Страница 38 из 61
— А что, Фридрих боялся, что его могут убить?
Бернардо взглянул поэту прямо в глаза:
— А его и убили. Он умерщвлен коварным злодеем, уничтожившим самую большую из надежд людей нашего времени.
— Слухи о насильственной смерти Фридриха распространились сразу после того, как он загадочно и неожиданно скончался. Но его убийство ничем не доказано, если не считать лживых утверждений папской курии о том, что благородный Манфред[38] задушил больного отца, чтобы занять его трон.
— А Майнардино не сомневался в том, что Фридриха убили. Он считал, что императора отравил какой-то очень близкий человек, которому тот безоговорочно доверял.
— Его врач? Об этом тоже говорили.
— Один врач покушался на жизнь Фридриха после сражения под Пармой, но его вовремя разоблачили. Нет, императора убил кто-то другой. Майнардино знал, что сможет это доказать, если только…
— Если что?
— Если сможет понять, каким образом императору дали яд. В последние годы своей жизни Фридрих был очень подозрительным и не вкушал ничего, что не попробовали раньше него другие. И все-таки его как-то умудрились отравить!
— А Майнардино не говорил вам имени убийцы?
— Нет. Но мой учитель ненавидел его, потому что этот человек не просто погубил монарха, но и разрушил надежды на торжество справедливости в этом мире.
Данте пододвинулся к Бернардо:
— Почему же вы в этом так уверены? До меня тоже докатилось множество слухов, но я не слышал ничего, кроме того, о чем обычно судачат после смерти любого великого человека.
— Майнардино все рассказал мне на смертном одре. Он сказал, что никогда не сомневался в том, кто именно дал императору яд. Он назвал его «неполным человеком».
— В каком смысле «неполным»?
— Может, он имел в виду какой-нибудь физический недостаток убийцы или уродство его черной души.
— Почему же убийцу не наказали?
— Я тоже спросил об этом учителя, и он ответил мне, что так и не сумел ничего доказать, потому что не понял, каким образом убийца дал императору яд. Майнардино писал: «Certus quis, quomodo incertus» — «Я знаю, кто это сделал, но не знаю — как». Фридрих был уже нездоров и вкушал только фрукты. Пил же он только разбавленное вино из Апулии. При этом и фрукты, и вино сначала пробовали беспредельно преданные ему телохранители-сарацины. И все-таки кто-то сумел подмешать ему в кубок отраву так, что никто другой этого не заметил и не пострадал от нее.
Бернардо замолчал, и Данте показалось, что ему на глаза навернулись слезы.
— Потом, когда император уже бился в предсмертных судорогах, а его государство начало разваливаться, раздираемое соперничеством и ненавистью, Майнардино решил подождать со своими обвинениями до более спокойных времен.
— А какова судьба кубка, из которого в последний раз пил император?
— Не знаю. Он пропал в суматохе после смерти Фридриха. Майнардино уверен, что кубок спрятал убийца, заметая следы. Злодей наверняка боялся, что кубок может стать неопровержимым доказательством его вины.
анте вспомнил о загадочном механизме, необъяснимым образом связанном с происходившими событиями, быстро пошел в сторону Санта Кроче и мастерской Альберто.
Мастер все еще корпел над механизмом, найденном на галере. Поэт с удовлетворением отметил, что на столе больше нет груды латунных шестеренок, похожих на внутренности загадочного животного. Судя по всему, мастер нашел их места внутри таинственного механизма, не ставшего, впрочем, от этого похожим на что-нибудь привычное.
— Вижу, вам удалось собрать это устройство, мастер Альберто! Расскажите же мне, что вы о нем узнали?
Мастер с недовольным видом повернулся к Данте:
— Да, я поставил все части на те места, где им должно пребывать по логике вещей. Ведь в механике — как и в самой природе — нет ничего случайного. Однако если природа — творение непостижимой Божьей Воли, механизмы — порождения гораздо более ограниченного в своих возможностях человеческого ума, и количество возможных комбинаций их составных частей далеко не так велико, как в природе. Это позволяет воссоздать целое из отдельных частей, что невозможно, например, с рассеченным человеческим телом. Однако…
— Что «однако»? — нетерпеливо спросил поэт.
— Однако я не понимаю загадочного предназначения этого механизма, хотя теперь он собран и может быть приведен в действие.
Механизм находился в кубическом деревянном корпусе длиной, высотой и шириной около фута и представлял собой сложную комбинацию зубчатых колес. Некоторые детали блестели ярче других. Мастер Альберто сам изготовил их взамен поврежденных. Поверх квадратного корпуса покоилась длинная латунная ось, соединенная зубчатым колесом с внутренним механизмом. К противоположным концам оси было прикреплено по полукругу размером около вершка.
— Совершенно неясно! — подытожил Альберто.
— Воля Аллаха непостижима, — пробормотал молчаливо наблюдавший за происходящим молодой Амид.
— Говорите, механизм теперь работает? — сказал Данте. — Покажите.
Механик кивнул и стал крутить рукоятку, высовывавшуюся из ящика. Раздался металлический звук.
— Я натягиваю стальную пружину. Подождите немножко.
Рукоятка сделала около десяти оборотов. Данте казалось, что с каждым оборотом пружина сопротивлялась все больше и больше. Наконец Альберто перестал крутить.
С другой стороны на ящике было что-то вроде барашка. Механик немного его повернул, и в ящике что-то затикало. При этом верхняя ось начала вращаться, постепенно набирая обороты.
Данте с напряженным интересом следил за тем, как полукруги со свистом рассекают воздух, словно крылья гигантского насекомого, готового оторваться от земли. Механизм легонько дрожал, но вес вращающихся частей был рассчитан настолько точно, что вращение полукругов было невероятно плавным.
— Смотрите! — проговорил Альберто и еще немного повернул барашек. Ось стала вращаться еще быстрее.
— Этот барашек соединен с внутренним тормозом, регулирующим скорость вращения.
Теперь два полукруга крутились с такой скоростью, что казались медными дисками.
— И для чего все это нужно? — спросил Данте.
Альберто осторожно повернул барашек назад, и механизм остановился.
— Я же вам говорил! Не знаю. Не вижу ему никакого применения. Механизм приводит в движение эти крылышки. И все.
— А может, это часть какого-то большого механизма? — растерянно пробормотал Данте.
— Вряд ли. Я тоже об этом думал. Вся система внутренних шестеренок предназначена исключительно для того, чтобы крылышки вращались. В корпусе нет никаких отверстий, через которые можно было бы подключить другие механизмы. Да и снаружи, кажется, тоже ничего не присоединить. Думаю, я полностью собрал механизм.
Сев на табуретку, Данте положил подбородок на скрещенные пальцы, не спуская взгляда с механизма в деревянном корпусе.
— Если есть регулятор скорости, наверное, этот механизм должен что-то измерять, — наконец проговорил он. — Но вы все-таки считаете, что это не часы?
— Это устройство не может измерять время человеческой жизни. Может, это действительно, армиллярная сфера[39], но предназначенная для совсем других небес и миров.
Кивнув, Данте поднял взгляд на Амида в надежде, что молодой араб хоть что-нибудь объяснит. Однако тот лишь недоверчиво поглядывал на механизм. Шторка, за которой лежала его постель, была приоткрыта, и Данте заметил на убогой подстилке книгу «Китаб Аль-Мир'Аж».
— Спасибо вам за работу, мастер Альберто, — вздохнул поэт.
Поставив механизм на ящик в углу, Данте велел спрятать его мешок и пообещал механику, что в ближайшем будущем отблагодарит его за труд, хотя и не представлял, как оправдает расходы на его вознаграждение перед секретарем городского управления. Не знал поэт и что ему делать с загадочным механизмом, но внутренний голос подсказывал ему, что это устройство не должно оставаться в мастерской. Слишком многие знают о том, что оно именно здесь!
38
Манфред — король Сицилии (1231–1266), сын императора Фридриха II, 1254 г. — регент, 1258 г. — провозгласил себя королем в Палермо; имел пышный, блестящий двор, воспетый поэтами и художниками, 1266 г. — разбит Карлом Анжуйским при Беневенте и убит.
39
Армиллярная сфера — древний астрономический инструмент, употреблявшийся уже в III в. до н. э. для определения экваториальных или эклиптических координат небесных светил. Состоит из нескольких металлических колец с делениями, способных поворачиваться вокруг своей центральной точки. Вышла из употребления в XVI в.