики пьют народную кровь. Ну а коле наша здесь возьмет, ополчатся ли они на нас?

Я внимательно посмотрел на казаков. Те закивали.

– А ежели ополчатся, придут нас воевать?

– Так их же народ тоже подымится! – не согласился одноглазый.

– Не будет нам от них подмоги – покачал головой я – Обманут европские баре своих крестьян, наобещают, наврут… Дескать азиатские дикари идут грабить. Помните недалече русский солдат в семилетнюю войну Фридриха гонял, Берлин брал. И где тот Берлин?

Я попрощался с ранеными, вышел в коридор.

– Петр Федорович, это же ты и велел русские полки поворотить обратно! – Максимова тут же набросилась на меня, стоило нам отойти прочь от свиты – Зачем казачкам лжешь?!?

Вот это удар. Прямо под дых. И что отвечать? Я не тот, за кого себя выдаю? А ведь Маша почти поверила мне.

– Об том ли ты хочешь говорить? – я взглянул в заплаканные глаза девушки.

Максимова поколебалась, но все-таки произнесла:

– Танечку жалко… бабки обмывали ее, беременная она.

Я тяжело вздохнул. Пошли ходить слухи.

– Скажи честно, от тебя? – Маша сильно сжала мою руку.

– Какой у нее месяц?

– Откель же я знаю? – удивилась девушка – Бабки говорят пятый. Может от мужа понесла?

В голубых глазах Максимовой набухали слезы. Ревнует?

– В сентябре ее казачки в крепости захватили. Думаю так – я поколебался, но все-таки решил не множить слухи – От мужа. Сама говорила, что кровей не было у нее уже месяц, просила в Казань к родственникам отпустить.

Маша испытывающе на меня смотрим. Поверила или нет?

– У меня к тебе просьба – я решаю сменить скользкую тему – От Харловой остался цех швей на северной стороне. Они уже начали делать шинели для полков… Будь ласка, присмотри за ним. Оплата там годная идет, в накладе не останешься.

– Я, Петр Федорович, и без оплаты согласная – Максимова опустила глаза, залилась румянцем – Скучаю по тебе сильно!

Позвать к себе? Или не стоит. Таня Харлова еще не похоронена, а я уже о другой думаю! Чувствую себя распоследним мерзавцем. Бездушным и черствым.

– Я тоже – шепчу Максимовой на ухо – Обожди чуток, обратно будем вместе. Обещаю!

– Федот, вставай… – женский настойчивый голос, наконец, достучался до адресата и выдернул его из крепкого сна о чем-то очень приятном, о чем он тут же забыл, едва уселся на кровати.

– Ну вот, такой сон испортила! – спросонья недовольно в голос сказал жене кучерявый, с цыганской кровью крепкий мужик Федот Евстафьев.

– Тш-ш! Детей побудишь! – горячим шепотом ответила женщина, зажигая свечу.

Посидев еще минуту на кровати в тщетных попытках вспомнить, что же он видел во сне Федот откинул одеяло, сунул ноги в сапоги и поднялся. Почесавшись и потянувшись, Евстафьев захватил трубку, накинул тулуп и вышел на улицу. Вздохнул холодный воздух. Подмораживало.

– Здорово, Лось! – присаживаясь на завалинке, бросил он выглянувшему из избы соседу.

– Здоров будь, Федод, – сладко зевая, ответил Тимофей.

– Федот, да не тот – пошутил мужчина, зажигая трубку – Как в Казань съездил?

– Да как барин – засмеялся Лось – На тройке, с бубенцами!

– И почто царь вас звал? – Евстафьев выпустил вверх дым колечком.

– Новые пулелейки будем делать на заводе. Огромадный заказ.

– Почто они Петру Федоровичу? – поинтересовался Федот.

Тимофей еще раз зевнул, сплюнул в снег.

– Нам о сем не сказывали. После царя то в приказ Тайных дел вызвали. Сам Хлопуша мастеров принимал.

– Да ладно! – Федот аж привстал с завалинки.

– Велел держать язык за зубами про пулелейки то! Иначе сам знаешь….

– А что про бунт в Казани сказывают? – перевел разговор на другую тему испуганный Евстафьев.

– Похватали дворянчиков, токмо дворовую девку смогли убить, да казачков из охраны поранить. Скоро судить будут.

– Да чего их судить то? – разгневался Федот – На веревку и в землю.

– А соратников их споймать? Не, брат, сыскное дело оно такое, сложное….Ладно, зябко здесь – Лось поежился – Как будешь готов, стукни в дверь – вместе на завод пойдем.

– Добре, Тимофей.

Евстафьев в последний раз затянулся, выбил трубку в снег и вернулся в избу. «Действительно зябко. Зато проснулся» – подумал он.

– Ну, что стоишь! – горячим шепотом прикрикнула на него жена – Ты снидать-то будешь?

– А как же! – встряхнув головой и прогоняя так некстати лезущие в голову мысли, ответил Федот – Каша опять постная? – но, увидев полный грусти взгляд любимой, тут же с улыбкой добавил: – Не беда, была б еда! – и принялся за обе щеки уплетать кашу с хлебом, приговаривая – Ниче… нынче жить можно. Начальник свой, из мастеров. Платят справно, по росписи. Царь-батюшка повелел детишек на работы не брать, каждое воскресенье щитай отдых, на завод как раньше не гоняют. Лавку новую открыли, лампы эти кирасиные делать будем, обратно же деньга пойдет работникам. Нет, жить можно!