Казань

– Это более чем достойно. Думаю, желающие найдутся.

– Разумеется, необходимо знание русского языка. Или желание его выучить в кратчайшие сроки.

– И это понятно. Просвещенный человек будет только рад новым знаниям. Чем я могу быть вам полезен?

– Я знаю о роде ваших занятий. Количество образованных людей будет расти, в каждом городе я повелел открывать школы. Я хочу возобновить выпуск газеты моего дедушки.

– Ведомостей?

– Совершенно верно. Возьметесь?

Разумеется, Новиков с энтузиазмом согласился. И конечно, я тут же вызвал Рычкова, который пришел на ассамблею с Неплюйводой. Художник сразу просится нарисовать групповой портрет – царь в окружении генералов, но я обрываю его:

– Что с литографией?

– Не смогли подобрать нужный камень известняка. Те, что нашли – не подходят – разводит руками Рычков – Зато я привез драгу. Лежит в моих санях, во дворе.

– Что за драга? – любопытствует Новиков.

– Господа, познакомьтесь – я представляю поручика, рассказываю о его приезде в Казань – Будет вам помогать с новинками. Раз уж с литографией не получилось – я делаю себе пометку в памяти заказать через купцов камень в Пруссии – Можно попробовать с газетой. Митрополит Вениамин разрешил пользовать одну из его типографий. Вот, господин поручик готов взяться.

– Большая беда с бумагой – пожимает плечами Рычков – Слышал в Европе ее по-новому варят.

– Это уже давно не секрет – я кладу на стол лист, окунаю перо в чернильницу – Берем большой керамический чан, загружаем опилок почище с местных пильных заводиков и заливаем водой. Рядом ставим горшок с плотной крышкой. В этой крышке две медных трубы, в одну подается воздух ручными мехами, другая труба идёт до дна котла с опилками. Поджигаем серу, закидываем ее в горшок. Закрываем крышкой. Подаем мехами воздух. Серный дым пробулькивается через котёл с опилками, там он вступает в реакцию с водой и образует сернистую кислоту.

Рассказываю присутствующим сульфитный метод, а сам с поглядываю на дверь. Она приоткрыта. Кто-то подслушивает. Резко встаю, дергаю ручку. Внутрь вваливается Васька-птичник.

– Ты почто здесь?? – хватаю парню за ухо. Васька верещит.

– Письмо, письмо пришло из Ренбурха!

Парень протягивает мне клочок бумаги. Послание не зашифровано. В нем Творогов сообщает радостную новость – Шигаев с Лысовым после недолгой осады взяли Уфу. Их войска еще больше увеличились за счет калмыков, башкиров и заводских крестьян. У каждого под ружьем по три конных и по два пехотных полка. Большая нужда в порохе и офицерах. Как мы и договаривались изначально – военачальники решили разделиться. Шигаев двигается на Екатеринбург, Лысов на Челябу.

– С подслухами будет строго! – рявкаю я на Ваську, внутренне улыбаясь и радуясь – Ежели еще раз узнаю, что стоишь под дверями…

– Царь-батюшка! Не вели казнить! Я ведь поначалу к Ване Почиталину пришел. А нет никого в канцелярии, празднуют все.

– Ладно, иди! Господа! – я повернулся к присутствующим – Хорошие известия! Уфа взята.

По лицам вижу, что новость впечатлила.

– Что касаемо бумаги… – я продолжаю рассказ о сульфитном методе, лица еще больше вытягиваются.

– Ваше величество! – внезапно произносит Новиков – Я сначала не поверил, и счел за мистификацию… Но теперь вижу. Сие событие имеет огромный, вселенский характер…

Рычков с Неплюйводой недоуменно смотрят на поручика.

– Я готов присягнуть! Вы тот государь, которого ждала страна. Вольнолюбивый, образованный! Я ехал по землям вашим. Много неустроенности, насилия. Но в то же время, крестьянам читается манифест, они празднуют вольную. В городе порядок, патрули. Правительство работает, указы разумны и понятны – о продаже зерна по твердым ценам, о найме на работы, о выборе судей и полицмейстеров…Я ехал в Казань с огромной опаской, ожидая узреть самозванца и бунт. А вижу… Вижу будущее России!

– Что ж… – я подмигнул Рычкову, который серьезно задумался – Пойдемте в зал и вы присягнете там при всех.

С утра меня опять будят ни свет ни заря. Прибыл Мясников со Шванвичем.

– Появились разъезды гусар – объясняет мне Одноглазый греясь чаем в гостинной – Хорошо, что, Михаил Александрович еще успел добраться до нашего пикета за день до сего.

А Шванвич то похудел! С лица спал. Усы отрастил здоровые – на казачий манер.

– Докладывай, Михаил Александрович – я посмотрел на Харлову, зашедшую в комнату. А вот кто у нас округлился – пока только в лице – так это Татьяна. Мужчины привстали, поклонились.

– Петр Федорович, что же вы в холоде сидите? Я велю разжечь тут камин – вместе с девушкой в гостинную заглянул Жан. По его взмаху истопник принес поленья, начал разжигать. Слуги внесли легкие закуски, вино. С утра выпил – день свободен.

– Татьяна Григорьевна – я повернулся к любовнице – Велите изъять свинцовые кубки с кухни.

– Почему? – все удивленно на меня посмотрели.

– Только серебро или стекло. Можно глянуную посуду. Ежели в бокалах есть свинец – он травит тело.

Собственно так оглох знаменитый композитор Людвиг Ван Бетховен. Пил вино из кубка, в котором был сплав со свинцом.

Спустя пять минут мы остались втроем.

– Прискакал в Москву и сразу в Кремль, к князю – начал Шванвич – Волконский принял быстро. Зело обеспокоен градоначальник то, Петр Федорович. В Москве бунтуются. На Хитровке, у Кита-города побили войска, ребелены два раза даже приступили даже к Кремлю.

Вон он русский бунт. Бессмысленный и беспощадный.

– Пока ехал в Москву столько всего наслушался… – тем временем вещал Шванвич – Говорят в Орле проявился какой-то «цесаревич Георгий», будто бы сын от тайного брака покойного Иоанна Антоновича с дочерью коменданта Шлиссельбургской крепости. Шустрый парнишка из военных писарьков. Взбаламутив местный гарнизон, привлек на свою сторону мужиков, обещая им уничтожение крепостного права. В Туле нашелся какой-то «пророк Израиль», вероятно, скорбный разумом. Тот прямо объявил себя царем. Но его уже вроде бы повесили. В Батурине вынырнул «цесаревич Алексей Кириллович» – мнимый сын от тайного брака Елизаветы с Разумовским. А в Полтаве отыскался праправнук Богдана Хмельницкого…

– Дело говори! – оборвал Шванвича Мясников.

– Как я рассказал князю о победе Бибикова – так он велел палить пушкам, послал за митрополитом служить благодарственный молебен.

– Курьера Екатерине отправил? – поинтересовался я.

– При мне же. Тут же своей рукой послание написал.

Так. Месяц я выиграл. Раньше февраля “новый Бибиков” по мою душу не заявится.

– Что с гусарами? – я повернулся к Мясникову.

– Да по-глупому все вышло – махнул рукой Одноглазый – Мы стояли у деревеньке одной, Мыски называется. Там сибирский тракт проходит. Крестьяне в последний момент упредили, что колонна идет. Передовой дозор вслед крестьянам выскочил. Прямо на нас. Двух первых гусар мои казачки ссадили, одного арканом уволокли. Это гусарский ее Величества лейб-гвардии полк. Точнее два эскадрона. Шли от Нижнего вдогон Бибикову.

– Вот что, Тимофей Григорьевич, бери у Овчинникова 1-й оренбургский казачий полк и пройдись частым веником вдоль тракта и вдоль Волги. Тревожно что-то мне.

– Так узнают гусары то о нас!

– Будто бы они уже сейчас не знают! Крестьяне твои и рассказали! Поди бегут то дворяне в Москву.

– Сорок человек привели в Казань – похватали на тракте – похвастал Мясников – Я покуда Хлопуше их в Тайный приказ велел свести. Дельное дело с приказом то вышло.

– Все, иди – я закончил совещание – А ты Михаил Александрович, собирайся. Пойдем на Арское поле. Я же обещал тебе полк? Обещал. Сейчас и представлю.

Конюхи привели оседланных лошадей и мы выехали на Арское поле. На улице подморозило, ветер спал и мы сразу попали в полосу легкого смога, которая образовалось от городских печей.

Откашливаясь от дыма, выбрались за пределы Казани. На самом поле месили снег сразу 6 полков. 2-й оренбургский, 1-й и 2–1 заводские, 3-й оренбругский, он же ляшский и два новых полка – 1-й и 2-й казанские. Последние были полностью укомплектованы крестьянами, что массово стекались в город.