Страница 18 из 21
– Ну как, нервничаете? – весело осведомилась она, и я вновь спросила себя, почему все задают мне этот вопрос. – Я до сих пор помню свой первый день в храме. Свою карьеру я начинала в Храме Исиды.
– С Хенуттави?
– Да. – Алоли наморщила носик. – Не знаю, почему моя мать выбрала именно тот храм. Она ведь могла остановиться на Храме Мут, или Сехмет, или даже Хатхор. Будь она еще жива, я бы обязательно спросила ее об этом. Но она умерла, когда мне исполнилось десять. Я провела пять лет с верховной жрицей. Приносила ей воду, начищала ее сандалии, укладывала ей волосы…
– Разве жрице полагается заниматься именно этим?
– Нет конечно!
В конце коридора вдруг открылась дверь, и оттуда раздался резкий окрик:
– Тише!
– Это Серапис. Старая жрица любит поспать подольше.
– Быть может, давай тогда помолчим?
– Помолчим? – Алоли рассмеялась. – Вот еще! Скоро она заснет вечным сном. Ей следует встать и насладиться теми часами, которые у нее еще остались. – Мы вышли в коридор, который заканчивался парой двойных дверей, и Алоли сказала: – Ждите меня здесь.
Ее силуэт растворился в темноте покоев, а я осталась ждать в коридоре под нарисованным изображением Небесного Нила. Когда я была еще совсем маленькой, Мерит показала мне россыпь звезд на черном бархате пустоты и рассказала легенду о том, как богиня-корова Хатхор расплескала свое молоко по небесам, прокладывая путь, по которому Ра мог бы направлять свою солнечную барку. Я во все глаза рассматривала картину, спрашивая себя, а не по этому ли самому пути мои родители отправились в волшебные поля Иалу. Но тут скрип двери прервал ход моих мыслей и меня поманила рука жрицы.
– Идите сюда. Она желает видеть вас.
Она пропустила меня в личные покои Усрет, и, войдя в комнату, я постаралась скрыть изумление. Вокруг разожженной жаровни, утопленной в полу, стояли три стула, на одном из которых сидел Пазер. Волосы его, обычно собранные в тугой школьный пучок, теперь были просто перехвачены на затылке голубой лентой. В свете углей я разглядела у него на шее картуш – кулон в виде свитка, на котором золотом был выведен полный титул Рамзеса.
– Можешь закрыть дверь, Алоли.
Жрица повиновалась, и Усрет показала на место напротив себя.
– Нефертари, – начала она, когда я села, – уверена, что ты удивлена тем, что видишь здесь своего наставника, особенно теперь, когда он стал визирем.
Я взглянула на Пазера, чтобы понять, насколько он изменился после того, как стал частью двора фараона. Отчего-то в тунике визиря он казался совсем другим.
– Теперь у Пазера появилось много новых обязанностей во дворце, – пояснила Усрет, – но он согласился продолжить твое обучение. Каждое утро перед тем, как появиться в Зале для приемов, он будет приезжать сюда, дабы наставлять тебя в языках, которые ты изучала с ним.
– На рассвете? – воскликнула я.
– И даже раньше, – кивнул Пазер.
– Он знает, что ты не разочаруешь его, – сказала Усрет. – В школе писцов ты овладела семью языками. Именно это будет отличать тебя от Исет и сделает незаменимой.
Я нахмурилась:
– Для Рамзеса?
– Работа царицы заключается не только в том, чтобы рожать детей, – ответил Пазер. – Это и разговоры с людьми, совещания с визирями и прием вельмож, которые прибывают во дворец. А поскольку вы владеете языком шасу, хеттским и нубийским, кто лучше вас подойдет для развлечения принцев?
– Разумеется, Хенуттави будет нашептывать на ухо фараону Сети, – предостерегающе заявила Усрет. – К тому же Исет действительно красива. Придворные уже обожают ее, а вместе с Хенуттави они составят идеальный дуэт. Забавный и прелестный… Но «прелестный» вовсе не означает «полезный».
– А я, значит, должна стать полезной принцессой? – Подобная постановка вопроса весьма уязвила меня.
– Будем надеяться, что ты станешь не только ею, – отозвалась Усрет. – Потребуется намного больше усилий, чтобы сделать тебя старшей женой, когда все смотрят только на Исет. Это означает, что каждое утро на рассвете ты будешь встречаться с визирем Пазером в этой самой комнате.
– В вашей комнате?
– Да, и ты станешь приходить подготовленной. Надеюсь, что никогда не услышу о том, что ты проявила лень или невнимательность в учебе. Пазер говорил мне, что тебе случалось прогуливать занятия в эдуббе. Здесь этого не произойдет никогда. Как только урок закончится, Алоли встретит тебя за дверями и посвятит в особенности утреннего ритуала. Когда ты исполнишь свои обязанности жрицы, мы встретимся в Большом зале и ты будешь сидеть со мной, и я начну учить тебя тому, как следует вести себя за обедом при дворе. – Усрет заметила выражение моего лица и добавила: – Надеюсь, ты не думаешь, что уже все знаешь.
Она стала ждать моего ответа, и я послушно покачала головой.
– Хорошо. После трапезы Алоли проводит тебя в восточное святилище, где станет учить игре на арфе.
– Но ведь я уже умею играть на арфе, – запротестовала я.
– В самом деле? Так же хорошо, как моя сестра или Исет?
– Нет, но мой талант к языкам…
– А теперь к нему следует присовокупить и игру на арфе.
Я взглянула на Пазера, словно рассчитывая, что он придет мне на помощь, но лицо его оставалось бесстрастным.
– После обучения игре на арфе, – продолжала Усрет, – ты вернешься к себе в комнату, где займешься выполнением домашнего задания. Потом я рассчитываю, что ты присоединишься к жрицам во время проведения закатного ритуала. В конце дня, если тебе захочется поужинать вместе со жрицами, приходи в Большой зал. В противном случае тебе принесут ужин в твою комнату, где можно будет поесть в тишине и покое. – Она встала, явно намереваясь покинуть нас. – Я понимаю, ты ошеломлена тем, чему тебе предстоит научиться, но у всего есть цель. Чем дольше ты остаешься вдали от Рамзеса, тем сильнее он станет скучать о тебе и тем больше времени у нас будет, чтобы превратить тебя из побега в крепкое дерево, способное выдержать даже самый сильный ветер.
Я кивнула с таким видом, словно поверила ей, а после ее ухода Пазер негромко проронил:
– А впереди вас ждут не только ветра, но и бури. Доверьтесь ей, принцесса.
Он встал и принес большой макет с письменного стола, стоявшего у другой стены комнаты, и опустил его на столик между нашими стульями.
– Знаете, что это такое? – спросил он.
Я подалась вперед, чтобы присмотреться повнимательнее. Скульптор тщательно вылепил из глины длинную комнату с более чем тремя дюжинами колонн, поддерживающих крышу из голубой плитки. С одной стороны комнаты располагалась пара бронзовых дверей, которые я уже видела во дворце. С другой стороны находилось приподнятое и отполированное возвышение. Его ступени были разрисованы изображениями связанных пленников, так что фараон, поднимаясь на помост, всякий раз попирал своих врагов плетеными сандалиями. На помосте стояли три позолоченных трона. Хотя придворные имели право входить в это помещение только по достижении четырнадцати лет, я сразу же узнала комнату.
– Это Зал для приемов, – сказала я.
Пазер улыбнулся:
– Очень хорошо. Но откуда вам это известно, если вы никогда не были внутри?
– Потому что я узнаю двери.
– Каждое утро фараон входит вот сюда. – Пазер взял в руки тростниковое перо со стола и указал на переднюю часть зала. – Он проходит мимо визирей. – Кончиком пера наставник ткнул в длинный стол на макете, который шириной едва ли уступал комнате. – Затем визири встают и выражают ему почтение. После того как фараон пересечет широкое пространство между визирями и возвышением, он садится на трон, а в Зал для приемов впускают просителей. Каждый из подателей прошения подходит к одному из четырех визирей со своей проблемой.
– К любому визирю?
– Да. Если у визиря недостает власти, чтобы помочь ему, то стражи обыскивают просителя и ему дозволяется приблизиться к фараону. Но ведь он сидит на возвышении не в одиночестве. На помосте стоят три трона. – Он указал на три позолоченных кресла. – На сегодня – четыре.