Сухарева башня

– Интересный журнал? – спросил гость, подбородком и движением головы показывая на пеструю, измятую и кое-где надорванную обложку «Всемирного следопыта».

– Да, знаешь, когда лежишь в больнице, самое оно, – ответил Селиванов, вглядываясь в его лицо. – Приключения разные, и вообще… Это тебя Бруно так изукрасил?

– Ты уже знаешь?

Больной усмехнулся.

– Ко мне Петрович сегодня приходил.

– Да? Чего хотел-то? – напряженно спросил Опалин.

– Да я и сам не понял. Ребят жалко. И как Рязанов мог так лопухнуться? С восемнадцатого года в угрозыске, кого только не ловил…

Но у Опалина не было никакого желания обсуждать сейчас Рязанова.

– Келлер решил, что я вчера опоздал, потому что их предал. Но это не так! Вася, ты мне веришь?

– Да не дергайся ты, – проворчал Вася, который знал своего товарища и видел, как он переживает. – Я не просто верю – я знаю, что ты ни при чем. Бруно дурак.

– Дурак не дурак, а они ему поверили, – выдал Опалин то, что мучило его со вчерашнего дня. – Петрович мне велел оружие сдать. Ты ж понимаешь, что это значит.

– Ничего не значит, – отрезал Вася. Он завозился, усаживаясь в постели, и Опалин, спохватившись, вскочил и стал перекладывать подушки, чтобы больному было удобнее. Селиванов жестом пытался его остановить, давая понять, что справится сам, но Опалин не вернулся на место, пока не счел, что сделал все, что нужно. – Войди в их положение. Подозревать – да, они имеют право. Но доказательств у них нет и быть не может, если ты ни при чем.

Опалин знал, что и подозревать его права не имеют, потому что он невиновен; и только скрепя сердце он мог стать на точку зрения, которая требовала от него доказательств очевидного.

– Вася, как ты думаешь, Стрелка поймают?

– Петрович-то? – Селиванов усмехнулся. – Петрович – нет. Ну, может, ему очень повезет, тогда да. А так…

В угрозыске все знали, что Логинов – человек опытный и товарищ неплохой, но звезд он с неба не хватал и был более трудолюбив, чем талантлив. А в деле ловли преступников талант нужен не меньше, чем, допустим, при создании картины или поэмы. Опалин шмыгнул носом и надулся.

– Если они его не поймают, то так и будут меня подозревать, – буркнул он, насупившись. – Вот что противно, – и без перехода: – Вася, я хочу взять Стрелка.

– Ваня, не пори горячку…

– Я не порю горячку, я все обдумал. Надо брать его и трясти, откуда он узнал о засаде?

– Тогда обдумай вот что, – заговорил Селиванов резче, чем намеревался, – Стрелок свободен, как птица, куда захотел – туда и подался. Он уже наверняка убрался из Москвы вместе со своей кодлой и Сонькой. А ты – сотрудник московского угрозыска. Да, тебя могут командировать в другой город, но…

– Значит, надо заставить его вернуться, если меня за ним не пошлют. Вася!

– Ну да, конечно, вот ты решил, что возьмешь Стрелка – и все, дело сделано, а то без тебя его не ловили. И здесь, и в Одессе, и в Баку, и черт знает где! Ваня, спустись ты на землю! Он в 23-м тифлисский поезд ограбил, пассажиров догола раздел и запер в разных вагонах: мужчин отдельно, женщин отдельно… Шум был – до Москвы дело дошло! Искали его, выслеживали, лучших агентов прислали, но задержали совершенно случайно, когда он напился… Вышел он по амнистии, взялся за старое, – ты хоть помнишь, сколько к нему подбирались, как пытались хоть кого-то найти, кто к нему приведет? Узнали насчет Соньки, засаду поставили… засаду перебил, ушел с Сонькой! Да ты хоть понимаешь, что это за фигура? Он бандит непростой…

– Непростых бандитов не бывает, – повторил Опалин однажды им услышанные слова Терентия Ивановича. – Они все простые и все мразь…

– Ну хорошо, но непростой он в том смысле, что просто так к нему не подберешься. Я о чем тебе толкую? Рязанов сколько им занимался – ты его за дурака держишь, что ли? Если уж Рязанов не смог…

– Патефон исчез, – буркнул Опалин совершенно нелогично, морща лоб.

– Какой патефон?

– Да в комнате, где их нашли убитыми, патефон раньше стоял. А когда я туда пришел вчера, он исчез. Сонька их отвлекла, музыку поставила. Вот они и не услышали ничего. Да еще туман… А когда бандиты уходили, патефон с собой унесли. Мне вчера показалось, что в комнате чего-то не хватает, но я был на взводе, и мне было не до мелочей…

Селиванов насупился.

– Ваня, мы сейчас о тебе говорим, а не о том, как бандиты наших сделали. Ты слышал, что я тебе сказал? Не ищи Стрелка, он тебе не по зубам. Наберись терпения и жди. Им занимаются, приметы его везде разосланы, рано или поздно… Ведь было уже не раз! Сколько веревочке ни виться…

– Ага, а пока его не поймают, меня на подозрении держать будут, – кивнул Опалин, и его глаза потемнели. – А если он за границу сбежит? Не могу я сложа руки сидеть.

– А что ты можешь сделать? Бегать по Москве и кричать: «Подайте мне Стрелка!»? Ты пойми: Рязанов все делал как надо. Все контакты отработал, осведомителей занял…

– Это все не то, – отмахнулся Ваня упрямо. – Нужно что-то новое… Другое что-то.

– И что же?

– Не знаю. Думаю. Враги у него есть?

– У Стрелка? Конечно.

– Надо их привлечь.

– А смысл? Если ты о родных жертв, они ничем тебе помочь не могут. Люди как люди, кроме ненависти, у них нет ничего. Или ты об уголовниках? Эти с нами сотрудничать не станут – никогда. У них закон.

– Нет у них никаких законов, – огрызнулся Опалин.

– Есть. Ваня, не заносись. Ты наделаешь глупостей, а разгребать кто будет?

– Задержать Стрелка – глупость?

– Ты его не задержишь. Он попался только раз, и то по ошибке. Ваня, я уже говорил тебе: выбрось эту мысль из головы.

– Стрелок не один, у него люди, а теперь еще и Сонька. Чем больше людей, тем больше связей. Близкие, знакомые, перекупщики, проститутки, да мало ли кто. Надо просто нащупать ту нить, которая к нему приведет.

– Угу. А чтобы ее нащупать, нужно время – и много чего еще. Ваня, какого черта? Эту работу и целая группа сделает не сразу. А ты хочешь всех обскакать, потому что…

– Потому что должен, – оборвал его Опалин. – Потому что это мое дело, черт возьми!

Селиванов вздохнул. Он и в относительно здоровом состоянии чувствовал себя не в силах бороться с упрямством друга, а сейчас тем более. Упрямство, впрочем, проявлялось у Ивана нечасто и только в тех делах, которые он считал принципиальными, но зато тогда оно было колоссальным – и приводило в отчаяние окружающих, которые пытались втолковать Опалину, что ничего хорошего из его отношения не выйдет.

– Это не твое дело, – все же сказал больной, хоть и не надеялся достучаться до товарища. – Тебе никто его не поручал. Ты хочешь отомстить за ребят и заткнуть рот Бруно – да, это хорошо, но в нашем деле, Ваня, надо крепко стоять на земле. Очень крепко! А тебя, извини, заносит. И это плохо, потому что ошибки в нашей работе… сам знаешь, чего они могут стоить. Ну как еще я могу втолковать тебе, что ты не должен этим заниматься? – вырвалось у него.

«Еще как должен», – подумал упрямый Опалин, но поглядел на товарища, на его розовые щеки и осунувшееся лицо, и почувствовал, что пора остановиться. Вася, может быть, по-своему прав, только вот Опалин твердо знал, что он прав тоже, а раз так – позиция других людей его мало трогала. Точнее, не трогала совсем. Так уж он был устроен.

– Свинья я, – сказал он. – Ничего тебе не принес.

– Да ладно, – Селиванов махнул своей исхудавшей рукой, на которой выделялись синие вены. – Меня и так хорошо кормят…

В палате потемнело, Опалин бросил взгляд в окно и увидел, что снаружи идет плотный снег. Он деловито падал хлопьями, совершенно отвесно, и в какое-то мгновение стало казаться, что все стало совсем бело – как во вчерашнем тумане. Появилась медсестра, неслышным шагом подошла к выключателю, зажгла свет, убедилась, что на вверенном ей участке все в порядке, и удалилась так же незаметно.

– Ты ведь не отступишься, – неожиданно сказал Селиванов, когда они с Опалиным вяло обсуждали какую-то повесть из журнала.